Но все же даже и на Парк-лейн встречались ей иногда настоящие джентльмены, которые относились к ней не только с уважением, но и с некоторой долей нежности. Такие дни были для нее праздниками, это ей помогало какое-то время не обращать внимания на отвратительных и гадких клиентов. Свои лучшие годы, хотя они и не оправдали ее надежд, она называла “качелями”, имея в виду чередующиеся взлеты и падения. Она не сама придумала это название. Автором была ее знакомая актриса, знаменитая и абсолютно бездарная: она была знаменита лишь тем, что спала со знаменитостями. И, надо сказать, эта практика увенчалась успехом — эта леди заполучила в мужья миллионера, который вскоре развелся с ней, что лишь подчеркнуло выгодность этого предприятия. А бесконечные связи с известными поп-звездами и фотографами увеличивали не только ее скандальную славу, но и банковский счет.

Практически все это делалось довольно просто, хотя и требовало определенных затрат. Отель, который использовала для своих целей Дженет (так же как и ее подруга — актриса), был расположен тоже на Парк-лейн. Это был отель более в английском духе, чем “Хилтон”. Она снимала самый дешевый номер, который был вовсе не так уж дешев, и большую часть дня и вечера проводила в лифтах. Она спускалась с верхнего этажа вниз, проходила по фойе к служебным лифтам, снова поднималась наверх для того, чтобы спуститься вниз в лифте для гостей, и, если здесь оказывались мужчины, ей почти всегда удавалось подцепить кого-нибудь из них. Легкая застенчивая улыбка, несколько слов о погоде, приглашение к чаю, в бар или на обед — и дело сделано. Дженет чувствовала себя здесь уверенно и спокойно, как дома. Конечно, служащие прекрасно все понимали. Но в любом отеле, какого бы высокого класса он ни был, допускается некоторая свобода в такого рода деятельности. Главное — избегать каких бы то ни было эксцессов, стараясь, чтобы стремление поймать клиента не было столь уж откровенным — тогда администрация делает вид, что не замечает этого, хотя на самом деле непрерывно следит за ней.

Дженет всегда везло: она ни разу не влипла ни в одну скандальную историю, хотя частенько оказывалась на грани. Но все обходилось. Сейчас ей было труднее во всех отношениях. Главной помехой был возраст. Она была уже не столь соблазнительна, как прежде. Раньше она никогда не сомневалась в успехе, а теперь прекрасно понимала, что шансы ее резко упали. Поэтому и стала работать в этом районе, да и то частенько назначала свидания по телефону. И все же ей следовало избегать свиданий с тремя и более клиентами одновременно — это было слишком утомительно.

Она прижалась лбом к холодному стеклу. Там внизу все еще в панике суетились люди. До нее доносились их отчаянные крики. Значит, таков конец ее жизни: гостиничная спальня на девятом этаже, она голая, как в момент своего появления на свет, только все тело болит после этих отвратительных упражнений с тремя арабами. Дженет заплакала. Вот, значит, та вершина, на которую она карабкалась всю жизнь. Или все это чья-то злая шутка?

Дженет спрыгнула с подоконника, прилепив сигарету к оконному стеклу. Может быть, ее еще ждет что-то хорошее, а может быть, ничего. И пожалуй, это даже лучше.

В этот момент ее ослепила ярчайшая вспышка. Здание отеля разваливалось на куски, но она уже этого не чувствовала. Ее тело расплавилось вместе с оконным стеклом и прилипшей к нему сигаретой.

Жар, распространяющийся от поднимающегося вверх огненного шара, буквально испепелял все на своем пути. Он несся по улицам, как огненный смерч, мгновенно воспламеняя все горючие материалы, расплавляя твердые тела, превращая людей в обугленные рассыпающиеся скелеты, убивая все живое в радиусе трех миль вокруг. Последовавшая через несколько секунд взрывная волна сопровождалась мощным потоком воздуха, несущимся со скоростью до двухсот миль в час.

Здания разваливались, обломки летели во все стороны, как смертоносные ракеты, сопровождаемые стеклянными осколками, будто миллионами губительных стрел. Машины и автобусы летали в воздухе, как сорванные ветром листья, но, падая на землю, с оглушительным грохотом разбивались вдребезги. Людей отрывало от земли и швыряло на стены рушащихся зданий. Огромное давление, возникшее при взрыве, разрывало легкие, барабанные перепонки и все внутренние органы. Фонарные столбы превратились в причудливо изогнутые прутья из бетона и металла. Оборванные и оплавленные электрические провода напоминали извивающихся змей. Взрывающийся то тут, то там водопровод делал город похожим на долину гейзеров. Газопроводы тоже внесли свою лепту в общий взрыв, хотя сила их была несоизмерима. Все стало частью обрушившегося на город разнузданного, не знающего пощады безумия.

У любого человека, застигнутого врасплох на улице, мгновенно сгорала одежда, и он получал смертельные ожоги, от которых ему никогда уже не суждено было излечиться. Многие оказывались погребенными под обломками зданий. При этом некоторых “счастливчиков” смерть настигала мгновенно, а другие медленно и мучительно умирали от ран и удушья.

Пожары, вспыхнувшие в разных концах города, слились в один грандиозный пожар.

Констебль Джон Мэпстоун запомнил пятый день своей службы в полиции на всю жизнь. Правда, ему оставалось жить всего несколько минут. Иначе его как всегда подвела бы плохая память, которая, однако, не помешала ему стать полицейским по той простой причине, что требования к интеллектуальному уровню сотрудников полиции с каждым годом снижались.

Как только он услышал непрерывный вой сирены, он сразу же понял, куда хлынет основная масса людей. Тут же позабыв о двух подозрительных типах, крутившихся возле выставленного на улице прилавка с джинсами, он поспешил к станции метро “Оксфорд Серкас”. На ходу оглянувшись, Джон увидел, что парни, за которыми он следил в течение часа, ухватили-таки свою добычу — пару джинсов и матерчатую сумку. “Удачи вам, ребята, — мрачно пошутил про себя Джон. — Желаю, чтобы эти вещи послужили вам как можно дольше”.

Он старался сохранять спокойствие и не поддаваться общей панике, шел быстро, но не бежал вместе со всеми, поэтому в общей суматохе его все время толкали. А он мечтал только об одном, чтобы наконец выключили эти проклятые сирены, которые лишь усиливали безумие толпы. Джон уже поравнялся с красно-синими знаками лондонского метро, и здесь толпа настолько затянула его, что он уже как бы стал ее частицей. Тем не менее он еще пытался помочь людям.

— Осторожно, — говорил он, — не волнуйтесь, у нас еще достаточно времени, чтобы спуститься вниз.

Но никто не обращал на него никакого внимания. Может быть, он еще слишком молод, чтобы как-то воздействовать на толпу. Джон вспоминал, что говорил им сержант, когда он еще был курсантом: синяя униформа — это знак власти, в критической ситуации люди ждут от человека в форме поддержки, помощи, а может быть, и спасения. Но люди в толпе наверняка не слышали ни одной лекции сержанта.

Констебль Мэпстоун пытался говорить ровным голосом, но все же в конце каждой фразы срывался на крик. Однако он сделал еще одну попытку:

— Не торопитесь, пожалуйста. Все будет нормально, если вы не будете так спешить.

Лестница, ведущая на станцию метро, буквально заглатывала толпу, и констеблю не удалось избежать общей участи. Снизу доносился ужасающий шум: вопли, крики, стоны. Джон с отчаянии поискал глазами в толпе хоть кого-нибудь из коллег. Но народу было так много, что различить кого-то в этой массе было невозможно. Перед входными турникетами толпа резко затормозила: многие пытались перелезть через турникеты или как-то обойти их, другие просачивались через выход. Все стремились к эскалатору, чтобы побыстрее оказаться в глубине, подальше от улицы до того, как произойдет то невозможное, что не должно было произойти: “Никто-не-сможет-настолько-сойти-с-ума-чтобы-нажать-кнопку”.

Констебль Мэпстоун сделал последнюю попытку: резко развернулся лицом к толпе и поднял вверх руки, как Лир, взывающий к стихии. Теперь он двигался задом наперед, увлекаемый толпой. Причем его ботинки едва касались земли. Он еще пытался успокоить себя: “Главное, не поддаваться панике. Главное, вести себя разумно”. Однако страх охватил всех, как эпидемия, и констебль почувствовал, что хрупкая броня его спокойствия не выдержала и он стал частью этого стада. Ударившись спиной обо что-то твердое, Джон понял, что добрался до турникетов, ограничители были уже давно выворочены под давлением толпы, и ему вместе с другими удалось преодолеть этот рубеж и развернуться. Он начал энергично прокладывать дорогу к эскалаторам, размахивая руками, как пловец, плывущий в густой, вязкой жидкости. Эскалатор, поднимающийся вверх, остановился, и по нему летела вниз обезумевшая толпа. Эскалатор, движущийся вниз, пока работал, но тоже был битком забит людьми. Джон попытался схватиться за резиновый поручень, чтобы удержаться на ногах, но ему это не удалось. По поверхности, разделяющей эскалаторы, мимо констебля пролетел вниз какой-то человек, видимо сообразив, что это самый быстрый путь к цели. Его примеру последовал еще кто-то, потом еще, еще и еще...