преемника ему в сложившихся условиях найти едва ли было возможно.
В связи с арестами и преследованиями офицеров была выпущена листовка, датированная 18 августа 1862 года. «Не овладевает нами уныние, не падаем духом, бодрости не теряем», — писали члены армейской организации. Они утверждали, что правительство бессильно остановить революционную работу в армии, что армия уже не является опорой трона. «Тени Ростковских, Арнгольдтов, Сливицких...» заставляют царя трепетать на его прочном троне. В душных казармах солдаты уже разбирают «жадно, по складам, слова правды, охотно подаваемые их старшими товарищами». Солдат уже «не николаевский воин», если он не совсем еще понимает, то уже «предугадывает, что не отечество для царя, а царь для отечества». В этой листовке впервые открыто упоминается об армейской организации. «Не помогут казни, цепи Каплинских не скуют нас всех, обыски не вырвут у нас мысли, перемещения не расстроят общества нашего, а напротив — домогут распространению истины».
После июньских казней и августовских арестов появилось объявление о постепенном снятии военного положения, введенного осенью 1861 года. Между тем власти готовились к решительному разгрому движения. В Польшу двигались гвардейокие и гренадерские полки, распропагандированные части перетасовывались, заподозренные офицеры увольнялись или переводились в Россию.
В этих условиях возникла необходимость переговоров между революционными организациями — всероссийской и всепольской. Авторитетными представителями русской революционной демократии, обладавшими свободой бесцензурного печатного слова, были в это время издатели «Колокола» Герцен и Огарев. Через них легче было установить связи с революционными организациями в России, которые объединились к этому времени в общество «Земля и Воля». Наряду с идейным оформлением союза переговоры должны были закрепить также взаимные обязательства партии красных и армейской организации. На этом настаивал Потебня от имени Комитета русских офицеров.
Не все члены ЦНК были сторонниками тесных связей с русским революционным движением. Однако обстоятельства требовали усиления сотрудничества с русскими, а многие местные организации партии красных не только высказывались за сотрудничество, но и осуществляли его на практике. К началу осени 1862 года ЦНК принял решение о переговорах. Для поездки в Лондон получили полномочия введенный в состав ЦНК Зыгмунт Падлевский, являвшийся давним сторонником русско-польского революционного союза, и Агатон Гиллер, согласившийся на переговоры в последнее время. По своим политическим взглядам первый принадлежал к левице, второй — к правому крылу партии красных. От армейской организации поехал Потебня. Кроме этого, в переговорах принял участие Влодзимеж Милёвич, представлявший эмигрантское Общество польской молодежи и присоединившийся к Падлевскому в Париже. Русскую сторону, кроме Потебни, представляли Герцен, Огарев и Бакунин. Переговоры происходили во второй половине сентября 1862 года в одном из дешевых лондонских пансионов, где жил Бакунин.
В центре переговоров стояли важнейшие положе ййя политической программы. Особенно острые дискуссии разгорелись при обсуждении крестьянского и национального вопросов. В конце концов были найдены приемлемые для обеих сторон формулировки, зафиксированные в официальных документах, опубликованных «Колоколом»: письме ЦНК к издателям «Колокола» и их ответном письме ЦНК. Тщательному обсуждению подвергались также вопросы, связанные с положением и задачами армейской организации. Результатом явилось письмо издателей «Колокола» — «Русским офицерам в Польше». Это письмо было одновременно и ответом полякам: оно одобряло русско-польское сотрудничество в назревающем восстании, определяло ту политическую программу, на основе которой возможны совместные действия.
Письмо Герцена «Русским офицерам в Польше» надо рассматривать в свете прежних его колебаний в споре с Потебней. Сомнения, тяготившие его, теперь должны были разрешиться, так как польские делегаты объявили свою демократическую программу, отвергавшую «всякий характер сословно-шляхетский, завоевательный». Герцен одобрял теперь деятельное участие офицеров в польском деле. Он и прежде постоянно призывал русских военных не поднимать оружия против поляков. Теперь он сказал офицерам то, что они сами уже сознали и выразили, как умели, в своих прокламациях, то, чего добивался от него Потебня. «Деятельный союз ваш с поляками не может ограничиться одним отторжением Польши от России, он должен стремиться к тому, чтоб это отторжение помогло, в свою очередь, нашему земскому переустройству». «Вы должны стремиться к тому, чтобы ваш союз с Польшей двинул бы наше земское дело».
Исходя из этого, Герцен и Огарев считали необходимым, чтобы армейокая организация сохраняла независимость. «Не распуститься в польском деле, а сохранить себя в нем для русского дела», — повторяли они не раз.
Но вместе с тем Герцен и Огарев по-прежнему напоминали офицерам, что их организация при всех ее достоинствах лишь малая часть, лишь «единственный крепко устроенный круг» большой конспиративной сети, которая только начинает складываться в России, в русской армии. Они подчеркивали, что в России в данный момент нельзя рассчитывать на крестьянское восстание. Оно может начаться не раньше весны 1863 года, когда русский народ, «освобожденный вполовину», «наверное, упрется». «Восстань тогда Польша, бросьтесь вы, с вашими и их солдатами в Литву, в Малороссию, во имя крестьянского права на землю, и где найдется сила противудействовать? Волга и Днепр откликнутся вам, Дон и Урал!»
Важнейший положительный ответ, который давали теперь Герцен и Огарев революционным офицерам, состоял в том, чтобы всемерно добиваться солидарности и общего плана в польском и русском движении. Тогда будет возможно требовать задержки восстания в Польше. «А это одна из первых необходимостей — преждевременный взрыв в Польше ее не освободит, вас погубит и непременно остановит наше русское дело».
Герцен и Огарев видели трагическое положение офицеров, которые по «роковой необходимости» не смогут уклониться от участия в польском восстании. Но и в том случае, если оно разразится преждевременно, они призывали русских офицеров безоговорочно стать на сторону восставших.
Польские революционеры понимали значение одновременного и согласованного натиска на царизм в Польше и России. Они согласились на независимое положение армейской организации в Польше и обещали Потебне материальную и иную поддержку. Было решено, писал позже Бакунин, «что та часть русского войска, которую удастся увлечь на сторону общенародной свободы и правды, присоединится сначала к польскому восстанию, но что после первой победы — если будет победа — она воспользуется первым удобным случаем для того, чтобы выйти из польских пределов и чтобы под знаменем «Земли и Воли» идти подымать на русской земле мужицкий бунт за землю и за волю».
Еще до начала лондонских переговоров армейская организация подготовила документ, который был назван адресом русских офицеров в Польше великому князю Константину (наместнику царя в Варшаве и главнокомандующему вооруженных сил в Царстве Польском). Адрес ходил по рукам в сентябре, свои подписи под ним поставило несколько сот офицеров. Герцен свидетельствует, что Потебня являлся в этом деле «участником на первом плане». Вероятно, именно он был автором текста и первым поставил свою подпись под адресом; он же, несомненно, привез адрес в Лондон. Через неделю после окончания лондонских переговоров адрес был опубликован на страницах «Колокола».
Адрес наместнику содержал изложение политического кредо офицерской организации и являлся открытым вызовом, смело брошенным в лицо царизму. «Русское войско в Польше, — говорилось в адресе, — поставлено в странное, невыносимое положение. Ему приходится быть палачом польского народа или отказаться от повиновения начальству. Солдаты и офицеры устали быть палачами. Эта должность сделалась для войска ненавистною [...]. Недавнее расстрели-ванье в Польше русских офицеров и унтер-офицеров, любимых и уважаемых товарищами, исполнило войско трудно укротимым негодованием. Еще шаг в подобных действиях правительства, и мы не отвечаем за спокойствие в войске». Спокойно и твердо адрес требовал от царизма изменения политики в Польше и прекращения репрессий. Он заявлял, что в случае восстания войско не будет орудием угнетателей. «Оно, — говорится в адресе, — не только не остановит поляков, но пристанет к ним, и, может быть, никакая сила не удержит его. Офицеры удержать его не в силах и не захотят».
