Мечтавший о славе император столкнулся с проблемой финансирования и материально-технической подготовки армии к войне вдалеке от собственных границ с противником, обладавшим превосходством на море. Вступив на престол, Пётр III обнаружил в закромах Кабинета не менее полумиллиона рублей наличными и значительную сумму в виде слитков золота и серебра с императорских заводов на Алтае. Сразу последовали щедрые траты: 150 тысяч рублей на строительство Зимнего дворца, 60 тысяч — на любимый Ораниенбаум, столько же предполагалось потратить на намечавшуюся на сентябрь коронацию; 20 тысяч получила в качестве «пенсии» фаворитка. Для самого императора выписывались импортные обновки: «кафтан серебряной с бархатными алыми с зелёным цветочками» за 270 рублей, бархатные кафтаны по 80 рублей, а всё прочее с доставкой обошлось почти в десять тысяч.
Наличные запасы быстро были исчерпаны: уже в январе Пётр пустил на расходы 120 тысяч рублей, предназначенных наследнику Павлу, и прекратил оплату счетов покойной тётки частным лицам. Документы Камер-коллегии показывают, что недостающие на достройку Зимнего дворца 100 тысяч пришлось искать проверенным способом — по всем кассам, включая Тульскую провинциальную канцелярию, которая оплатила изготовление дворцовых замков и «шпаниолетов». Зато такую же сумму Пётр распорядился выделить «для переводу в Голштинию».
Принятое ещё в январе решение о переделке медных монет и понижении пробы серебряных пока не дало результатов, зато только текущие расходы заграничной армии исчислялись в феврале 3 338 502 рублями. Судя по расходным ведомостям Кабинета, личные траты императора были умеренными, однако обстановка нового дворца и экипировка голштинской гвардии требовали немалых средств. Екатерина II до 1767 года расплачивалась по счетам покойного супруга за мундиры, позументы и прочую амуницию, за посуду, мебель, книги.
Для жаждавшего стяжать военные лавры государя отсутствие денег стало ударом — для ведения военных действий против Дании необходимо было срочно изыскать около четырёх миллионов. Времени не было. Отказ от летней кампании означал потерю преимущества внезапности. Все начатые реформы отошли на задний план, главной стала «битва за финансы».
В апреле от Синода потребовали срочно сдать всех годных к службе лошадей с вотчинных конских заводов. В мае император распорядился перечеканить в монеты всё имевшееся в Кабинете золото и серебро, затем пустил «в расход» 300 тысяч рублей таможенных сборов и собственное жалованье полковника гвардии. Но ни экономия, ни текущие поступления не могли восполнить нехватку средств. 3 мая 1762 года Мельгунов и Волков от лица императора объявили Сенату о необходимости срочно «сыскать» на военные расходы в 1762 и 1763 годах восемь миллионов рублей «сверх штатного положения» — огромную сумму, больше половины годового бюджета. Этим Пётр дал понять, что решился не на военную демонстрацию, а на настоящую и, возможно, затяжную войну.
Сенат рапортовал о некоторых внутренних резервах — в частности, поступавшем из Нерчинска золоте и серебре, но основной источник поступления средств видел только в бесперебойной работе монетных дворов по перечеканке медных и серебряных денег с понижением веса медных монет (изготовлением из пуда меди не 16, а 32 рублей) и ухудшением пробы серебряных. Но 6 мая сенаторы доложили, что в любом случае доходы начнут поступать не ранее сентября, и видели единственный выход в займе у голландских купцов.
Восемнадцатого мая Императорский совет на первом же своём заседании решал сразу обе проблемы — военную и финансовую. В отношениях с Данией предстояло действовать «силою»: занять для начала мекленбургские города Росток, Висмар и Шверин, дабы обеспечить тылы будущего наступления. Расходы же предполагалось покрыть за счёт выпуска бумажных денег — «банковых билетов» на пять миллионов рублей. 23 мая появился именной указ Петра III о подаче всеми учреждениями в двухнедельный срок ведомостей о расходовании полученных средств.
Двадцать первого мая Румянцев получил приказ императора ввести десять тысяч солдат в Мекленбург. В этом документе война считалась уже «декларованной», хотя лишь 24-го последовал рескрипт русскому послу в Копенгагене И. А. Корфу о предъявлении Дании ультиматума о немедленном возвращении «похищенных земель». В качестве уступки русская сторона соглашалась на переговоры в Берлине при посредничестве прусского короля, но при условии их продолжительности не более семи дней. Такие решения Петра III вызвали протест даже у членов Императорского совета. 30 мая они подали государю «записку», в которой подчеркнули неготовность армии к немедленному выступлению. Советники предлагали разумный выход: выступить следующей весной, когда будут исчерпаны все дипломатические средства и появятся «надёжные пласдар-мы и достаточные магазины», а до того момента действовать «одними казаками» для разорения датских владений. Даже лучший друг Фридрих II уговаривал Петра не выступать в поход до коронации. Но все старания были напрасны. На предостережения прусского короля его «добрый брат и союзник» отвечал:
«Ваше величество пишет, что, по вашему мнению, по отношению к народу я должен короноваться прежде, нежели ехать в армию. Надобно, однако, Вам сказать, что так как война эта почти уже началась, то я не вижу вовсе средства короноваться прежде, именно относительно самого народа, так как я не могу совершить коронования с великолепием, к которому привык народ. Я не могу короноваться, потому что ничего не готово и ничего за скоростью нельзя здесь найти. Что же касается принца Ивана, он у меня под крепкой стражей, и, если бы русские хотели мне зла, они бы давно могли бы мне сделать, так как я вовсе не остерегаюсь, предаю себя на сохранение Богу, хожу пешком по улицам... Могу вас уверить, что, когда умеют взяться за них (русских. — И. К.), то можно на них положиться»32.
Последнее представление императору было подготовлено М. И. Воронцовым 10 июня 1762 года. В нём ещё раз изложены аргументы против задуманного похода: части Румянцева выступили, «положа на отвагу», поскольку имеют провианта только до 1 июля, взять же его в Мекленбурге неоткуда: отправленные транспорты задержаны встречным ветром, а два корабля разбиты штормом. Война будет стоить не менее десяти миллионов рублей, первые же доходы от перечеканки могут поступить только в сентябре, но медная русская монета за границей бесполезна. Канцлер умолял императора не рисковать своей «героической славой», ибо «скорому походу армеи противится непреодолимая натура вещей и поправление тому зависит не от искусства и ревностных распоряжений, но почти единственно от времяни».
Мы не знаем, дошло ли это обращение до императора; во всяком случае, на его действия оно никак не повлияло. Армии не хватало ни времени на подготовку, ни средств. Правда, в начале июня войскам наконец стали выплачивать задержанное жалованье: в заграничную армию перевели 1 миллион 240 тысяч рублей. Но получить остальные миллионы было неоткуда. 5 июня Сенат объявил о невозможности представить в срок сведения о штатах и расходах, а 14-го донёс: амстердамские банкиры Клиффорд и Гопп запрошенный заём в размере трёх или четырёх миллионов рублей «изыскать не в состоянии». Одновременно Адмиралтейство сообщило, что военные корабли из Архангельска не смогут прибыть к датским берегам раньше осени.
Третьего июля Румянцев писал в донесении Петру III, не зная о его свержении, что до сих пор не может выступить. Инициативу перехватили датчане: их войска окружили пограничный Гамбург, взяли с него «добровольный заём» в миллион талеров и готовились встретить русскую армию на заранее выбранных позициях. Румянцев пришёл «в крайнее отчаяние», но император был готов идти до конца, невзирая ни на какую «неодолимую силу вещей». Манифест царя от 5 июня объявлял о немедленном сборе с архиерейских и монастырских крестьян годового оброка. 8-го числа был заключён союзный договор с недавним противником: в обмен на гарантию сохранения за Пруссией Силезии Фридрих обещал царю пятнадцатитысячный корпус для похода на Данию. В июне были уже готовы образцы бумажных денег номиналом в 1000, 500, 100, 50 и 10 рублей; предполагалось, что их первая партия будет выпущена на общую сумму в два миллиона.
