Новая пища сразу изменила характер выдрят. Они стали быстрыми и свирепыми. Часто их возня на берегу прекращалась лишь тогда, когда раздавался крик ночной птицы или далекий лай пастушьего пса. Они вздрагивали всякий раз, как вздрагивала мать. Они познали страх. Порой на закате, когда мать покидала дом и отправлялась охотиться вверх по течению, они выбегали из убежища и верещали, зазывая ее домой. Она возвращалась и прогоняла их обратно. Движения выдры утратили былую плавность; теперь, выходя с детенышами на луг, она то замирала в нерешительности на месте, то металась судорожно взад-вперед. Она часто становилась торчком и прислушивалась, повернув нос к деревне. Время от времени по Протоковому мосту к дому возле плотины проходили и проезжали люди, и стоило выдре услышать голоса, как она переставала охотиться и спускалась по реке, чтобы быть рядом с детьми. Человечьи голоса пугали ее, но на грохот поездов в долине и проносящиеся огни автомобилей на шоссе за железной дорогой выдра не обращала внимания; она привыкла к ним и знала, что они не причиняют вреда.
Раскрылись почки ясеня, так долго запертые в своей оболочке, напоминающей коровье копыто, выпустили зеленовато-коричневые побеги. Всю ночь напролет куковали кукушки. Среди зеленых сочных стеблей недотроги цыкали камышовые овсянки. Вскоре на юге низкого ночного неба загорится тускло-красный Антарес.
Однажды теплым вечером, когда вода в реке спала, выдриха подплыла к дубу и позвала детей и, хотя они были очень голодны, не забралась в убежище, а ожидала их с рыбой в пасти под деревом. Выдрята скулили, выглядывая из дупла и двигая головками из стороны в сторону; весь их вид говорил о том, что внизу страшно. Выдра перевернулась на спину, выпустила поблескивающую чешуей рыбу и тотчас снова схватила ее. Двое младших выдрят вернулись в истоптанное лапами гнездо, чтобы вылезти наружу через туннель у корней, но они слишком растолстели и не могли сквозь него протиснуться. Возможно, Тарка пошел бы вместе с ними, но уж очень ему хотелось рыбы. Он не сводил с нее глаз, нос вдыхал ее запах, рот наполнился слюной. Выдренок пищал, «гирркал», шипел, все было напрасно: рыба не приходила. Выдриха плавала, лежа на спине, и звала его в воду.
Тарка внимательно смотрел на мать. Ему хотелось рыбы, но он боялся расцепить лапы. Рыба не приближалась, поэтому он плюхнулся вниз, в черную, трепещущую звездами заводь. Его сжало в ужасных холодных объятиях, он ничего не видел, не мог вздохнуть, но все же пытался идти вперед; его душило, давило, у него грохотало в ушах, все его зовы о помощи оставались втуне. Наконец мать подплыла под него, Тарка прижался хвостом и лапками к ее спине, и выдриха вынесла его к полоске камней, окаймляющей островок, где на мелководье колыхались закрытые белые цветы и зубчатые листья водяного лютика. Тарка чихнул, отфыркнулся и стряхнул воду с мордочки; он увидел звезды у себя над головой, ощутил на голове материнский язык.
После того как Тарка съел рыбу, его захватила новизна обстановки. Он играл с рыбьим хвостом, когда услышал свист, который так часто доносился в убежище с реки, и увидел зверя с широкой, плоской головой и длинными торчащими усами, который уже однажды маячил над ним. Тарка зашипел, потом зарычал и побежал к матери. Ляскнул зубами на обнюхивающий его нос. Самец перевернулся на спину и тронул Тарку лапой, приглашая поиграть. Тарке тоже хотелось перекатиться на спину, но размеры незнакомца внушали ему благоговейный страх.
Часом позже все три выдренка благополучно наелись рыбой на камнях островка. Самке надоело заманивать остальных выдрят в воду, она вытащила их из дупла за шиворот и кинула в заводь.
Самая первая выдра, нырнувшая в воду, испытала, наверно, тот же страх, что испытал в ту ночь Тарка, Тысячи лет назад его предки были наземными животными; они охотились в лесах и по берегам рек, идя по следу зверьков и птиц, как все остальные члены семейства куньих. В долине Двух Рек это семейство насчитывало несколько родов. Самые крупные из них — барсуки — жили в норах, вырытых среди корней кустов и деревьев, и к воде подходили только напиться. С ними в родстве были горностаи, охотившиеся на кроликов и разорявшие птичьи гнезда, ласки, высасывавшие кровь у мышей, черные хорьки, так редко встречающиеся теперь в лесах, и куницы, настолько истребленные человеком, что в долине Двух Рек осталась лишь одна куница, нашедшая себе прибежище в самом глухом лесу, где никогда не ставили ловушек и не стреляли из ружей, где не вспугивали оленя и не травили лис. Она была очень стара, ее клыки стерлись до основания. Выдры знали пруды в Арлингтонском лесу и играли там днем, в то время как цапли мирно вышагивали по отмелям, и никто из них не боялся владелицы тех мест, нередко сидевшей на берегу и глядевшей на диких тварей, которых она считала младшими братьями людей.
Давным-давно, когда в устье Двух Рек ревели лоси, выдры шли за угрем, мигрирующим осенью в море из прудов и болот. Они следовали за угрем на мелководье, и один старый самец так часто входил в воду, что однажды поплыл, а позднее, когда стало очень голодно, так часто опускал голову, чтобы схватить рыбу, что однажды нырнул. Другие выдры взяли с него пример. Между пальцами на лапах у выдр, как у собак и волков, была кожная перепонка; с каждым новым плавающим поколением пальцы растопыривались все больше, перепонка между ними становилась все шире, когти короче. Хвост, служивший в воде рулем, сделался длиннее, толще и мускулистей. Выдры превратились в подводных охотников.
Лось исчез, и кости его лежат под песком в угле, который тысячелетия назад был лесом. И все же этого времени оказалось мало, чтобы привычка охотиться в воде превратилась у выдр в инстинкт. Поэтому страх Тарки перед водой родился тогда же, когда родился сам Тарка, и ему пришлось побороть его, заменить слабый инстинкт привычкой, точно так же как, побуждаемые голодом, это сделали некогда его праотцы.
Когда следующей ночью Тарка вошел в воду и попробовал подойти к матери, вода удержала его. Выдренок так обрадовался, что решил самостоятельно переплыть реку, — он обнаружил, что легко может повернуть обратно, двигая заднюю часть туловища и хвост. Очень довольный, Тарка поворачивай то в одну, то в другую сторону: на восток — к островку Плакучей ивы и поющей воде, на запад — к гнезду зимородка, Кумжевому камню ниже Протокового моста и к выдриной тропе через луг в большой излучине. Снова на север, затем на юго-запад, туда, откуда дули штормовые ветры. Вверх-вниз, назад-вперед, порой наглатываясь воды, порой втягивая ее через ноздри, чихая, кашляя, фыркая, но все время оставаясь на плаву. Он научился держать нос над струйкой, которая расходилась по обе стороны от его головы.
Плавая так в свое удовольствие, Тарка заметил луну. Она плясала прямо перед его глазами. Он и раньше видел луну, возле дуба, и даже пытался тронуть ее лапой. Сейчас он попытался ее укусить, но она уплыла от него. Тарка пустился за ней вдогонку. Лупа изогнулась серебряной рыбкой и ушла к дальнему берегу, поросшему осокой, но когда он подплыл туда следом за ней, лупа больше не извивалась. Она ждала его, она хотела с ним поиграть. Тарка слышал, как на другом берегу пищали сестры, но кинулся за луной по лугу. Он бежал среди лютиков и кукушкина цвета, среди сверкающих копий травы. Он бежал все дальше и дальше, лунный свет мерцал на его шубке. Сухая, она была каштаново-бурая, как пыльца на старых дождевиках, но сейчас вода прилизала шерсть.
Выдренок остановился, прислушиваясь к блеянию ягнят; мимо пролетела ночная бабочка, пощекотав ему мордочку крыльями. Пока он чесался, какая-то птица, то парящая, подобно ястребу, то трепещущая на одном месте, заглотала бабочку одним движением широкого, огромного рта и скрылась из виду. Тарка забыл про игру с луной. Он припал к земле среди трав, поднимающихся над головой, как лес: одни — похожие наверху на его хвост, другие — на его усы, и все — шелестящие под ветром. Козодой вернулся, хлопая крыльями с таким звуком, словно где-то с треском ломали сухие прутья. Тарка обрадовался, услышав зов матери, и запищал. Потом прислушался. Свист раздался ближе, и Тарка побежал по сырой траве ей навстречу. Выдренок не знал, как напугана была мать, не знал он и того, что каких-нибудь пятьдесят взмахов отделяют от него птицу с большими глазами и размахом крыльев в целый ярд. Козодой уже увидел птицу, потому он и хлопал крыльями, предупреждая об опасности свою подругу, которая сидела на яйцах среди папоротника в лесу.
