Рохан не мог выбрать худшего времени для исполнения задуманного. За каждым его шагом следили семья, слуги и вассалы, так что к нему в покои и мышь бы не проскочила незамеченной, не то что девушка. Правда, закусившего удила Рохана не остановило бы ничто — пусть хоть все они выстроились бы в знаменном зале, наблюдая за тем, как он выбирает себе любовницу — но тут он столкнулся с непредвиденными трудностями. Ни одна женщина в Стронгхолде — за исключением одной — не вызывала у него влечения.

Хорошенькие были либо слишком молоды, либо замужем, либо помолвлены — в общем, совершенно недоступны. Как-никак, он был порядочным человеком. В роли бесчестного соблазнителя он выглядел бы нелепо. Поняв, что на красавиц рассчитывать нечего, Рохан попытался заинтересоваться дурнушками. Однако от такой связи пострадала бы его гордость. Почему он, правитель богатой и сильной страны, должен иметь дело с какой-то длинноносой толстозадой девицей, от которой разит луком? Нет, этот вариант не вызывал в нем никакого энтузиазма. Тогда он снова обратил взгляд на хорошеньких, но и они потеряли в его глазах всякую привлекательность, когда Рохан попытался сравнить их со Сьонед.

И тогда Рохан обратил свой гнев на нее. Ничего удивительного в этом не было: какой юноша смог бы поступить по-другому? Его мужской гордости был нанесен сильный удар, и даже чувство юмора не помогло принцу сохранить равновесие. Рохан проклинал свое высокое положение и свою репутацию, которые завели его в этот тупик. У принца никогда не было намерения плодить бастардов, и он давным-давно решил, что ни за что не станет осложнять внебрачными отпрысками щекотливый вопрос престолонаследия. Донельзя разборчивый, он никогда не выделял кого-то из обитавших в Стронгхолде девушек, к немалому огорчению последних. Поступать так сейчас, когда каждый знал, что на Риаллу ему предстоит выбрать себе невесту, значило бы сделаться всеобщим посмешищем. Именно поэтому его приводила в такое неистовство мысль о необходимости хранить целомудрие до первой брачной ночи, во время которой Сьонед — несомненно, куда более опытная, чем он — сразу поймет, что перед ней зеленый новичок.

Настроение принца отнюдь не улучшилось, когда в один прекрасный день на исходе лета, хмуро глядя на гору пергаментов, требовавших немедленного рассмотрения, он ощутил какое-то странное чувство и понял — сам не зная, почему, — что драконши отправились в полет. Принц выглянул из окна своего кабинета — библиотеку по-прежнему занимали Уриваль и Сьонед, которой он в последнее время чурался как огня, — и увидел несущиеся по небу темные тени. Душа Рохана рванулась следом, воздух наполнил легкие, словно принц собирался окликнуть их… Но в следующее мгновение он понял, что означает этот полет.

Вечером вассалы устроили в знаменном зале пир горой. Рохан, следивший за ними с возвышения, быстро напился и разбросал по столу еду. Это Избиение должно стать последним, поклялся он. Что толку быть принцем, если ты не имеешь права никому ничего запретить? Он слышал, как вассалы бьются об заклад, кто из них убьет больше новорожденных дракончиков, и чувствовал, что заболевает. Неужели до них не доходило, что Богиня, создав столь прекрасные существа, тем самым дала им право на свободный полет?

Настало чудесное прохладное утро. Рохан хмуро посмотрел на небо и неохотно занял свое место во главе отряда охотников. Их взгляды вонзались ему в спину, как ножи. Вассалы и так чувствовали себя скованно, а его явное неодобрение предcтощего занятия не добавляло им непринужденности. Принца раздражало, что он только подтверждает их сомнения и что не может придумать, как поломать варварскую традицию раз в три года проводить облаву на только что вылупившихся, беззащитных дракончиков. Пронзительно голубое небо и ослепительно сверкающий песок находились в вопиющем противоречии с черной меланхолией, в которую впал принц, и которая только усугубилась, когда Рохан понял, что его скверное настроение передалось лошади. Жеребец нервничал, норовил встать на дыбы, и от Рохана потребовалось все его искусство, чтобы успокоить коня.

Яни и Мааркену была предоставлена честь скакать между отцом и дядей во главе отряда. Мальчишки без умолку болтали, возбужденные предстоящим зрелищем, прыгали в седлах и довели своих пони до отчаяния. Яни не давал житья Рохану, спрашивая, сколько когтей и зубов они наберут в песке, а Мааркен в сотый раз за утро жаловался на строгий приказ отца не сметь соваться в ущелье вслед за остальными охотниками. Чейн относился к упрекам сыновей с благодушием давно привычного к этому человека, но под конец и он не выдержал.

— Если вы не слушаете своего отца, то послушайтесь хотя бы принца, — прикрикнул Чейн. — Забыли, что он сказал вам вчера вечером?

Поняв, что от него требуется повторить приказ, Рохан сказал:

— Мне ведь не нужно напоминать вам, что это опасно, правда? Если вы оба не перестанете мучить лошадей и немедленно не прикусите языки, я пожалею, что позволил вам ехать вместе со всеми.

Эта неожиданная суровость со стороны снисходительного и обожаемого дядюшки заставила обоих мальчишек надуться и замолчать. Наконец Мааркен сердито посмотрел на Рохана и проворчал:

— Раньше ты был куда веселее…

Раньше и жизнь была веселее, кисло признался Рохан самому себе. Он думал, что знает, какие проблемы приходится решать правителю. Но возникло множество других, к которым он был не готов и понятия не имел, как справиться с ними. Остро сказывался недостаток опыта. Тьфу, опять это проклятое слово, с отвращением подумал он и повернулся в седле, когда один из вассалов крикнул, указывая на летящую драконшу. Рохан не стал поднимать глаз, поскольку в это время увидел Сьонед. Почувствовав, что на скулах проступили желваки, он отвернулся и стал смотреть вперед. Но стройная фигурка в коричневом костюме для верховой езды, собранные узлом на затылке огненно-рыжие волосы, точеные скулы и высокий лоб так и стояли у него перед глазами. Девушка ожидала, что им удастся побыть наедине, а он всеми силами избегал ее…

Охотники застыли на месте, глядя на зеленовато-бронзовую драконшу, парившую в восходящем потоке воздуха и лениво взмахивавшую крыльями со сверкающей черной изнанкой. Чейн искоса посмотрел на небо и пробормотал:

— Ах, какая красотка, правда? Такой цвет попадался мне не больше двух-трех раз за всю жизнь.

— Она нападет на нас? — спросил Яни, умирая от страха и желания подраться.

— Нет, мы ей безразличны, — ответил Рохан. Дракон ударил мощными крыльями и сменил направление. — Вон, видишь? Она летит к Верешу. Давай, пора ехать дальше. К полудню надо быть в Ривенроке.

Но он по-прежнему не имел представления о том, что будет делать, когда окажется на месте. Ясно ему было только одно: убивать драконов он больше не будет. Не пристало лишать жизни только что вылупившихся малышей, впервые выбравшихся на солнечный свет, с едва просохшими крыльями и разъезжающимися лапами. Рохан посмотрел на Чейна поверх двух мальчишеских голов. Похоже, зять тоже не испытывал особого восторга от этого неравного поединка. Однако в необходимости искоренения драконов Чейн тоже не сомневался. Рохан еще раз спросил себя, почему он хочет спасти от уничтожения этих созданий, наносивших вред посевам и стадам, и снова ответил себе: потому что они прекрасны, свободны и являются частью Пустыни. Более убедительного ответа он найти не мог. А существовал ли он, более убедительный ответ, спросил он себя. Что-то внутри кричало криком, протестуя против избиения. Вассалы сегодня изрядно повеселятся и будут хвастаться своими подвигами еще три года. Рохану не оставалось ничего другого, кроме как с горечью следить за этими «смельчаками» со стороны, не присоединяясь к ним.

Отряд остановился у входа в ущелье, под самым остроконечным пиком. Были открыты бурдюки с вином и водой, из седельных сумок достали еду, телохранительницы неохотно спешились и волей-неволей превратились в оруженосцев, прислуживавших за столом. Рохан не проглотил ни крошки. Его мутило от этой праздничной атмосферы. Когда вся компания подкрепилась, Маэта в сопровождении двух других всадниц пробралась в ущелье и вернулась к Рохану с докладом.