И они пошли в кино. А у меня не было сил даже сесть в троллейбус, я пошла пешком до дома и думала, что у меня разорвется сердце. Я не могла проглотить эту обиду, я просто умирала, и некому было сказать мне: «Вы потрите оподельдоком – и все пройдет!»
«На дне»
Галина Волчек первой обратилась к классике, ведь до этого в нашем театре шли только современные пьесы. Ее второй спектакль – «На дне».
К Горькому наша интеллигенция всегда относилась неоднозначно. Во МХАТе этот спектакль был в свое время событием: играли ведущие актеры. И для нас было большим риском поставить этот спектакль. Но все-таки Галина Борисовна решилась.
Я уже рассказывала о своей приятельнице, поклоннице театра, которая, живя в Риге, приезжала в Москву на спектакли. Однажды, находясь в короткой командировке, она могла пойти только на один спектакль – «На дне» театра «Современник». Она не ожидала, что ей понравится, но в результате просидела весь спектакль затаив дыхание, а потом рассказывала о незабываемом впечатлении.
Сам спектакль был настолько великолепен и гармоничен, что воспринимался как симфония, тем более что драматическую часть поддерживала симфоническая музыка Александра Любецкого. Оформил спектакль художник Петр Кириллов.
Евстигнеев-Сатин был естественным, с большим юмором. Я видела Ершова во МХАТе в этой роли, но он был резонером, монолог «Человек – это звучит… гордо» декламировал. Евстигнеев говорил просто и с иронией: его Сатин вообще относился к себе иронично. И эту фразу: «Если работа в удовольствие, может быть, я буду работать. Может быть», – Евстигнеев произносил, имея опыт нашей советской действительности и понимая природу человека.
Необычно был решен образ Васьки Пепла. Это чистый человек, попавший в трясину воровского мира, и мы понимали, что он вряд ли сможет вырваться. Пепла играл Олег Даль, и назначение его Галиной Волчек на эту роль было очень правильным. Даль играл хрупкого, беззащитного человека, за которого очень страшно.
Валерий Хлевинский (он тоже играл эту роль), молодой актер с «положительной» внешностью, другой по характеру, но тоже заставлял зрителей тревожиться за своего героя.
Очень хороши были Барон (Андрей Мягков) – до сих пор помню каждое его слово, Настя (Толмачева и Лаврова), живым ярким был образ Бубнова (Петр Щербаков). Спектакль отличало прочтение героев как мудрых людей, попавших на дно, и герой Щербакова символизировал именно это – всю тщетность борьбы со злом, с хищничеством: «А пусть себе собак в енотов перекрашивают!». Эта фраза осталась навсегда в лексиконе артистов старшего поколения.
Когда беспредельная в своей ревности и ярости Василиса (Нина Дорошина) – ненавидела свою сестру Наташу (Алла Покровская), от ее гнева, по-моему, дрожали стены.
Но особенно яркой была работа Валентина Никулина – роль Артиста. Этот образ производил неизгладимое впечатление, им восхищались не только советские зрители – приезжавшие из-за границы тоже в первую очередь отмечали великолепную работу Никулина. Он замечательно читал стихи Беранже:
…Если к правде святой
Мир дорогу найти не сумеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Очень хорош был конец второго акта. Звучала симфоническая музыка, обитатели ночлежки в пьяном угаре начинали подтанцовывать на нетвердых ногах, и казалось, что они, кем-то завороженные, вот-вот улетят в космос. Это производило колоссальное впечатление: на сцене была ночлежка, оборванные жители которой уже ни на что не надеялись в жизни, а на переднем плане умирала Анна, жена Клеща (Миллиоти), и ее утешал Лука (Кваша).
Для меня спектакль «На дне» был школой раскрепощения. Я играла Квашню, и Галина Волчек, в отличие от режиссеров предыдущих спектаклей в других театрах, сделала эту героиню веселой, неунывающей и страстно желающей выйти замуж. Наверное, я была еще сильно зажатой артисткой, и мне было трудно. Секс – не мое поле деятельности…
Я стеснялась, когда говорила Евстигнееву: «Ты со мной жить не захочешь… ты вон какой! А и станешь жить со мной – не больше недели сроку… проиграешь меня в карты со всей моей требухой!» И все боялась, что с недостаточной женской смелостью говорю это. Я даже делала себе накладную грудь, чтобы быть более сексуальной.
Для более правдоподобного образа Квашни я попросила театр купить у моей соседки Марьи Александровны вязаную кофту. Она была очень своеобразной женщиной – общественницей, ходила по дому, проверяя состояние квартир, мирила поссорившихся соседей. Она весила больше ста килограммов, веселая и громкая. Марья Александровна часто заходила ко мне в гости, а однажды пришла и так весело говорит: «Ваша сила, ваша слава, ваша власть! Я сейчас в гастрономе была. Так толкали! Один мужчина толкнул и извинился. А я ему говорю: ничего, пожалуйста, еще!» Ей уже было больше семидесяти. Я написала про нее песню:
Мне сказала Марья Александровна:
– Ну какая ж ты артистка?
Ты полы в квартире моешь, а красивой шубы нет!
Вот у нас была артистка – у нее все пальцы в кольцах,
А носила только бархат, в крайнем случае – вельвет!
– Ах, Марья Александровна, я занимаюсь творчеством,
Я много жизней проживаю за свою одну.
Пускай я не всегда играю роли те, что хочется,
Но так играть, как хочется, уже порой могу!
– Врешь ты, девка, очень славно,
но смотри – сгорят котлеты,
И пора ботинки новые мальчишкам покупать.
Тут прощаюсь я с соседкой: у меня в шесть тридцать явка,
А в метро такая давка, что нельзя не опоздать.
И вот уже бегу, бегу по Чистопрудному,
Все пуговицы оторваны, вся в мыле и в поту.
И ненавижу зрителей, а роли перепутались,
А сердце так колотится – сейчас я упаду!
И в последнюю секунду я влетаю в театр белый,
В театр белый, словно лебедь, что на Чистых на прудах.
О котлетах забываю, о мальчишках забываю
И совсем, совсем другая отражаюсь в зеркалах.
Дыхание второе – я занимаюсь творчеством!
И зрителей люблю, а на сценическом кругу
Пускай я не всегда играю роли те, что хочется,
Но так играть, как хочется, уже порой могу!
Марья Александровна помогла мне создавать образ Квашни: с такой же широтой, задором, громко моя Квашня входила в ночлежку.
Однажды вместо заболевшего Кваши Луку играл артист МХАТа Алексей Николаевич Грибов. Нам было нелегко «пристроиться» к нему, да и ему, наверное, тоже, но играть с известным артистом было очень интересно.
Слава богу, спектакль «На дне» тоже был снят для телевидения.
КУРЬЕЗЫ
В 1985 году мы собирались в Тбилиси со спектаклем «Современник рассказывает о себе». В Тбилиси нас помнили по гастролям с «Голым королем», и хотя Евстигнеев уже не работал в нашем театре, мы его пригласили поехать с нами. И вот в один из свободных дней нас уговорили устроить вечер встречи со зрителями. Просили, чтобы Евстигнеев обязательно принял участие. Он никогда не ходил ни на какие концерты, потому что, как мне рассказывали, был «отравлен» одной встречей со зрителем: как-то, будучи совсем молодым актером, во время поездки в колхоз он вышел на сцену с рассказом Чехова «О вреде курения», и ему кто-то крикнул из зала: «Уйди со сцены, сука!» Уж не знаю, так это или нет, но больше он в концертах не участвовал.
