После ожесточённых споров победила «партия» Меншикова и Толстого. Они и их приверженцы сумели сорвать достигнутую было договорённость. Фельдмаршал Меншиков привёл с собой гвардейских офицеров, от имени которых без всякой риторики выступил майор Андрей Ушаков: «Гвардия желает видеть на престоле Екатерину и... она готова убить каждого, не одобряющего это решение». Новая политическая сила — петровская гвардия — решила спор о престолонаследии. Сделать выбор гвардейцам было нетрудно — для них, скорее всего, проблемы выбора не существовало, преимущество «полковницы» было очевидно и осязаемо.

А что же сама Екатерина? Оказавшись в центре борьбы за власть, она, кажется, без колебаний встала на сторону старых и близких друзей. Пришлось выйти из образа убитой горем вдовы, которую с трудом оторвали от тела мужа, чтобы приготовить для своих сторонников, по словам Бассевича, «векселя, драгоценные вещи и деньги». Расходные книги царского Кабинета сообщают, что её воцарение обошлось в 30 тысяч рублей: 23 тысячи выплатили солдатам гвардии, остальное пошло на «тайные дачи» Ушакову и другим офицерам. А в апреле 1725 года 27 солдат-преображенцев во главе с сержантом Петром Ханыковым попросили об особой награде за то, что они стояли «на карауле у императорского величества бессменно генва-ря с 14 по 29 число». Сержант получил 50 рублей, а рядовые — по 25 рублей за то, что обеспечили изоляцию умиравшего императора.

Первый манифест нового царствования извещал о вступлении на престол Екатерины по воле самого Петра, «понеже в 1724 году удостоил короною и помазанием любезнейшую свою супругу и великую государыню нашу императрицу... за её к российскому государству мужественные труды». Но сам манифест был издан не от имени Екатерины — присягать новой государыне «правительствующий Сенат и святейший правительствующий Синод и генералитет согласно приказали», что весьма походило на слегка замаскированное избрание монарха теми, кто обладал реальной властью. В России начиналась «эпоха дворцовых переворотов».

«Матерь всероссийская»

Началось короткое и неяркое царствование Екатерины 1 (1725—1727). Но «женское правление», впервые торжественно провозглашённое в России, вызвало проблемы. Не случайно в торжественном слове в день «воспоминания коронации» Екатерины в 1726 году Феофан Прокопович, во всеуслышание признав наличие недовольных тем, что императрица «женское есть», не обличал их, а старался убедить, приводя в пример древних цариц Клеопатру и Зенобию и королеву Изабеллу Кастильскую.

Насколько было успешно пропагандистское сравнение «матери всероссийской» с языческими царицами сомнительного, с точки зрения христианской морали, поведения, сказать трудно. Но торжество недавней царской наложницы явилось наглядным воплощением нового принципа служения регулярному государству, когда низкое происхождение уже не могло быть преградой на пути к чинам, почестям и «благородному» статусу. Начавшаяся «демократизация» правящего слоя не могла не пугать представителей старых фамилий, но являлась мощным стимулом к усердию для выходцев из «подлых» сословий и направляла их способности и энергию в нужное русло. Не случайно при всех явных недостатках этой системы она оставалась неизменной до самого конца существования монархии.

Однако сидящая на императорском престоле «баба» со всеми присущими её полу слабостями явно «снижала» в массовом сознании подданных сложившийся в прошлые века образ «великого государя царя». Едва ли сподвижники Петра действительно могли преклоняться перед далёкой от государственных дел женщиной сомнительного происхождения, ими же самими возведённой на престол.

Обретение власти не сделало домохозяйку государственным человеком. Конечно, Екатерина обещала «дела, зачатые трудами императора, с помощью Божией совершить» и по мере возможностей следовала этому обещанию. Она утвердила уже рассмотренные Петром штаты государственных учреждений, отправила в далёкое путешествие экспедицию капитан-командора Витуса Беринга, дала аудиенцию первым российским академикам. В новой столице продолжали мостить улицы и ставили первые скамейки для отдыха прохожих на «Першпективной дороге» — будущем Невском проспекте. Именной указ государыни от 5 июля 1726 года требовал даже от отставных дворян под страхом штрафа и битья батогами «носить немецкое платье и шпаги и бороды брить; а ежели где в деревнях таких людей, кто брить умеет, при них не случится, то подстригать ножницами до плоти в каждую неделю по дважды». На русскую службу по-прежнему охотно принимались иностранцы.

В первые дни после восшествия Екатерины царская резиденция была доступна поздравлявшим и просителям. Но уже в феврале императрица запретила караулу пускать во дворец людей «в серых кафтанах и в лаптях», а в октябре приказала все прошения на её имя, за исключением доносов «по первым двум пунктам»³, принимать только в «надлежащих местах». Придворным дамам запрещалось уезжать домой без спроса, дежурным камергерам велено было не пускать никого в «переделал ьню» и не разрешать желающим играть на бильярде, поскольку «та забава имеетца для её величества».

Капитан-француз Ф. Вильбуа сделал императрице комплимент: «Немногие умели пришпорить лошадь с такой грациозностью, как она». Но, судя по всему, этим её управленческие способности и ограничивались. Она умела поддержать разговор на русском и немецком языках, усвоила внешний облик сановного величия и имела некоторые, хотя и весьма скромные, представления о стоявших перед страной проблемах, но руководить государственными делами просто не могла. Отбыв положенный траур, старевшая императрица стремилась наверстать упущенное в молодости с помощью фаворитов, нарядов, праздников и прочих увеселений, не отличавшихся изысканностью вкуса: «Господа майоры лейб-гвардии и княгиня Голицына кушали английское пиво большим кубком, а княжне Голицыной поднесли другой кубок, в который её величество изволила положить 10 червонных». Саксонский посол Иоганн Лефорт, передавая свои петербургские впечатления, боялся, что дома ему никто не поверит: «Я рискую прослыть лгуном, когда описываю образ жизни русского двора. Кто бы мог подумать, что он целую ночь проводит в ужасном пьянстве и расходится, это уж самое раннее, в пять или семь часов утра».

Придворные «журналы» за 1725—1726 годы подтверждают образ жизни императрицы с полуночными застольями и обильными возлияниями. Для её двора ежегодно выписывались венгерские и французские вина, а при необходимости делались экстренные закупки у иностранных и местных торговцев. «У француза Петра Петрова взято в комнату её императорского величества водок гданьских, померанцевой, лимонной, тимонной (тимьянной. — И. К.), салдарейной, коричневой, анисовой, гвоздичной, бадьянной — всего 220 штофов» — обычная запись кабинетных расходов императрицы. По заложенной Петром традиции она ещё посещала верфи, госпитали и выезжала на пожары, но большую часть времени посвящала прогулкам «в огороде в летнем дому», по другим резиденциям и по улицам столицы, застольным «забавам» и «трактованиям».

«8-го [июня]. После полдень был у её императорского величества герцог Голштинский, а в 5-м часу пополудни её величество изволила гулять по огороду. И потом её величество изволила быть в еловой алее против партикулярной верфи, где изволила смотреть спуску торншхойта... Сегодня из Га-ландии привёз птичник Симон Шталь заморских птичек и зверков разных родов.

11-го. Её императорское величество изволила смотреть из своих апартаментов идущих в Кронштат галер под командой генерал-лейтенанта Бона, а пополудни в 6-м часу была аудиенция грузинскому принцу.

13-го и 14-го. Все сии оба дня её императорское величество изволила гулять в саду и при ней многие господа из министров и придворные.

15-го. После полдень у её величества была государыня цесаревна Анна Петровна. В 5-м часу пополудни её величество изволила гулять по огороду и смотрела работы в новых Летнего дому палатах, что подле каналу, и указала ещё делать балконы под верхними окнами, чтоб ход был внутрь двора круг палат на галерею»¹⁴.