Подали вторую перемену... Перемена состояла лишь из одного блюда: две телячьих вырезки и четыре цыплёнка. Его величество, заметив цыплёнка покрупнее, взял его рукой, провёл им у себя под носом и, сделав мне знак, что цыплёнок хороший, оказал мне милость, бросив его мне на тарелку. Блюдо всё время скользило с одного конца стола на другой, не встречая препятствий, ибо блюдо было только одно, а скатерть, покрытая жиром, облегчала его движение. Прибыл десерт: тарелка с тремя печеньями, какие делают в Спа. Наконец, все встали из-за стола, и царь, подойдя к окну, нашёл там пару жирных и ржавых нагарных щипцов, коими воспользовался, чтобы почистить себе ногти»7.
Такова была обстановка будничного обеда Петра и его сподвижников 22 июня 1717 года в бельгийском городке Спа, увиденная глазами случайного гостя, каноника Льежского собора де ла Нэ. Почтенный священник был так потрясён простотой царского обихода, что только после обеда «осознал, что поел скоромного в пятницу»! С другой стороны, брюссельская газета «Релясьон Веритабль» 27 мая того же года поместила сообщение о том, что «царь... принимает ванну раз в день» — для тогдашней Европы и даже для Франции, где только что закончилось правление «короля-солнце» Людовика XIV, это, должно быть, выглядело настоящей сенсацией.
Но зато наперекор строгим нравам московского двора Пётр увлёкся военными играми, строительством судов, дружил с ремесленниками и военными из Немецкой слободы — в общем, интересовался совсем не царскими занятиями. То, что Пётр держался на равных с кораблестроителями, матросами, шкиперами, мастеровыми, в дальнейшем поражало современников и стало основой мифа о демократичном царе — плотнике и солдате. Вдали от дворца он завёл друзей-сверстников — своих будущих генералов, дипломатов и администраторов. Здесь из «потешных» солдат, набранных из спальников, конюхов, дворян, сокольников, выросли гвардейские Преображенский и Семёновский полки — элита будущей петровской армии.
Общение с миром Немецкой слободы вызвало у одарённого подростка желание учиться, овладеть непривычным для России мастерством. Гуляя вместе с голландским моряком Францем Тиммерманом в Измайлове, он заинтересовался старым ботиком, на котором можно было плавать против ветра. Спустя три с лишним десятка лет в предисловии к Морскому уставу (1720) Пётр не удержался от воспоминаний: «...на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало. Потом когда я часто употреблял с ним и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил для чего так, он сказал, что уска вода, тогда я перевёз его на Просяной пруд». Потом было Плещеево озеро у Переславля-Залесского, а летом 1693 года — Архангельск и впервые увиденные настоящие морские корабли голландцев и англичан... На яхте «Святой Пётр» он присоединился к торговому каравану и далеко провожал его в море. С того времени мальчишеские игры стали незаметно перерастать в дело, жизнь Петра наполнилась постоянной учёбой и трудами ради великой цели — блага Отечества и подданных, как он его понимал.
Как полагалось, подросшему царю приискали жену — ею стала красавица Евдокия Лопухина, по отзыву Б. И. Куракина, «принцесса лицом изрядная, токмо ума посреднего и нравом несходная к своему супругу». В 1690 году родился сын Алексей. Но напрасно «женишка Дунька» отправляла письма му-жу-«лапушке» и ожидала ответа. Петра куда больше интересовали военные игры и морское дело, а по женской части теремная барышня не могла конкурировать с очаровательной немкой, дочерью виноторговца Анной Моне.
Вот только политика и рутина управления до поры не привлекали молодого государя. Переворот 1689 года, утвердивший власть Петра I, был, вопреки обычным представлениям, не победой молодого реформатора над косным боярством, а скорее консервативной реакцией на западническую и «латинофильскую» политику правительства Софьи. Не случайно его поддержал патриарх Иоаким, уже через несколько дней после победы Петра потребовавший высылки из России всех иноземцев. В своём завещании Иоаким умолял царя разорить «еретические» храмы и не допускать «общения в содружестве творити» с иноверцами. Но царь не оправдал надежд церковного руководства, и Церковь была вынуждена смириться с падением своей роли в политической жизни страны.
После победы над Софьей Пётр являлся скорее символом власти, чем реальным правителем, и занимался прежде всего любимыми «марсовыми и нептуновыми потехами». Все высшие посты были заняты его сторонниками и родственниками
Т. Н. Стрешневым, И. Б. Троекуровым, Л. К. Нарышкиным, Б. А. Голицыным и др.; прошло немало лет, прежде чем царь привёл к власти свою «команду» и на рубеже веков приступил к решительным преобразованиям. В 1691 — 1694 годах он почти не участвовал в управлении — проводил манёвры «потешных» войск, строил корабли на Плещеевом озере. Боевым крещением Петра стали Азовские походы (1695, 1696) против турок, в процессе которых участвовали первые военные корабли, а результатами стали выход в крохотное Азовское море и полученный опыт строительства порта Таганрога. Сам царь именно с этих событий отсчитывал время своей «службы» государству.
Пётр официально сохранил двоецарствие и обещал номинальному соправителю уважать его, как отца. Имя Ивана во всех документах ставилось на первое место. Сам же «старший» государь делами не интересовался — он лишь выполнял церемониальные обязанности, а остальное время посвящал постам и молитвам. Он скончался в январе 1696 года, немного не дожив до тридцати лет, и был погребён с торжественными почестями в Архангельском соборе. Династический кризис разрешился, но обозначилось и сопротивление новациям и проводившему их Петру, принципиально отвергавшему образ благочестивого русского царя.
В 1697 году с целью укрепления союза европейских стран против «салтана турского, хана крымского и всех бусурман-ских орд» в Москве готовилось Великое посольство. Среди волонтёров, ехавших за границу обучаться морской науке, под именем Петра Михайлова скрывался сам государь. Он хотел своими глазами увидеть приоткрывшийся ему в московской Немецкой слободе западный мир — деловой размах, океанскую торговлю, процветание наук и искусств.
Молодой царь и его окружение, не скованные рамками посольского этикета, могли знакомиться с разными сторонами жизни западноевропейского общества. Они общались с коронованными особами, министрами — и мастеровыми, торговцами, моряками, епископами, актрисами. Пётр с одинаковым интересом работал на верфи, посещал мануфактуры, монетные дворы, театры и больницы, повышал свою квалификацию в качестве кораблестроителя и артиллериста, сидел в портовых кабаках, наблюдал за публичными казнями и вскрытием покойников в анатомическом театре.
«Спальня, убранная голубой отделкой, и голубая кровать, обитая внутри светло-жёлтым шёлком, вся измарана и ободрана. Японский карниз кровати сломан. Индийское шёлковое стёганое одеяло и постельное бельё запятнаны и загрязнены.
Туалетный столик, обитый шёлком, сломан и изрезан. Стенной орехового дерева столик и рундук сломаны. Медная кочерга, пара щипцов, железная решётка, лопатка — частью сломаны, частью утрачены. Палевая кровать разломана на куски...» — в таком состоянии находился после пребывания царя особняк адмирала Бенбоу в английском Дептфорде, в парке с поломанными деревьями и истоптанным газоном. Но после неумеренного «веселья» Пётр вёл переговоры, наблюдал морские манёвры, обозревал Оксфордский университет, заглянул в парламент: «Царь московский, не видавший ещё до тех пор собрания парламента, находился на крыше здания и смотрел на церемонию через небольшое окно».
Письма Петра, передающие его впечатления от калейдоскопа событий и достопримечательностей, предельно скупы и сообщают только о делах и передвижениях: «Здесь, слава Богу, всё здорово, и работаем на Индейском дворе»; «Покупки, которые принадлежат к морскому каравану, от господина ге-нерал-комисария искуплены, также и ружьё, которое принадлежит к конным и пешим полкам, искупают же. Что станет впредь чиниться, писать буду. Из Амстрадама, декабря в 1 день»; «...о железных мастерах многажды говорил Витцену» (тому самому бургомистру Амстердама Николаасу Витсену, который в 1666 году побывал в Москве в составе посольства Генеральных штатов); «мы третьего дни, слава Богу, возвратились из Англии все здорово и на будущей недели, Богу извол-шу, поедем отсель в Вену. Piter».
