Каждый вдох давался ему болезненным усилием, но генерал все же достиг своей цели, в стороне от поля боя и в пределах досягаемости снипгана. Открытая линия огня, минуя вторую шеренгу подвывающих раздолбаев, врезалась в самую гущу Киллеров и умирающих партизан.

Все еще тяжело дыша, Вандерлинг упал на одно колено, поднял снипган, вдавил гашетку и рванул ствол взад и вперед. Взад и вперед… Взад и вперед…

Словно гигантский меч прошел сквозь сердце битвы. Головы, руки, ноги отскакивали от тел в фонтанах крови. Взад и вперед, взад и вперед… Тела полосовало надвое: по линии пупка, груди, поясницы. Взад и вперед, взад и вперед… Суставы пальцев, сжимавших рукоять снипгана, побелели. Подобно Адскому Жнецу, косил он поле человекообразной пшеницы бесконечно тонким, всепроникающим лучом снипгана. Киллеры и партизаны одинаково разлетались на части, словно бьющееся вдребезги стекло. Взад и вперед…

За несколько секунд до того, как вторая шеренга поравнялась с местом кошмарной мясорубки, исход сражения уже был предрешен. Безрукие, безногие полулюди. Едва ли хоть один из Киллеров остался полностью цел. Когда партизаны налетели на них, черные бойцы все же боролись. Отчаянно и тщетно. Лишившиеся рук и ног, лишившиеся всего, кроме самой жизни и желания убивать. Казалось, что даже отрубленные головы впиваются зубами в ноги партизан в последней судороге ненависти и жажды крови.

Бойня немыслимая. Это больше походило на битву между двумя косяками прожорливых пираний, чем на сражение людей. Земля усеяна мясом, пропитана кровью.

Снипган сказал свое веское слово. Через пять коротких минут ужаса все закончилось.

Перед открытыми воротами беспорядочными кучами громоздилось невероятное месиво тел, растекались огромные лужи крови, туловища дергались в предсмертной агонии. Не осталось ничего живого.

Стаей диких псов уцелевшие партизаны хлынули в усадьбу. Генерал, еще не вполне пришедший в себя, потащился за ними.

Следующие полчаса взор застилала красная пелена — кипящее безумие, которое Вандерлинг впоследствии вспоминал только фрагментарно. Где-то кто-то нашел факел. Палисад, сараи и господский дом запылали. Странного вида, толстые, с бессмысленным взглядом маленькие дети — голые блеющие существа, жавшиеся в загоне, — были застрелены, зарублены и разорваны в куски. Рабов, женщин, детей вытащили из хижин и не мешкая забили.

Вандерлинг бегал по двору, пытаясь остановить резню. Но партизаны рассеялись, у каждого нашлось свое отвратительное дельце. И генерал смог изрыгать проклятия да размахивать снипганом.

В конце концов поднялся страшный крик, и отовсюду из дровяной паутины разграбленных и горящих домов стали сбегаться партизаны, теснясь вокруг небольшой плотной кучки, тащившей толстяка в черной мантии — Брата Бориса.

Они волокли его вниз по небольшой лестнице, пиная немилосердно и визжа, как очумелые. Когда Брата столкнули в гудящую толпу, он заревел.

Вандерлинг почувствовал тошноту. Он постарался не смотреть, как партизаны тянут толстяка вниз, рвут зубами куски живой плоти. Потом трепыхающийся кусок сала исчез в водовороте тел, и крики его стихли.

Вандерлинг побежал к толпе партизан, размахивая снипганом.

— Довольно! — орал он. — Каждый, кто еще дернется, не получит больше героина! Все кончено! Собирайте оружие — и уходим.

В течение нескольких зловещих секунд они выжидали, повернувшись к Вандерлингу. Глаза сангриан полыхали неутоленным голодом убийства.

— Тот, кто сделает лишнее движение, умрет, — процедил Вандерлинг, поводя снипганом. — Я прикончу вас всех, если понадобится.

И голос и взгляд генерала подтвердили, что он действительно это сделает.

И сангриане поняли сказанное. Снипган — веский аргумент.

Получасом позже, Вандерлинг будто очнулся от транса и осознал себя устало бредущим через высокую траву позади семнадцати человек, тяжело нагруженных оружием и боеприпасами, — всех, кому удалось пережить бойню. Далеко позади к небу вздымался столб дыма. Густые, маслянистые клубы еще раз ввергли старого вояку в те короткие минуты отчетливого ужаса. Ужаса, ставшего уже отдаленным и призрачным.

И в этот момент, когда горе-солдаты тащили перед ним награбленную добычу, а усадьба Брата Бориса осталась за спиной догорающими руинами, Вильям Вандерлинг улыбнулся.

В конце концов, они одержали победу.

Победу в сангрианском стиле.

— Ах, Брат Барт, податель безмерного наслаждения, — гнусил маленький, тощий, с мордой хищной птицы, Брат, облаченный в черную хламиду. — Выпей немного вина — этого изысканного, восхитительного вина… — Он поднял с низкого стола налитый до краев кувшин. Вытянутая рука дрожала, зрачки нездорово расширены.

Барт Фрейден улыбнулся, отклоняя предложенное вино небрежным движением. Брат Теодор уже хорошо накачался омнидрином. Все шло замечательно, большинство Братьев упивалось наркотиком, словно кошки молоком, и некоторые из них, как вот старина Тедди, практически не вылезали из состояния полного кайфа.

Небольшой стол в японском стиле, с грудой наваленных подле него подушек, обильно заставлен кувшинами вина, корзинами с местными фруктами и хлебом. Середину занимало основное блюдо — зажаренная целиком и уже наполовину съеденная тушка человеческого детеныша. Фрейден опустился на одну из подушек, достал из внутреннего кармана, искусно вшитого в черную мантию, маленький полибаг с омнидрином и кинул его на стол.

— Этого должно хватить тебе… ненадолго.

Брат Теодор жадно сграбастал полибаг, вскрыл быстрым движением, ухватил щепотку белого порошка, поднес к левой ноздре, вдохнул, чихнул и хихикнул, как гимназистка под опытным ловеласом:

— Совсем ненадолго, Брат Барт, совсем ненадолго.

Его глаза закатились, и, откидываясь на подушки, он прорычал:

— Женщину!

Почти тотчас же в комнате появилась высокая, хорошо сложенная молодая женщина с правильными чертами лица и рыжими волосами. Она была обнажена. Теодор злобно схватил ее за нежную ягодицу похожей на коготь лапой и рывком дернул к себе на колени.

— Позабавь меня, — распорядился он. — Но сначала медленно.

Послушно, не обращая ни малейшего внимания на Фрейдена, девушка нырнула под черное одеяние Брата Теодора. Теодор улыбнулся.

— Превосходный экземпляр! Может, ты хочешь попробовать ее, Брат Барт? Я определенно хотел бы попробовать твою рабыню. Она выглядит так… экзотично. Ты понимаешь, в разведении самок по нашему вкусу есть один недостаток — редко случается насладиться чем-то необычным, непредсказуемым. А вот твоя рабыня…

— Э… своеобразное существо, — ответил Фрейден быстро. — Я уверен, ты найдешь, что она доставляет хлопот сверх своей цены. — «Это, — добавил он про себя, — капитальное преуменьшение». — Сам я могу справиться с ней только потому, что я… скажем так, нашел способ привести ее в надлежащее состояние.

«Ну, а это вообще ложь тысячелетия».

Брат Теодор рассмеялся.

— Приведение живых существ в надлежащее состояние — уже половина удовольствия, — заметил он с мерзкой ухмылкой. — Я не хотел бы сейчас докучать тебе подробностями… дисциплинарной программы. Увеличь темп, женщина! — приказал он, начиная ритмично раскачиваться взад и вперед. Глядя, как уродец облизывает пересохшие губы, Фрейден почувствовал приступ рвоты. Подобную непростительную слабость ни в коем случае нельзя обнаружить. Публичная мастурбация с рабами — еще наименьший из разнообразных пороков Братьев, а собственная роль Барта в этой игре требовала, чтоб он был «одним из парней».

— Послать за женщиной для тебя? — талдычил Теодор. — Может, какое-нибудь развлечение? Состязание, да, в самом деле, состязание. С ножами? На кулаках? Хлысты? Двое мужчин? Две женщины? Смешанная пара? Назови свое Желание, Брат Барт! Все что угодно Подателю Наслаждений! Скромное представление с пытками? Ну конечно же, зрелище пыток! — Он по-мальчишески рассмеялся.

— Боюсь, мне пора, — быстро бросил Фрейден. — Нужно отнести немного омнидрина Брату Леону и Брату Джозефу… Дела, дела, дела, — говорил он уже на ходу, чересчур поспешно пробираясь к двери.