Сьонед дождалась, когда принцесса повернулась к двери, а затем негромко сказала:

— Наслаждайся ненавистью, пока можешь, Янте, раз для тебя ненависть дороже жизни. И та и другая закончится, когда родится сын Рохана.

Спина Янте одеревенела, и принцесса застыла на месте. Сьонед довольно улыбнулась. Затем Янте стремительно вышла, оставив дверь открытой настежь.

Некоторое время Сьонед собиралась с силами. Затем она надела костюм для верховой езды, который ей дали, чтобы прикрыть наготу, а затем пошла по пустынному коридору. Пришлось преодолеть много ступеней, и несколько раз она останавливалась, в изнеможении приваливаясь к стене и ожидая, пока не пройдет головокружение. Наконец она добралась до комнаты, за окнами которой едва брезжил рассвет. Там ее ждал Рохан.

Даже при этом слабом свете бросались в глаза проступающие ребра и скулы, туго обтянутые кожей. Гордому принцу-дракону швырнули какое-то тряпье: брюки, сапоги и плащ, который он неловко перекинул через руку. Светлые волосы были влажными от пота, под глазами темнели синяки, а в самих глазах застыло такое горе, что у нее упало сердце.

Сьонед знала, что он почувствовал, взглянув на нее. Одежда висела на ней мешком, утренний свет падал на серую кожу и мертвенно-белые губы, плотно сжатые, чтобы не заплакать. Она видела, что Рохан пристально смотрит на нее, но страдает не из-за ее несчастий, а из-за его собственных.

— Я был с ней, — внезапно произнес он.

— Знаю. И она носит твоего сына, сделав то, что не удалось мне.

— Я должен был убить ее..

— Нет. — Но она не могла объяснить, почему. Для этого еще не настало время.

Он подошел и накинул на принцессу плащ, стараясь не прикасаться к ней.

— Мы можем идти… — Рохан, ты мой, — сказала она. — Мой. Он покачал головой, отодвинулся и шагнул к двери.

— Она никогда не смогла бы отнять тебя. Единственный, кому это по силам,

— ты сам… а я ни за что не откажусь от тебя и не позволю тебе уйти.

— А я не позволю подсунуть тебе испорченный товар, — резко ответил он.

— Значит, ты больше никогда не прикоснешься ко мне? Рохан круто обернулся, и новая мука вспыхнула в его глазах.

— Сьонед… нет…

Принцесса подождала, пока он не успокоится настолько, чтобы ясно понять ее слова. Тщательно взвесив силу его любви к ней и силу его ненависти к себе, она промолвила:

— Я потеряла счет тем, кто использовал меня. — Сьонед намеренно выбрала эти слова из-за их жестокости и недвусмысленности. Риск был страшный, но она слишком хорошо знала этого человека — разбитого, униженного, с растоптанной гордостью, и намеренно причинила ему еще одну страшную боль. Или это потрясение окончательно сломает Рохана, или вернет его ей.

Нет, она все-таки знала своего мужа… Принц обнял ее так бережно, словно Сьонед была стеклянной. Она положила голову ему на плечо и наконец позволила пролиться слезам. Но это были слезы счастья, гордости и великой очищающей силы.

Двор был пуст, однако Сьонед чувствовала, что за ними наблюдают сотни глаз. У ворот их ожидали две лошади; к седлу каждой был приторочен бурдюк с водой. Янте действительно не хотела, чтобы они погибли в Пустыне. Сьонед и Рохан сели верхом и выехали из Феруче. Оба они заметили стоявшую на крепостной стене и глядевшую им вслед Янте, но ничего не сказали.

Рохан напрягся, как будто каждую минуту ожидал стрелы в спину, однако Сьонед твердо знала, что ничего подобного не случится. Середина зимы, повторила она про себя. Середина зимы… До этого времени она успеет решить, какой смертью умрет Янте.

— Просто стычка, — умолял принц Ястри. — Люди волнуются. Они знают, что преимущество на нашей стороне, и хотят доказать это! Всего одна маленькая стычка…

Губы Ролстры оттопырились, и он отодвинул от себя тарелку. Продолжать завтрак не имело смысла: Ястри надоедал ему и портил аппетит.

— Одна маленькая стычка… — задумчиво повторил он. — Только это и нужно лорду Чейналю. Он большой мастер превращать стычку в настоящее сражение. Неужели ты так ничего и не понял? Лорд знает военное дело, Ястри. У него были хорошие учителя — с одной стороны Зехава, с другой мериды. Нет, никакой стычки. Пока. А сейчас будь хорошим мальчиком и дай мне закончить завтрак, ладно?

Ястри, обычно красневший от удовольствия, которое доставляло ему командование войсками, сейчас покраснел от гнева. Красивый шестнадцатилетний мальчик, он горел честолюбием и нетерпением юноши, наконец-то освободившегося от опеки учителей и советников. Однако внезапно он обнаружил, что попал из огня в полымя: руководство Ролстры сковывало его. Кожаная портупея, украшенная драгоценными камнями, очень шла ему. Лагерная жизнь согнала с Ястри жирок и детскую округлость, но он еще не научился воинской дисциплине. Глядя на его алые щеки и сверкающие серо-зеленые глаза, Ролстра решил, что пришло время преподать ему урок.

— Я принц, а не мальчик! — гордо заявил Ястри.

— Нет, мальчик, и останешься им, пока не окропишь себя кровью девственницы и первого сраженного тобой врага, — резко осадил его Ролстра.

— А ты собираешься учить меня и тому и другому! — насмешливо фыркнул молодой принц. — Ты, которому не смогли дать сына ни жена, ни пять невезучих любовниц! Ты, который сидит в шатре и поглощает завтрак, в то время как пора дать пищу нашим мечам в Пустыне.

Ролстра вздохнул, подумал о том, как приятно будет убить этого дерзкого щенка, успокоился и продолжил:

— Мальчик, ты будешь иметь право говорить так только тогда, когда у тебя будут собственные сыновья и боевые шрамы. А до того времени будешь делать то, что велю я.

Ястри вылетел из шатра, громко требуя своего коня и эскорт. Ролстра не обратил на этот шум никакого внимания и попытался продолжить завтрак, но не смог. Дай Богиня, чтобы лорд Чейналь так же наслаждался едой, сном и первым мгновением после пробуждения…

Впрочем, он улыбнулся, представив себе, какие заботы гнетут сейчас командующего войском Пустыни. Армия Ролстры была намного больше; этим превосходством можно было воспользоваться в любую минуту, но верховный принц медлил и не переходил в наступление, формальный повод для которого дал лорд Давви, перешедший на сторону Пустыни и изменивший своему принцу. Ролстра поднял чашу и заговорил со своим отражением в полированном серебре:

— Почему я не начинаю военных действий? Хочу, чтобы первым атаковал лорд Чейналь? Нет, я слишком умен, чтобы ждать от него такого просчета. Жду, пока к армии присоединится Рохан, чтобы покончить с ними одним махом? Тоже нет, ибо я знаю, что князька прикроет стена щитов и мечей. Тогда почему же я торчу на своем берегу реки словно песчаная буря, нависшая над Пустыней?

Он коротко хохотнул и выпил, подумав о том, что лучшее в Ястри — это его вина. Возможно, это единственное его достоинство, со вздохом добавил Ролстра, вновь услышав какую-то возню. В шатер вошел оруженосец и низко поклонился. Он был самой подходящей вишенью для гнева Ролстры.

— Дадут ли мне когда-нибудь покой? Что еще случилось?

— Простите меня, ваше высочество, но… Полог откинулся, и внутрь вошла женщина с холодными и дерзкими темными глазами, на новую встречу с которой Ролстра никак не рассчитывал. Она коротко поклонилась и насмешливо произнесла:

— Поздоровайся со мной, отец. Я вернулась. — Она подняла руки, и принц увидел на ее пальцах три кольца фарадима.

За ее спиной стояли сбитые с толку охранники. Ролстра жестом велел им и оруженосцу убраться из шатра.

— Неужели вы думаете, что дочь явилась к отцу, чтобы убить его? Пошли вон! Оставьте меня с принцессой наедине.

Пандсала села, не спросив разрешения, и зябко обхватила себя руками.

— Спасибо за титул, отец. Благодаря этому и моим кольцам твои люди станут повиноваться мне.

— С какой стати? Она засмеялась.

— Клянусь Богом Бурь, как ты думаешь, весело мне было прожить шесть лет бок о бок с леди Андраде? Можешь вывернуть меня наизнанку, на что ты мастер, можешь даже убить меня… Все равно это будет лучше, чем то, что я вынесла.