И какая же это безысходность!
Родителей же не поменяешь. Родители же даются человеку раз и на всю жизнь.
С самого рождения они для тебя… Они для тебя — самые умные, самые добрые, самые справедливые люди на Земле.
И вдруг…
Если эти родители знали! Если бы они только знали! Так нет! Считают, что они непогрешимы. Не докажешь им, не убедишь.
Ты не можешь быть прав, потому что ты ребенок.
Эх, какие же они взрослые, эти родители! Какие они безнадёжно взрослые!
Вот в муках и переживаниях и заснул Сашка Цыган…
И не слышал он, конечно, лежа на чердаке, как в своей комнате кряхтели и бормотали его родители.
— Ну… ну, скажи, а? Разве я не прав?! Ну…
— Ага…
— Я тебе честно говорю, я же хотел… Хотел… Вот, думаю, покурю и пойду к нему. Честное слово!.. Пойду и скажу: «Сосед, — скажу, — а сядем, сосед, на мотоцикл да поедем в район. Сдадим билет на вашу фамилию. Вот же, сосед, бухгалтер, образованный человек, дело имеете с финансами, пусть будет на вас записана, пока ребята не подрастут…». Честное слово, вот так думал… А он!.. Эх!.. Пришёл и — будто я себе!.. Ну!
— Не волнуйся, Павлуша, хватит. Снова до утра не уснешь.
— Я не волнуюсь, но… Вот тут… — Павел Максимович стукнул себя тяжелым кулаком в грудь, даже в матрасе звякнула пружина. — Вот тут… будто кто мне нож воткнул и поворачивает, поворачивает… Заподозрить меня, что я… себе!.. Ну!
В матрасе снова звякнул пружина.
И, словно эхом прокатившись через два сада и два огорода, звякнула её в ответ пружина в тахте соседской хаты. Там тоже не спали.
— Сколько лет жили душа в душу! Сколько лет! — драматично шептал Семен Семенович.
— Эх-хе-хе! — вздохнула Мария Емельяновна.
— И я всегда… Ты же помнишь, как я… на правлении, и… А он…
— Эх-хе-хе! — снова вздохнула Мария Емельяновна.
— И что же я — себе, что ли? Я же хотел как лучше всего… по-человечески хотел. Хотел зарегистрировать. Оформить официально, чтобы… он же в этом не смыслит ничего… чтобы нотариально записано было… в документах… что машина, дескать, принадлежит всем троим. И до совершеннолетия поставить на консервацию… А он… Вот!
— Да не кури, Сенечка! Ты же бросил. Сердце будет болеть снова. Я тебя прошу. Не кури.
— Да обидно же! Обидно! — ударил себя в грудь Семен Семенович. — Словно я себе!.. Ну!..
И звякнула пружина в тахте, покатилось эхо через два сада и два огорода. И тонко зазвенела в пружине кровати родителей Цыгана.
Ну и сложные же эти взрослые! Ну и сложные же они люди. Ничего иногда не поймешь.
Глава шестая, в которой наши герои задумывают и проводят блестящую операцию. «На! Теперь ты загадывай…»
Заснул Сашка Цыган и… сразу же проснулся. Словно и не спал вовсе.
Солнышко, как всегда, улыбалось с неба. Весело щебетали на деревьях птицы. Хрюкала в хлеву свинья. Жизнь была прекрасна.
Но мальчик мгновенно вспомнил вчерашние события, и свет померк для него, как в самую неистовую непогоду.
«Нет! Так дальше жить нельзя!» — подумал он, и неожиданная решимость охватила его.
Он быстро спустился с чердака и, даже не позавтракав, отправился к Марусику.
Марусик еще спал. Во сне его лицо было печальное и скорбное.
— Алё! — тронул его за плечо Сашка Цыган.
— А? — испуганно открыл глаза Марусик.
— Вставай! Хватит спать. Надо решить, как нам дальше жить.
— Что? — не понял спросонья Марусик.
— Ты как хочешь, а я думаю убежать из дома, — тяжело вздохнул Сашка Цыган.
— Как?!
— Обыкновенно. Убегу да и всё. Пусть себе ездят на этой машине сколько влезет. У меня вчера с отцом… разговор был.
— И у меня, — вздохнул Марусик.
— Неинтересно мне стало дома. Понимаешь? Неинтересно.
— А куда же убежишь?
— Не знаю еще…
— Слушай, — неожиданно взбодрился Марусик. — Надолго убежать, конечно, трудно. Всё равно милиция найдёт и вернет. А вот на несколько, чтобы проучить их, — это можно. Тогда и я с тобой. А?
— Давай! Хоть на несколько дней… — Сашка Цыган даже повеселел. Откровенно говоря, он и сам не представлял, как он убежит.
— Ну, а куда убежим, как ты думаешь? — спросил Марусик. Он привык, что идеи исходят от Сашка Цыгана.
— Ну… я думаю… — Сашка Цыган насупил брови, что должно означать раздумье, — я думаю… лучше всего… в лес.
— В лес? — скривился Марусик.
— А что? В македонском шалаше спрячемся.
— А есть что будем?
— Что-нибудь со мной возьмём. А потом Журавль принесет. Грибы будем собирать, ягоды…
— Грибы-ы… — снова скривился Марусик. — Уже собирали… Чтоб они пропали! Может, всё-таки не в лес? А? Как-то оно в лесу всё-таки…
— Ну, ты всё-таки!.. И убежать хочешь, и чтобы всё было, как дома на печи. Уже выяснили, что тот незнакомец абсолютно не страшный. Даже наоборот. Может, что-то нам ещё и посоветует. Хорошо… Если встретится…
— Ну, хорошо! — махнул рукою Марусик. — В лес, так в лес.
…Журавль возился со скособоченными дверями сарая, которые он так и не отремонтировал ни позавчера, ни вчера. Поэтому так рано и встал.
Увидев друзей, он вздрогнул, очень уж решительный вид у них был. А когда друзья изложили ему суть дела, Журавль печально вздохнул.
— А я? Меня, значит, бросаете?
— А тебе убегать незачем. У тебя нет причин. Да и еду носить нам будешь, — сказал Сашка Цыган. — И тебе же надо… вон сарай… и дрова, и воду…
Журавль еще раз вздохнул, но спорить не стал. Не умел он спорить.
Македонский шалаш ребята нашли в прошлом году совершенно случайно, когда ходили за грибами.
Он стоял на краю впадины среди густых кустов и был почти незаметен. Сплетенный из мощных веток, покрытый толстым слоем почерневшей слежавшейся листвы, он, казалось, стоял тут целую вечность.
— Ого! — посмотрел Журавль. — В нём, наверно, еще Александр Македонский жил.
Он как раз тогда читал книжку про Александра Македонского.
Так и назвали они его — македонский шалаш. И как-то, когда их застала в лесу гроза, они прятались в шалаше от дождя. Было тихо, пахло грибами, прелыми листьями и хвоей. Где-то вверху шуршал дождь в кронах деревьев, сверкало и гремело, но в шалаш не попадала ни одна капля.
Потом долго ребята с удовольствием вспоминали македонский шалаш.
Его поставили, наверно, туристы-грибники, которые частенько наведывались на машинах в наш Губановский лес.
Самый короткий путь к македонскому шалашу проходил вдоль Бакая. Но ребята, не сговариваясь, свернули в сторону и дали хороший крюк, обходя озеро. Будь оно неладно! Никто его, конечно, не боится, но просто неприятно смотреть на наго. А зачем, спрашивается, делать то, что неприятно?!
Как всегда в решительный переломный момент жизни, настроение было тревожно-торжественное. Не хотелось ни говорить, ни слушать.
Шли молча.
Сашка Цыган и Марусик несли по большой сумке с едой. Журавль нёс два одеяла.
В лесу было тихо, слышно как комар пролетает, словно лес вместе с ними переживал торжественность момента.
Они едва разыскали шалаш. Дважды проходили мимо и возвращались потом назад. Где-то тут должен быть, а не видно…
— Не найдут, — убежденно сказал Сашка Цыган. — Раз мы не сразу нашли, никто нас тут не найдут.
— Ага, — сказал Марусик, и в голосе его было не столько радость, сколько спрятанной грусти.
Журавль мялся, переминаясь с ноги на ногу. Ему не хотелось расставаться с друзьями.
— А может… может, давайте грибы поищем, — несмело предложил он.
— А что, давайте, — поддержал Сашка Цыган. И пошли ребята за грибами.
Тот, кто собирал когда-нибудь грибы, знает, какая это заразительная штука, — только начни. И как это успокаивает. Все мысли из головы — фить! — и нету. Все чувства из сердца — прочь. Ни о чём не думаешь. Одно только на уме гриб! Где ты, голубчик, прячешься — то ли этим приподнятым опавшим листом, то ли под этою кучкой хвои? А когда улыбается удача тебе, ты уже ничего не слышишь, ничего не видишь, не замечаешь. Голову к земле и — как пёс охотничий.
