Наконец коридор кончается, на другом конце кладбища - такой же выход, как из парижской подземки. Мы выходим в ту же тёмную тихую ночь.
- Что же они все там делают? - спрашиваю я.
— А разве вы не знаете, что не все люди воскреснут? — отвечает мне мой невидимый спутник.
На этом сон кончился.
1939-1955 годы
Там вообще было интересно. Очень интересно.
Только очень долго. (1970)
ТЁПА5
Она вошла в мою камеру, я взглянула на неё и подумала: «Ого! Каких детей начали сажать!» Небольшого роста, худенькая, в беленьких носочках. Мы очень быстро подружились, и она мне рассказала свою историю.
Родители её были бедными людьми, батрачили где-то в Белоруссии. Когда девочки были ещё маленькими (а у Тёпы была сестра, которую звали Брива, от латышского слова «свобода»), мать с ними переехала в Шемаху, город в Средней Азии, откуда родом Шемаханская царица. Валя окончила там семилетку и захотела учиться дальше. Но в Шемахе такой возможности не было, и она с сестрой поехала в Москву. Здесь эта девочка, помаявшись и ничего не добившись, пошла на приём к Калинину. Тот её принял, выслушал и сказал: «Хорошо, Валя, ты будешь учиться в Москве, а Брива должна вернуться к матери, вот подрастёт, тогда видно будет...»
И стала Валя учиться в каком-то техникуме, где-то снимая коечку. И вот прочла она в газете, что в одном из московских научно-исследовательских институтов ставятся опыты по оживлению тканей и результаты этих опытов успешны. Валя пришла в этот институт и ска-
зала: «Вот вы делаете опыты по оживлению людей, почему же вы не оживляете товарища Ленина? Ведь он нам всем так нужен, ведь после его смерти всё пошло вкривь и вкось!» Там ей мягко ответили, что всё это очень сложно, что это только первые шаги, а оживление людей — дело далёкого будущего...
И чем дольше жила Валя в Москве, и чем больше наблюдала она тогдашнюю жизнь, тем больше изумлялась она несправедливости, неверности истинным революционным идеалам, нарушениям всех принципов, всех законов и конституций. И однажды, придя с занятий, Валя села и написала письмо Сталину, а сама собрала чемоданчик с бельём — на всякий случай — и стала ждать, когда за ней придут. Письмо она подписала полностью — Валентина Карловна (девичью фамилию её я забыла, в замужестве она была Урсова)... и адрес поставила.
И за ней пришли. Пришёл мужчина, увидел такую девочку, спросил: «Это вы писали письмо Сталину?» — «Да». И он вступил с ней в разговор. Он сказал ей, что некоторые веши в её письме правильны, а другие нет, что многого она не знает, во многом неправа, что ей надо учиться, строить свою жизнь и т. п. Валя ему ответила, что всё, что она написала, верно и она это может повторить в любом месте. Он долго разубеждал её, уговаривал, но понапрасну. Тогда он сказал: «Ну, что ж, поедем...» И Валя пошла с ним, вот так, как была, и чемоданчик взять постеснялась...
Он привз её, посадил в какой-то кабинет. Сидела она, сидела... Потом принесли чай с какими-то бутербродами. Потом ей понадобилось выйти. Ей сказали: «Подожди, девочка...» - и дали... провожатого, который довёл её до сортирчика, сам подождал снаружи, а потом опять отвёл её в этот кабинет. И опять она сидела, сидела... Наконец её повели, привели в большой зал, где стояли столы с пишущими машинками и машинистки печатали. И тут какая-то панель в стене раздвинулась, и она оказалась в кабинете Берии.
Он приветливо предложил ей сесть в кресло. Она села. Он вынул из стола коробку шоколадных конфет и поставил перед ней. Она взяла одну конфетку, потом другую. Они болтали о пустяках. Тогда шёл в Москве кинофильм «Большой вальс»6. Он спросил, сколько раз она смотрела этот фильм. Она сказала, что пять. Он смотрел три раза. Спросил, какая героиня ей больше понравилась. Она сказала — вот эта. А ему — та. А почему эта, а не та? Ну, и тому подобное. Потом они заговорили о другом, и — на разных языках, естественно. Берия говорил ей, что никакого беззакония и несправедливости в стране нет, что всё идет хорошо. Валя говорила обратное. Наконец он спросил: «А почему ты мне не веришь? Ведь я старше тебя, я дав-
но уже коммунист, я занимаю ответственный пост, почему же ты мне не веришь, какие у тебя есть основания для этого?» И Валя ему ответила так: «На вас надет очень хороший шерстяной костюм. Почему? Когда мы все раздетые? У вас в столе лежат шоколадные конфеты, а у всех этого нет. Как же я могу вам верить и какой же вы коммунист?» - «Ого! - сказал Берия,- А знаешь, девочка, придётся тебя изолировать от общества, покаты не одумаешься». — «Пожалуйста, — сказала Валя, — я не боюсь...» — «Но ведь это будет общий лагерь, вместе с уголовниками». — «Ничего, — сказала Валя, — я давно хотела посмотреть, а что же по ту сторону этого здания, теперь увижу». — «Придётся и маму твою арестовать — за то, что она так плохо тебя воспитала». — «Что ж, — сказала Валя, — моя мама — большевичка, и любое испытание партии она выдержит. А потом ведь мама меня и не воспитывала: она работала, ей было некогда, я сама себя воспитала так». — «Ну, ладно, — сказал Берия, — была бы ты моя дочка, я бы тебя просто выпорол, а так мне ничего не остаётся, как посадить тебя в тюрьму». На том они и расстались, и Валя прямо из его кабинета пришла в мою камеру.
Удивительная она была девочка! Помню, рассказывала я ей однажды про Чарлз Линдберга...7 Два раза помню я Париж, действительно вышедшим из берегов от восторга, — когда приезжал Линдберг, только что перелетевший Атлантический океан, и когда приезжал Чаплин. Так вот, рассказываю я ей, вскоре Линдберг женился на молоденькой американке и поселился где-то в Америке. Родился у них ребёнок, и вдруг этого ребенка украли гангстеры, чтобы получить выкуп. Потом, правда, оказалось, что, когда один из них спускался с грудным младенцем по пожарной лестнице, он его нечаянно стукнул о водосточную трубу, так что выкуп-то они требовали, а ребёнок уж давно был похоронен. Ты только представь себе, говорю я, что за люди! Что за страна! Чтобы поднялась рука сделать зло такому человеку! И для пущей наглядности привожу пример: ведь это всё равно, как если бы у Сталина украли его Светлану! И вдруг Тёпа мне говорит: «Ты неудачно сравнила. Этих людей нельзя сравнивать. Линдберг ведь герой, а Сталин - нет. Сталин лицо выборное, на его месте может быть кто-нибудь другой и был бы, но Сталин силой держит свой пост... Так что эти люди совсем не равнозначны».
И ешё у меня была с Тёпой история прямо-таки мистическая. Я ей много всего рассказывала — из разных прочитанных книг, из фильмов, всяких случаев из жизни. Особенно много я знала страшных историй. И вот сидим мы однажды друг против друга, каждая на своей коечке, и я рассказываю очередную страшную историю. А я была худая, бледная, уже давно там находилась, почти без воздуха,
потом допросы очень тяжёлые были, страшная, глазищи здоровые... «И вдруг, — говорю я, — дверь в комнату открывается и входит человек... с ножом в руке!» — и вытаращиваю на неё глаза. И вдруг дверь в камеру открывается и входит мужчина с большим... ножом в руке! Первое движение у нас было почему-то подобрать ноги на койку, вторым движением Тёпы было завизжать во всю мочь, но тут вошёл охранник и сказал: «Ну, чего вы!..» Оказывается, в коридоре рабочие стелили линолеум, и кусок, который подсовывался под каждую дверь, с боков обрезался, вот рабочий и зашёл с ножом...
Потом Тёпу отправили в лагерь, а я ещё оставалась, я ей сахару на дорогу накопила. Потом, уже во время войны, она меня разыскала, мы переписывались. Потом она жила в ссылке, потом вышла замуж за какого-то больного пожилого человека, которого вечно должна была подпирать собой. Кончила она финансовый институт, чтобы прибавить к своей маленькой зарплате лишние двадцать рублей. И ничего от той девочки, которая хотела оживить Ленина, не осталось... И стоило ли заглядывать по ту сторону здания такой ценой?.. Нет, не стоило.
ТРИ ВСТРЕЧИ С ВАСИЛИЕМ ЖОХОВЫМ
