За два дня до переворота, 26 июня, царь потребовал от Сената «неотложно собрать» с вельмож из его окружения все розданные им из государственных заёмных банков и просроченные ссуды. В тот же день Адмиралтейство получило указ немедленно строить необходимые корабли и брать для этого людей «от партикулярных работ». Коллегия иностранных дел должна была обеспечить выезд канцлера и дипломатического корпуса в армию — царь намеревался продемонстрировать свои полководческие таланты. С собой он брал гвардейский отряд из четырёх батальонов и трёх эскадронов, для которых был даже разработан маршрут следования...

Смерть в Ропше

Политика Петра III, его «стремительное желание завести новое» (по замечанию повзрослевшего наследника Павла) и сам повседневный стиль жизни монарха вызывали неизбежное отторжение у бюрократических структур, двора и гвардии — тех самых сил, которые являлись основной его опорой в самодержавной системе.

Книга приказов 1762 года по Семёновскому полку свидетельствует, что с первых дней царствования Пётр III повёл наступление на гвардейские вольности. 1 января он приказал военным новые мундиры «иметь недлинные и неширокие, и рукава б у тех были уские с малинкими обшлагами, так как пред сим во всей армии имелись». Офицерам было велено носить «белые волосяные банты», белые штиблеты и салютовать эспонтонами, а солдатам — новые шляпы «против опробованных». На вахтпарадах царь следил, чтобы у офицеров «воротники у кафтанов вплоть пришиты были», а солдат учил «держать ружья опустя вдоль руки на правом плече круче». Недовольный выправкой гвардейцев, Пётр приказал офицерам лично обучать каждого солдата «в своих покоях» и маршировать по «расписанию темпов». Он распорядился и о том, чтобы «солдатские жёны вина не выносили». Все эти указания были получены от императора за первые две недели 1762 года.

В марте было приказано завершить переобмундирование; при этом сукно офицерам велено покупать «от себя», а за новые аксельбанты вычитать из жалованья. «Постройка» новых мундиров продолжалась до июня и обошлась, например, Преображенскому полку в 69 тысяч рублей, которые так и не были выплачены служивыми даже к концу года. Новая офицерская форма «со всем прибором» тянула на огромную для небогатого дворянина сумму — 130 рублей. Уже после переворота командование просило избавить от вычетов за мундир всех, у кого было меньше двухсот душ. Но ведь кроме парадного или «богатого» мундира офицеров обязали сделать себе и обычные «вицмундиры».

Полковые бумаги говорят, что вслед за введением новых штатов и формы в полках начался «полковой строй» — частые учения по только что отпечатанному уставу. Премудростям новой «экзерциции» пришлось обучаться и восемнадцатилетнему рядовому-преображенцу Гавриле Державину (он и на склоне лет помнил, «как он платил флигельману за ученье некоторую сумму денег»), и его командиру — опытному придворному Никите Трубецкому. Одно за другим следовали замечания: о ношении шпаг, сделанных только «по образцу»; о немедленном «выбелении» древков у алебард и даже о запрещении накладных усов — сей признак доблести велено было отращивать естественным образом.

Гвардейских гуляк приказано было отлавливать специальному караулу, поставленному у самого популярного кабака «Звезда», увековеченного в стихах служившего в те времена в Семёновском полку поэта В. И. Майкова:

Против Семёновских слобод последней роты Стоял воздвигнут дом с широкими вороты,

До коего с Тычка не близкая езда;

То был питейный дом называнием «Звезда»...

Там много зрелося расквашенных носов,

Один был в синяках, другой без волосов,

А третий оттирал свои замёрзлы губы,

Четвёртый исчислял, не все ль пропали зубы От поражения сторонних кулаков.

Такое покушение на «русский дух» вместе с ужесточением дисциплины и дорогостоящим переодеванием не добавляло императору гвардейских симпатий. Но дело было не только в муштре. Штелин совершенно определённо сообщал о планах Петра преобразовать гвардейские части, которые «блокируют резиденцию, неспособны ни к какому труду, ни к военной эк-зерциции и всегда опасны для правительства».

Уже в марте император распустил елизаветинскую Лейб-компанию. В мае командир Преображенского полка Н. Ю. Трубецкой распорядился выпустить в армию всех «неспособных, малорослых, собою гнусных», а также «недостаточных» солдат и унтер-офицеров. Военная коллегия повелела начать пополнение полка солдатами из армейских полков и гарнизонных частей; первая партия в сотню человек из Астраханского гарнизона уже была вытребована в столицу. Одновременно развернулась вербовка в «голштинские» войска, и к моменту переворота в Ораниенбауме содержались первые 224 новобранца из «малороссиян». Пётр III форсированно создавал не просто ещё одну гвардейскую часть, а принципиально новый десятитысячный корпус, который со временем должен был неизбежно заменить «старые» полки.

Девятого июня царь отказался от звания полковника трёх пехотных полков гвардии; новыми полковниками стали Н. Ю. Трубецкой, А. И. Шувалов и К. Г. Разумовский. Отменены были даже обычные символы императорского внимания — «именинные и крестинные деньги», которые теперь было приказано причислять к жалованью. Подобные акции могли только усилить недовольство в полках. Но государь ничего не замечал. Он облегчил задачу своим противникам тем, что отбыл 12 июня в любимый Ораниенбаум, забрав с собой наиболее надёжных своих приверженцев. Последний, отданный 25 июня царский приказ об отправке сводного отряда гвардейцев на заморскую войну оказался как нельзя кстати организаторам заговора; к тому же гвардейцам не на что было выступать, и полковое начальство 26 июня срочно просило выдать десять тысяч рублей.

В Ораниенбауме Императорский совет принял — уже без возражений — последние решения о срочном сборе средств на войну, немедленной «здаче королевства Прусского» немецкой администрации, создании «походной канцелярии». 27 июня на его последнем заседании был утверждён список царского «поезда» из 150 карет, фур и кибиток для следования до курляндской Митавы и далее в действующую армию. Но выступить в поход уже не пришлось.

Утром 28 июня Пётр III не подозревал, что его власть уже не распространяется за пределы резиденции. Он ещё успел провести «экзерцицию» своих войск и пожаловать тысячу душ М. Л. Измайлову и мызы в Лифляндии бригадирам Дельвигу и Цеймарну. Только при отъезде в Петергоф он получил первое известие об исчезновении супруги. Несколько часов ушло на совещания и рассылку уже бесполезных распоряжений в армейские и гвардейские полки. Даже предложенное Гольцем бегство к действующей армии было невозможным. Приказ о присылке из ямских слобод пятидесяти лошадей дошёл по назначению уже тогда, когда его никто не собирался исполнять.

Императора могли спасти либо бросок в Кронштадтскую крепость, либо следование совету опытного Миниха: «явиться перед народом и гвардией, указать им на своё происхождение и право, спросить о причине их неудовольствия и обещать всякое удовлетворение». Но на последнее Пётр не был способен, а на первое решился только к ночи. Однако к тому времени прибывший в Кронштадт адмирал Талызин уже привёл моряков и гарнизон крепости к присяге Екатерине и выдал каждому по «порционной чарке». Приплывший со свитой Пётр III после двух попыток высадиться вынужден был отправиться обратно. Хроника событий изложена в записках Я. Штелина:

«28-го июня назначен был у государыни обед в Монпле-зире (в Петергофе). В два часа приехал туда Пётр и нашёл дворец пустым: Екатерина ещё в пять часов утра, втайне от своих приближённых, отправилась в Петербург. Из свиты Петра князь Н. Ю. Трубецкой, граф М. Л. Воронцов и граф А. И. Шувалов едут туда же за известиями. В 3 часа государь и прибывшие с ним едут к каналу за дворцом и узнают от причалившего фейерверкера (поруч. Бернгорста) о начавшемся в Петербурге, с утра, волнении в Преображенском полку. По слуху, что возмущением руководит там гетман К. Г. Разумовский, посылают за А. Г. Разумовским в Гостили-цы. Решено ехать в Кронштат, как скоро получатся известия из Петербурга. Разсылаются в разные стороны указы, которые тут же и пишутся, особенно Волковым с писарями; посланные с ними не возвращаются. Пётр, несмотря на представления приближённых, посылает в Ораниенбаум за голштинскими войсками в намерении защищаться. В 8 часов вечера прибыли эти войска. В 10 часов вечера же, по возвращении из Кронштата отправленнаго утром князя Барятин-скаго, решаются плыть туда; голштинские полки отсылаются назад в Ораниенбаум. В 1-м часу ночи галера и яхта приблизились к Кронштатскому рейду, но им велят удалиться с угрозою стрелять. После тщетных попыток войти в гавань они поспешно отъезжают обратно к Ораниенбауму, но яхта опережает императорское судно и уходит в Петергоф. В 3 часа ночи государь возвращается в Ораниенбаум и идёт сначала в малый дворец, а потом перебирается в большой, распустив гарнизон, по просьбе дам. В Петергофе ходят страшные слухи о том, что делается в Петербурге, где такие же слухи об Ораниенбауме. В 5 часов утра 29-го числа в Петергоф приходит из столицы гусарский отряд под начальством поручика Алексея Орлова; до полудня прибывают оттуда же полки один за другим и располагаются вокруг дворца. Гусары спешат в Ораниенбаум и там занимают все входы и выходы. В 11 часов в Петергоф прибыла императрица верхом в гвардейском мундире и с ней одетая таким же образом княгиня Дашкова; Екатерину войско принимает восторженно, с криками ура и пушечною пальбою. Г. Г. Орлов и генерал-майор Измайлов отправлены в Ораниенбаум за императором. В 1-м часу они привезли его и высадили в дворцовом флигеле. На всё ему предложенное он изъявил согласие. Около вечера он отправлен в Ропшу, а императрица в 9 часов выехала из Петергофа и в следующий день около полудня имела торжественный въезд в столицу»³³.