Старый Игнат, подойдя к Чурило, обнял его и поцеловал.
— Правильный у нас атаман! — сказал он восхищенно.
Мужчины расселись у ковра, на который Полина поставила блюда с колбасой, огурцами, раскрытые банки консервов, литровые и пол-литровые бутылки водки.
— А голосовать когда? — робко спросил Ромка.
— Садись, Ромка! — Чурило притянул его к себе. — Садись и пей! Я угощаю. А голосовать успеем.
Глава двадцать седьмая
Еще подходя к табору, Саша Гнатюк услышал пьяные выкрики, нестройные звуки песни и звон бубна. Спустившись с железнодорожной насыпи, он понял, в чем дело. Пьянка в таборе была в разгаре. Две цыганки, в одной из которых Саша узнал Замбиллу, в другой — дочь старшины, плясали на ковре среди бутылок и подносов с закуской. Мужчины пели, а Ромка Дударов играл на скрипке.
Увидев Сашу, Ромка опустил смычок, ухмыльнулся, но вдруг испуганно крикнул:
— Тише!
Гнатюк, не зная, что делать, остановился.
Чурило встал и, пошатываясь на захмелевших ногах, подошел к нему.
— Здравствуйте, товарищ Гнатюк, — сказал он, по-пьяному глотая слова. — С праздником вас!
— Спасибо! — растерянно ответил Гнатюк.
— Сидай з нами и выпей за выборы и за нашего цыгана Сокирку.
Помутневшими, пьяными глазами на Сашу смотрел Ромка. Повернувшись, Саша увидел настороженные, ожидающие глаза Игната Сокирки. Они словно говорил: «Посмотрим, что ты сейчас сделаешь?»
Саша оттолкнул от себя Чурило, ухватившегося за его руку, и крикнул зычным голосом:
— Кто за Михо Сокирку, пойдемте со мной!
Саша увидел, как отец Михо сделал попытку встать. Саша подбежал и помог ему подняться на ноги.
— Запрягай! — крикнул Саша Замбилле и Ромке.
Они бросились запрягать лошадей. Будзиганов, Францевич и еще двое тоже поднялись и пошли к своим повозкам.
— Стой! Не надо! — крикнул Чурило.
— Чого не надо? — спросил Игнат. — Поехали, вже{дефект оригинала}
— Не надо, говорю! Хай воны сказяться з ихними {дефект оригинала} и з ихним депутатом.
{дефект оригинала} широко раскрытыми глазами посмотрел на {дефект оригинала} лицо Чурило и, размахнувшись, ударил его прямо в переносицу.
* * *
В два часа дня главная улица поселка выглядела весьма необычно. Дребезжа подвешенными сзади ведрами, катились к клубу девять цыганских кибиток. На передней, понукая лошадей, сидел старый цыган с большой, почти до пояса бородой. К ободу пестрого шатра, прикрывавшего кибитку, был прибит колышек, на котором развевался небольшой кусок красной материи. Неумелой рукой не то мелом, не то краской в уголке флажка были выведены неровная звездочка и в середине ее два небольших значка, означавшие, видимо, серп и молот.
В остальных кибитках сидели мужчины и женщины. Ветер трепал их пестрые лохмотья, точно пытаясь выдуть из них пыль многолетних и дальних дорог.
У клуба первая кибитка остановилась, и вслед за ней остановились другие. Старый цыган спрыгнул наземь и удивленно взглянул на фронтон здания, расцвеченного флажками и разноцветными лампочками. Наверху, вовсю высоту второго этажа, висели большие, в красках портреты Ленина и Сталина. А ниже, как раз над входом, — несколько поменьше — портрет молодого красивого парня.
К старику подошли цыгане, из остальных кибиток, и один из них тихо сказал, указывая на портрет:
— Михо!
В это время в дверях клуба появился Сигов. Он подошел к цыганам и, крепко пожимая каждому руку, сказал:
— Все выглядывал, выглядывал вас, а потом замотался и все-таки пропустил. Ну ничего, идемте, товарищи, сейчас я все устрою.
Потом спохватился:
— А на кого мы лошадей оставим? — по-хозяйски спросил он.
— Нехай постоят, — успокоил его старый цыган. — Ребята с ними побудут.
— Э, нет, это не годится, товарищ Сокирка. Надо, чтобы все пошли в клуб. Детвору отправим в детскую комнату; кто постарше — пойдет посмотрит наш {дефект оригинала} клуб, а совершеннолетние голосовать будут.
Только тут Сигов заметил, что цыгане очень {дефект оригинала}дены, и обратился к Гнатюку:
— Что ж такое?… Им же сейчас и голосовать нельзя… Что там случилось?
— Потом, потом расскажу… Напоил их Чурило.
Сигов призадумался. Наконец он принял решение.
— Позови комсомольцев, пусть постерегут коней и повозки… Взрослых отведи в комнату отдыха, там диванов много, пусть поспят. А вечером проголосуют.
— Так мы же затянем выборы, — заволновался председатель избирательной комиссии Коваль.
— Не беда. По такому поводу не грех, если ваш участок окажется последним, — успокоил его Сигов.
Не прошло и двух минут, как из клуба вместе с Сашей вышли несколько юношей, покинувших в разгаре боев шахматные доски. Они приняли на свое попечение имущество цыганского табора.
Цыгане, смущенно подталкивая друг друга, начали подниматься по ступенькам в клуб.
Навстречу им спешили Михо и Марийка. Подойдя к отцу, Михо сказал, указывая на Марийку.
— Невеста, тэрны.
Старый Игнат посмотрел в ясные открытые глаза девушки и, взмахнув рукой, словно перечеркивая прошлое, сказал:
— Бахтало дром! Счастливый путь!
