Видный деятель конспирации в Подлясье Бронислав Дескур еще до ареста Домбровского получил от него указание установить связь с офицерским кружком в Радзыне. Совместно был тщательно обсужден план предстоящего вооруженного выступления в уезде. В назначенный день члены кружка должны были явиться в сборные пункты и принять командование над повстанцами. Руководитель офицерского кружка в Галицком пехотном полку, входившем в Ке-лецквй гарнизон, Ст. Доброговский имел прочные связи с местной конспиративной организацией. Исполняя обязанности командира батальона, Доброговский обязался, когда начнется восстание, вывести из города не менее двухсот солдат, готовых перейти на сторону повстанцев. Повстанческий деятель Августовского воеводства Р. Блонский по указанию одного из помощников Потебни установил контакты с армейскими революционерами в Пултуске и договорился с ними о совместных действиях. Одним словом, организационная работа давала свои результаты. Но Потеб-вя и Падлевский отчетливо видели, что контакты установлены не повсеместно, а там, где они существуют, связи далеко не всегда достаточно устойчивы, прочны и действенны. «Если бы мы имели еще два-три месяца», — не раз повторяли они с горечью, предчувствуя возможность неразберихи и трагических недоразумений в первые дни восстания.
Ночью 3 января 1863 года полиция провела в Варшаве захват конскриптов 6. Множество участников подполья, предупрежденных заранее, бежало в леса, ожидая там формирования повстанческих отрядов. Медлить дольше было нельзя. ЦНК принял решение начать восстание в ночь с 10 на 11 января.
Офицерская организация пыталась действовать по плану, заранее согласованному е поляками. Но это удавалось очень редко. В Варте, например, руководители местной конспиративной организации не предупредили заранее капитана Плавского о выступлении, хотя договоренность об этом была. В результате члены офицерской организации не смогли осуществить свой план встать во главе повстанческих групп или привести в ряды повстанцев своих подчиненных. Тем не менее в этом районе первые недоразумения лишь ослабили, но не разорвали совсем связей между повстанцами и офицерской организацией.
В Радзыне в ночь с 10 на 11 января повстанцы окружили дом, в котором находились офицеры расквартированной там артиллерийской бригады во главе с подполковником Бороздиным. Было условлено отрезать окруженных от сношений с внешним миром, а в это время члены офицерской организации должны были помочь изолировать офицеров, преданны к царизму, и привлечь тех, кто будет готов присоединиться к восстанию. Все это не было выполнено. Бороздин сумел поднять по тревоге солдат и завязать бой с повстанцами, а участники офицерской организации лишены были возможности что-либо предпринять.
Еще трагичнее развертывались события в Кель-цах. Доброговский вывел из города в условленное место несколько сот солдат. Он не нашел там повстанцев, так как возглавлявший их А. Куровской не пожелал сотрудничать с русскими. Прождав несколько часов, Доброговский вынужден был возвратиться вместе со своими подчиненными в город. Такими действиями он навлек на себя подозрения начальства, рассеять которые ему стоило большого труда. Позднее Доброговский перешел к повстанцам в одиночку, потеряв возможность привести большую группу сочувствующих польскому народу солдат.
В последний момент нарушилось взаимодействие и на высшем уровне. Предполагалось создать единый центр для координации боевых действий с участием Потебни от офицерской организации и Падлевского от ЦНК. Однако ЦНК направил Падлевского в Плоцкое воеводство, а координирующий центр так и не начал работать.
За пять дней до начала восстания Потебня вместе с Падлевским выехали из Варшавы. В одном из пунктов сбора будущих повстанцев Потебня сформировал отряд, но какой-то «несчастный случай» разрушил его. Об этом писал Огарев в некрологе Потебни. Какое трагическое недоразумение скрывается за этими словами, мы до сих пор не знаем.
Провал с трудом налаженного дела был очень тяжелым ударом для Потебни. На него угнетающе подействовали те факты, которые Огарев назвал «несчастным случаем». Бакунин, знавший эти факты по рассказам Потебни, ставил их в вину польским руководителям. «Центральный комитет в Варшаве, — писал он, — который сначала, казалось, был склонен к союзу с революционной партией в России и очень рассчитывал на сочувственное настроение войск, расположенных в Польше, кажется, в последнюю критическую минуту совершенно переменил мысли и, не доверяя положительным и достаточно основательным уверениям наших офицеров, кажется, поверил, что рассчитывать на помощь русских войск было бы глупостью, а что надо пользоваться их нравственным потрясением и колебанием [...], чтобы напасть на них неожиданно и разоружить их». Слова Бакунина были адресованы ЦНК в разгар событий — в феврале 1863 года, и в основе своей они, пожалуй, соответствовали истине.
Конечно, не везде и не всегда было так. Кое-где взаимодействие осуществлялось и отношения были вполне искренними. Но среди повстанческих руководителей встречалось немало людей, которые не понимали важности сотрудничества с русскими военными, сочувствовавшими восстанию Некоторые подразделения, готовые поддержать повстанцев, подверглись неожиданному нападению. Это вызвало резкий поворот в настроении солдат.
Трудное положение, в котором оказалась офицерская организация, заставило Потебню в феврале 1863 года вновь отправиться в Лондон. «Потебня, — вспоминал Огарев, — приехал к нам, чтобы сколько-нибудь одуматься. Через несколько дней он опять поехал в Польшу, давши нам слово, во всяком случае, сохранить Комитет русских офицеров и его связь с обществом «Земли и Воли».
От имени «Земли и Воли» в эти первые недели восстания было выпущено несколько прокламаций. Одну из них («Льется польская кровь, льется русская кровь») написал А. Слепцов, уполномоченный ЦК «Земли и Воли», приехавший в восставшую Польшу. Другие написал Огарев в то время, когда в Лондоне был Потебня. Две прокламации обращены к солдатам. «Братья солдаты! Одумайтесь, пока время!»—писал Огарев, адресуясь ко всему царскому войску. Вторая, обращенная к войскам, находящимся в Польше, начинается со слов: «Братья солдаты, ведут вас бить поляков». Третья прокламация озаглавлена «Офицерам всех войск от общества «Земли и Воли».
Прокламации призывали поддержать освободительную борьбу польского народа и готовиться к революции в России. «Братья солдаты, — говорилось в одной из них, — оставьте поляков в покое устраиваться по-ихнему, а идите освобождать народ русский от царских дворян и чиновников». В прокламации к офицерам Огарев писал: «Мы не оставляем нашей прежней мысли: вы должны готовиться и готовить солдат — на востоке и юге, на западе и севере. Дружно, со всех окраин, двинемся внутрь России, подымая народ на созвание бессословного Земского собора».
Прокламации были отпечатаны тысячными тиражами и получили широкое распространение. Эти прокламации с печатью «Земли и Воли», на которой были изображены две руки, соединившиеся в братском пожатии, читали в войсковых частях и в учебных заведениях, они появлялись в карманах пальто и шинелей, в почтовых ящиках и на стенах домов. Они обнаруживались не только в Польше и центральных русских губерниях, но и на Кавказе, в уральских и сибирских городах и поселках.
Потебня не сдался, не отступился от дела всей своей жизни, выказав большое мужество и силу духа. Он хотел одного: пусть не в той форме, как было задумано, но русский легион в повстанческой армии должен существовать. От него еще может зависеть многое в дальнейшем ходе и польской и русской революции. Мысль о русском революционном легионе в это время распространяется и в России и в Польше. Этой мыслью был полон Бакунин, пославший предложение создать такой легион одному из повстанческих командиров — Лянгевичу, в расчете на его «симпатию и содействие».
Во второй половине февраля Потебня появился в отряде Лянгевича в районе Песковой Скалы. Здесь он хотел положить начало созданию добровольческого отряда из русских солдат и офицеров. Имелись в виду как те, которые сознательно перейдут в польский лагерь, так и те из пленных, которые согласятся на это под влиянием революционной пропаганды. Из лагеря Потебня послал Герцену и Огареву краткую записку — они знали, о чем шла речь. «Я решился остаться здесь, — писал он. — Надежды сделать что-нибудь мало; попробуем. Ваш А. П.».
