Латкин протянул ему пачку «Беломора».

Закурили. Перебросились несколькими дежурными фразами, а затем Захаров сделал паузу, оперся локтями в стол. Сказал тревожно и озабоченно:

— Я, Георгий Маркович, в такой поздний час явился неспроста...

Латкин насторожился.

— Давай выкладывай.

И Захаров поведал следующее.

В тот день, после работы, к нему в комендатуру явился для очередной отметки поселенец из Западной Украины Микитюк — лесодоставщик местной шахты. Был он возбужден, то и дело оглядывался по сторонам. И когда Захаров, сделав отметку, сказал, что Микитюк может идти, тот вдруг наклонился к коменданту:

— Справа у мэнэ е.

— Что за справа? — не понял Захаров.

— Ну, дело по-российски.

— Слушаю.

Микитюк боязливо огляделся.

— Да никого тут нету. Рассказывайте.

— Сведите меня с вашим головой, начальником то бишь.

— А я что — не начальник? — малость обиделся Захаров. — Или мне не доверяете?

— Доверять доверяю, но тут треба разбираться самому главному, иначе можно напортачить... Или при пересказе перепутаете что-либо...

Захаров смекал, как быть.

— Хорошо, — привстал он со стула. — В таком случае я сегодня же вас отвезу в райцентр, к начальнику.

Микитюк с минуту размышлял.

— Не, не можу я с вами ехать. Мое отсутствие в бараке сразу заметят. В первую очередь жена спросит, а потом и соседи: «Где был?»

Захаров тихо сказал в ответ:

— Резонно... — И — громче: — Так что — привезти начальника сюда?

— Не. Краще в соседний поселок — тут тоже опасно...

— Хорошо. — Комендант сел на свое место за старый двухтумбовый стол, накрытый выгоревшим зеленым сукном. — Соседний так соседний. Договорились. Завтра к двенадцати часам будьте в тамошней комендатуре.

— А как с работой?

— Это забота не ваша.

Микитюк вышел, а Захаров тут же связался по телефону с начальником шахты.

— У вас в соседнем поселке нет дел?

— А что?.. Вообще-то есть — надо буровые трубы получить.

— Прошу командировать лесодоставщика Микитюка. Очень прошу. И обязательно завтра.

— Вас понял, сделаем.

— Вот такую самодеятельность я проявил, Георгий Маркович. Хотел было вам позвонить, выяснить, сможете ли выехать на встречу с Микитюком, но телефонная связь у нас сами знаете какая, — закончил рассказ Захаров и отрешенно вздохнул: теперь-де, товарищ Латкин, казни или помилуй, твоя воля; я же поступил так, как подсказал мне мой десятилетний чекистский опыт.

С минуту стояла напряженная тишина.

Латкин снова достал папиросы. Протянул пачку Захарову.

— Бери... Конечно, у меня на завтра совсем планы другие, но ладно, кое-что перенесу на другое время. — Он усмехнулся, подал Захарову руку. — А у Микитюка, может, и вправду важная «справа»... Поедешь со мной?

— Вам лучше одному.

Утром Латкин выехал на встречу — на том же «козлике», что привез его четыре месяца назад со станции в Алдан. Погода смилостивилась, пурга утихла, но мороз еще более усилился. Дорогу занесло, и порою приходилось вылезать из кабины, чтобы помочь машине преодолеть тот или иной злополучный сугроб.

«Добро, если не зря потеряю время, — размышлял Георгий Маркович. — А если пустяк? Вдруг Микитюку вздумалось изложить не бог весть какую личную просьбу. Или жалобу. Так со всем этим мог и Захаров разобраться».

В назначенное время он был в комендатуре. Явился туда и Микитюк. Это оказался пожилой, мало чем примечательный человек.

Георгий Маркович пригласил его сесть.

Микитюк нервничал, мял в руках шапку.

— Ну, что у вас? — приготовился слушать Латкин.

Микитюк говорил сбивчиво, путая русские и украинские слова. А суть его рассказа заключалась в том, что он весьма обеспокоен за судьбу своей дочери, Татьяны, Теци, как называл ее Микитюк. Дело в том, что Татьяна, работавшая ламповщицей, с недавних пор, по наблюдениям отца, вовлечена в какую-то тайную, настроенную против Советской власти организацию.

— Что вам известно об этой организации и почему она антисоветская?

— Гадаю так, — уклончиво ответил Микитюк, — возглавляет-то ее Миклашевский.

— Кто такой?

— Не знаете его? Странно...

(Заметим в скобках, что назавтра Латкину многое станет ясно об этой личности. Богдан Миклашевский, сорока лет, в прошлом работал во Львовской области лесничим. Выслан за соучастие в преступлениях своего брата, активного оуновца, сбежавшего за границу с немцами. Позже выяснилось, что оуновцем был и сын Богдана, живший здесь же, с отцом. Миклашевские снимали дом у одинокой старушки, матери погибшего солдата.

Богдан свободно владел русским, украинским, польским, немецким языками.)

Далее Микитюк поведал следующее. Началось все с того, что Татьяна неожиданно для семьи затеяла переписку с какой-то новой подругой. Письма в ее адрес шли со Львовщины. Очень странные по содержанию. Во многом непонятные. Будучи малограмотным, Микитюк заставлял их читать сына-школьника. Но и тот понимал с пятого на десятое. «Якись шифр», — заподозрил Микитюк.

И он решил допросить свою Тецю. Строго, один на один.

Дочь поначалу хотела отделаться шуточками. Но когда отец крикнул, когда стукнул кулаком по столу так, что треснула доска, испугалась. И, заикаясь от страха, во всем призналась.

Да, она ведет переписку с Аней, племянницей Богдана Миклашевского. Он познакомил их заочно. Они оказались ровесницами — по двадцать два года. Обменялись фотографиями. Пишут друг другу о своем житье-бытье. С особым интересом читала Татьяна о любовных увлечениях Ани, которая, однако, обязательно несколько строк в письмах отводила своему дяде. Татьяна регулярно показывала ему письма. Прочитав, Миклашевский в свою очередь просил Татьяну пересылать племяннице записки из мало что значащих фраз с перечислением родственников.

— Связалась с Миклашевским?! — побелел от негодования Микитюк. — Ты ведаешь, хто он?

— Стволовой.

— Я не о том. Что он за человек?

— Добрый, вежливый. Всегда здоровается.

— Фу, дура! Да он... он контра...

...Микитюк на этом месте стушевался. Смолк. Рассудил: явно говорит лишнее. И еще неизвестно, останется ли вот эта беседа с Латкиным в тайне или начальник отдела госбезопасности предаст ее огласке. Тому же Миклашевскому объявит, что по заявлению Микитюка имеет основание детальнее разобраться с его прошлым и настоящим. И тогда... Тогда от Богдана добра не жди. Сам он или его дружки, которых у него немало, могут так отомстить...

— Продолжайте, — нетерпеливо сказал Латкин, пытаясь заглянуть Микитюку в глаза. А тот отвернул лицо. — Я слушаю...

Микитюк молчал. Принялся сморкаться в скомканный платочек. Потом коротко бросил:

— Боюсь.

— Кого?

— Богдана. И дружка его.

Под дружком Микитюк имел в виду Степана Кучеру. Его дружба с Миклашевским казалась Микитюку подозрительной. Не земляки — Степан был из Дрогобычской области. Характеры у них разные: Миклашевский — общительный, разговорчивый, Кучера же — молчаливый и нелюдимый.

Правда, наблюдательный Микитюк уловил и некоторые сходства: Кучера был добросовестным работником (он работал проходчиком). И его брат находился в бегах (в свое время был одним из приближенных самого Бандеры), сам Степан тоже не безгрешен: в прошлом являлся связным бандеровских банд, обеспечивал их продовольствием, которое реквизировал у местного населения.

Не случайно, далеко не случайно сошлись эти два человека. Сразу же, как прибыли сюда в 47-м году, подружились. И не родство душ их сблизило, а ненависть к Советской власти. Да, да, ненависть. Малограмотен Микитюк, но прозорлив: они и в работе-то стараются, чтобы не вызвать подозрений. А копни поглубже — страшные это люди. И опасные. И лучше их не трогать, лучше подальше держаться от них. А Теце надо приказать немедленно прекратить переписку с Аней и посещение дома Миклашевского. А тебе, начальник, больше и слова не сболтну. Зря я затеял эту встречу, мог бы дочь и сам отвадить...