Прежний политический курс проводился гораздо менее энергично. Сразу же после смерти Петра прекратились заседания комиссии по подготовке нового Уложения. Многие её члены нашли себе иные занятия, несмотря на приказ Екатерины от 1 июня 1726 года пополнить комиссию выборными из разных сословий и срочно начать «слушать» уже готовый текст.
Часто личная инициатива Екатерины представляла собой не более чем карикатуру на петровские замыслы. Знаменитые ассамблеи из средства обучения светскому обхождению и места делового общения превращались в разгульные вечеринки для узкого круга придворных; выдвижение талантливых и умелых помощников — в пожалования новым фаворитам и крестьянским родственникам императрицы. При Петре их держали подальше от столицы, но Екатерина после воцарения распорядилась доставить сестёр и братьев с супругами и детьми (всего 22 человека) в Петербург. Так появились дворяне Гендриковы, Скавронские и Ефимовские, а братья государыни Карл и Фридрих Скавронские стали в 1727 году графами Российской империи.
Главной своей государственной задачей императрица считала устройство достойных «партий» для дочерей. Вопрос о браке старшей, Анны, был уже решён Петром, и в результате этого союза в круг высшей российской знати вошёл герцог Карл Фридрих Голштинский. Екатерина I как заботливая тёща хотела во что бы то ни стало вернуть зятю земли, отнятые у его герцогства Данией, не останавливаясь перед неизбежным международным конфликтом. В мае 1726 года императрица велела вооружить пушками свою яхту и собиралась лично возглавить флот в походе на Данию. Но в Балтийское море вошли английская и датская эскадры и адмирал Чарлз Уэйджер передал русским властям письмо своего короля, объявлявшего о недопустимости военного конфликта на Балтике. В тот же день Апраксин доложил, что Кронштадт не готов к обороне. Начинать войну без союзников и при превосходстве противника на море было невозможно; пришлось ограничиться приведением в порядок укреплений Кронштадта и Ревеля. В результате этой авантюры внешнеполитическая ситуация для России ухудшилась: в 1726 году Голландия, а в 1727-м Швеция и Дания официально примкнули к враждебному ей Ганноверскому союзу.
По примеру супруги Екатерина была заботливой «полковницей»: лично присутствовала на «екзерцициях», делала гвардейцам подарки на именины и крестины, лично разбирала их прошения и оказывала помощь нуждавшимся. «Великая перемена чинам» прокатилась по армии — в иной день императрица подписывала по сотне новых офицерских патентов! При этом повальные награждения происходили «не по старшинству», нередко без учёта действительных заслуг и приводили к повышению выходцев «от солдатства». Даже в рядах гвардии, наиболее преданной опоры режима, были недовольные — награды доставались не всем желающим. Доносы сохранили ворчание гвардейской казармы: «...Не х кому нам голову приклонить, а к ней, государыне... господа де наши со словцами подойдут, и она их слушает, что ни молвят. Так уж де они, рос-такие матери, сожмут у нас рты? Тьфу де, ростакая мать, служба наша не в службу! Как де, вон, ростаким матерям, роздал а деревни дворов по 30 и болше... а нам что дала помянуть мужа? Не токмо что, и выеденова яйца не дала».
Недовольство прорывалось не только в словах. 26 января 1726 года выстрел, раздавшийся из рядов выстроенных на Неве семёновцев, уложил безвестного «мужика» на набережной у дворца, из окна которого императрица наблюдала за экзерци-циями. Стрелявшего так и не обнаружили — сказалась гвардейская солидарность, всех подозреваемых через неделю освободили, но отныне на учениях и парадах солдатам полагалось выходить «без пуль» под страхом «жестокой смерти».
Появились случаи отказа от присяги с мотивацией: «Не статочное дело женщине быть на царстве, она же иноземка». В некоторых подмётных письмах Меншиков сравнивался с Борисом Годуновым, а юный Пётр Алексеевич — с царевичем Дмитрием. Одно из таких «творений» настолько взволновало Екатерину, что она заболела на несколько недель. Безымянного автора сочинения предали церковному проклятию, а за его «объявление» были обещаны вознаграждение в две тысячи рублей и повышение в чине.
Уже в декабре 1725 года было решено создать в качестве личной охраны императрицы кавалергардскую роту с личным составом «из знатного шляхетства самых лучших людей из прапорщиков и из поручиков». В течение нескольких месяцев
Военная коллегия тщательно подбирала кандидатов на почётную службу не из гвардии, а из заслуженных офицеров драгунских и пехотных армейских полков. В начале 1727 года очередной манифест предупредил подданных, что «за неправедные и противные слова против членов императорского дома без всяких отговорок учинена будет смертная казнь без пощады».
Екатерина щедро наградила своих сторонников. Головкин, Ментиков, Бутурлин и Бассевич стали кавалерами ордена Андрея Первозванного, кабинет-секретарь Макаров — генерал-майором и тайным советником, Остерман — вице-канцлером и действительным тайным советником. Из ссылки были возвращены генерал князь В. В. Долгоруков и П. П. Шафиров, а также осуждённые по делу Монса. В июне 1725 года Екатерина повелела прекратить все дела по доносам фискалов, начатые до 1721-го. В столице власти установили твёрдые цены на хлеб, которые продавцы должны были выставлять на дощечках-ценниках под угрозой порки с конфискацией товара. Непосильная подушная подать была уменьшена на четыре копейки.
Однако вскоре в окружении императрицы начались конфликты. Генерал-прокурор Ягужинский вступил в ссору с Мен-шиковым. Вице-президент Синода новгородский архиепископ Феодосий Яновский заявил, что «духовные пастыри весьма порабощены», и отказался служить панихиду по императору. Остановленный близ дворца (до полудня спавшая императрица запрещала пропускать грохочущие кареты), Феодосий заявил: «Я де сам лутче светлейшего князя», — и в гневе отправился к царице; когда его не пустили, «вельми досадное изблевал слово, что он в дом ея величества никогда впредь не войдёт, разве неволею привлечён будет». После неоднократного отказа архиепископа явиться к царскому столу терпение Екатерины лопнуло. В итоге первое лицо в церковной иерархии «за некоторый злой умысел на Российское государство» было осуждено на вечное заточение в Николо-Корельском монастыре.
Для решения важнейших государственных проблем при неспособной к правлению и болезненной императрице в феврале 1726 года был образован Верховный тайный совет в составе А. Д. Меншикова, П. А. Толстого, Г. И. Головкина, Ф. М. Апраксина, А. И. Остермана и представлявшего «оппозицию» князя Д. М. Голицына. Сама Екатерина до сентября 1726 года 12 раз посетила заседания совета (примерно дважды в месяц), затем присутствовала ещё два раза в декабре — и больше не появлялась. Неудивительно, что указ от 4 августа 1726 года провозглашал действительность распоряжений, подписанных не императрицей, а всеми членами совета, что было необходимо для нормальной работы государственной машины.
Екатерина общалась с министрами через Кабинет — личную канцелярию во главе с опытным бюрократом А. В. Макаровым. Оттуда же выходили её именные указы, касавшиеся прежде всего пожалований чинами и «деревнями», увольнений и назначений — в этих случаях государыня иногда отстаивала своё право наперекор мнению министров-«верховни-ков». Кроме того, она издала указы, закреплявшие практику доклада императрице по делам своих ведомств Меншикова, Апраксина, командующих войсками на Украине (М. М. Голицына) и в Иране (В. В. Долгорукова), а также послов. Екатерина также оставила за собой право в случае разногласий членов Верховного тайного совета получать их письменные мнения «для решения об оных».
Создание Верховного тайного совета не прекратило борьбу в «верхах». Если в первые месяцы правления Екатерины наиболее влиятельным советником, судя по донесениям дипломатов, был Толстой, то скоро его оттеснил Меншиков. Весной 1725 года светлейшему князю была возвращена должность президента Военной коллегии, с него были сняты все обвинения в хищениях и денежные начёты в пользу казны. В день ангела Екатерины он получил поистине царский подарок — украинский город Батурин с 1300 дворами и еще две тысячи дворов по соседству, в Гадячском округе. Но, к крайнему неудовольствию Меншикова, императрица ввела в состав совета герцога Карла Фридриха, сделала его подполковником Преображенского полка и лично представила зятя солдатам и офицерам.
