— Как долго ты не приходила! — укоризненно сказал Михо.

— Батя больной был… и… — она замялась.

— Что? Говори, что случилось? — взволнованно спросил Михо.

Замбилла недоверчиво оглядела спутников Михо и сказала по-цыгански:

— Вайда… баруно.[7]

— За что? — спросил Михо по-русски.

Замбилла снова недоверчиво взглянула на Сигова и Гнатюка.

— Говори, говори, не бойся, — сказал Михо. — Это свои люди. От них не надо скрывать.

Замбилла заплакала.

— С Чурило… Чурило выпутался, а Вайду судили.

Михо ласково погладил Замбиллу по голове.

— Не плачь, Замбилла. Может, оно и лучше… Не такой муж тебе нужен.

Подходя к табору, Михо увидел отца. Игнат сидел на камне и чинил сбрую. Он встретился глазами с Михо, что-то дрогнуло в его лице, но усилием воли он сдержал волнение и, подав сыну руку, сказал совсем спокойно, как будто не было этих трех лет разлуки:

— Здоров!

И, обернувшись к всхлипнувшей Замбилле, крикнул:

— Ну, чего ревешь? Никогда не просыхает лужа под глазами.

— Да я ничего, — оправдывалась Замбилла. — Я так просто.

— Так просто, так просто! — передразнил ее Игнат. — Люди чужие пришли, а ты ревешь.

Михо тоже сдержал вспыхнувшее волнение, крепко пожал руку отца и представил ему Сигова:

— Это секретарь наших коммунистов, мой второй отец.

Игнат нахмурился.

— У человека один отец, — проговорил он недовольно.

— Я не то думал сказать, — поспешил объяснить Михо, но Сигов жестом остановил его и сам обратился к Игнату:

— Не так Михо сказал. Он никогда не отказывался от своего отца. Я секретарь партийной организации завода, мне Михо говорил о вас, я желаю вам счастья.

Игнат пытливо взглянул на Сигова.

— Вас Петрович зовут? — спросил он.

— Петрович — это мое отчество, отец мой был Петр, а зовут меня Иван. А вам откуда известно? — спросил он удивленно.

Игнат замялся.

— Знаем… Сказал тут один.

— Ладно, разберемся как-нибудь. А сейчас у меня к вам дело, Игнат Григорьевич.

— А вы откуда знаете, как меня зовут? — в свою очередь спросил Игнат.

Сигов улыбнулся.

— Знаем… Сказал тут один.

И рассмеялся.

Игнат тоже улыбнулся, но сразу же отогнал улыбку и сурово спросил:

— А какое дело до меня?

— Мы приехали провести встречу избирателей с кандидатом в депутаты. Прошу вас, созовите людей.

Игнат взглянул на Сигова, как будто пытаясь разгадать, что замышляется против него, и сказал:

— А что я? У нас старшина есть.

— К старшине не хочется сейчас обращаться, дела у него незавидные вышли с советской властью, разные у нас дороги.

Игнат нахмурился.

— Мне до того нет дела, — сказал он сумрачно. — А за старшину быть мне никто не поручал.

— Ну что ж, Саша, — сказал Сигов. — Ты тут, наверное, уже свой человек, созывай людей, проведем собрание.

Когда люди собрались возле шатра Дударова, Гнатюк объявил собрание открытым.

— У нас так заведено, — сказал он, — что на собраниях избирается президиум.

Наступило продолжительное молчание. Его нарушил Сигов.

— Это значит, — сказал он, — что трех или пять человек (сколько решите) нужно назвать — они будут как самые главные, самые почетные на собрании: кому слово дадут, тот будет выступать… В общем, они за порядком следить будут. Прошу теперь называть фамилии тех, кого вы хотите избрать в президиум.

Цыгане молчали.

Неожиданно раздался голос Ромки:

— Нехай товарищ секретарь будет… товарищ Петрович.

Сигов утвердительно кивнул Гнатюку, и он сказал:

— Хорошо. Значит, в состав президиума предлагается товарищ Сигов, Иван Петрович. И еще предлагаю избрать в президиум кандидата в депутаты городского Совета — товарища Сокирку Михо Игнатовича.

Сигов зааплодировал, но толпа безмолвствовала.

— Еще кого изберем в президиум, товарищи? — спросил Гнатюк.

И вдруг старая цыганка, так внимательно слушавшая всегда рассказы Саши, но за все время не произнесшая ни одного слова, сказала:

— Я нэ понымаю зачем… Но я хочу сказать фамилие вот, этот, — она показала на Сашу. — Нэ знаю его фамилие… Все равно, он правильно говорит.

Сигов взглянул на густо покрасневшего Сашу и сказал:

— Хорошо, запишем в президиум Александра Гнатюка. — Вынув из пиджака записную книжку, он записал первые фамилии. — Еще я предлагаю избрать в президиум Игната Григорьевича Сокирку, воспитавшего такого хорошего сына.

Люди поняли, что это следует приветствовать, и недружно, вразброд зааплодировали. Кто-то сказал:

— Правильно!

— И еще я предлагаю избрать в президиум одну женщину. Я ваших людей не знаю, вы сами назовите, кого из женщин вы хотите избрать. По Конституции женщины имеют такие же права, как и мужчины. Хорошо, если в президиуме нашего собрания будет женщина. Прошу вас, назовите фамилию женщины, которую вы больше всего уважаете.

— Жибазову, — крикнула Замбилла.

— Это старуха, что сидит рядом с отцом, — шепотом сказал Михо.

— Хорошо. Значит, есть предложение в президиум нашего собрания избрать кандидата в депутаты товарища Сокирку Михо Игнатовича; его отца Игната Григорьевича; от женщин товарищ Жибазову; агитатора, который прикреплен к табору, товарища Гнатюка Александра и меня. Кто за это предложение, поднимите руку. Кто не хочет голосовать за этих товарищей, сейчас руки не поднимайте.

Нерешительно, один за другим люди подняли руки. Сигов подсчитал — четырнадцать.

— Кто против? Теперь поднимите руку те, кто не хочет, чтобы этих, людей избрали в президиум.

Люди оглядывались, никто не поднял руку.

— Значит, как говорится, принято единогласно. Теперь прошу товарища Михо Сокирку, его отца, товарищ Жибазову и товарища Гнатюка выйти сюда, в президиум. Мы будем управлять собранием.

Саша и Михо подошли к Сигову и сели рядом с ним. Игнат неловко потоптался на месте, взглянул по сторонам, потом чертыхнулся и тоже подошел к Сигову. Старая цыганка продолжала сидеть на своем месте. Иван Петрович подал ей руку.

— Пойдемте, товарищ Жибазова. Это вам почет от табора. А от почета, если заслужил его, отказываться не полагается…

И вот по одну сторону костра оказалось пять человек, а по другую — сросшаяся, с трудом различимая в сумерках масса. Сигов, усевшийся было рядом с членами президиума на земле, встал и голосом уже совсем обычным, таким, каким говорил всегда на собраниях, сказал:

— На повестке дня у нас один вопрос: встреча с кандидатом в депутаты городского Совета товарищем Сокиркой Михо Игнатовичем. Возражений нет? — Он обождал секунды две и, так как никто не нарушил молчания, продолжал: — Значит, принято.

Пробежал взглядом по лицам застывших в ожидании людей, совсем неожиданно почесал за ухом, словно скорбя по поводу того, что собрание идет не так, как ему хотелось, но за этим жестом последовала улыбка. И уже другим тоном Сигов сказал:

— Вот что я хочу вам сказать, товарищи. Некоторые цыгане не верят коммунистам, думают, что мы их обманываем. А вот вы скажите: какой нам интерес обманывать? Людей у нас на заводе и в некоторых колхозах не хватает, потому что строят у нас в стране много и заводов, и клубов, и школ. И люди теперь нарасхват, на вес золота. Очень мы рады, когда к нам приходят поступать на работу. Только не ради того, чтобы еще двадцать рабочих было на заводе или в колхозе, мы зовем вас бросить кочевать. Вчера вот мы с завода рассчитали двух рабочих. А люди нам нужны. А почему рассчитали? Потому, что они пошли против коллектива, не хотели трудиться так, как все трудятся, а хотели прожить за счет других… Так, как ваш Чурило.

В толпе одобрительно загудели.

— Почему мы говорим, чтобы вы перестали кочевать и шли на завод или в колхоз? — спросите вы. Не я вас зову, а наша Коммунистическая партия, наше правительство. А зачем им это? Какой им интерес, что вы кочевать перестанете? И вот тут я хочу сказать о нашей партии, о нашей стране. Ленина и Сталина, которые организовали нашу партию, партию коммунистов, много раз арестовывали, в тюрьму садили, в Сибирь высылали. А за что высылали?