10 В письме дочери от 18.111.41 г. М. Цветаева пишет: «С Ниной у нас настсо-ящая> дружба, золотое сердце, цельный и полный человек» (Там же. С. 743); от 16.IV.41 г.: «Она - прелестная, только жаль, что хворая <...> Буду летом ездить с ней в Сокольники, она все вспоминает, как вы - ездили, и помнит все семейные праздники и вообще все даты» (Там же. С. 750).
11 Речь идет о тяжелом сердечном заболевании С.Я. Эфрона, диагноз его неизвестен. В 1968 г., когда у Е.Я. Эфрон были сердечные припадки, сопровождавшиеся удушьем и звуками, напоминающими рыдания, А.С. говорила мне (Р.В.у. «Это семейное, такие же припадки были у папы, когда он приехал в СССР».
12 А.С. цитирует по памяти. Приводим текст письма от 12.IV.41 г. дословно: «...среди моих сокровищ (пишу тебе глупости) хранится твоя хлебная кошечка с усами». (Цветаева М. Письма к дочери. Дневниковые записи. Калининград, 1995. С. 42).
13 Маврикий Александрович /Иинц(1886-1917) - второй муж А.И. Цветаевой, отец ее младшего сына Алексея, умерший от дизентерии в 1917 г. В своих воспоминаниях А.И. Цветаева отмечает его доброту и заботливость, а также его «кротчайший из характеров».
14 Покровский бульвар, д. 14/5, кв. 62.
15 Речь идет о супругах Клепининых: Николае Андреевиче (1899-1941) и Антонине Николаевне (Нине; 1894-1941), их дочери Софье (1928-2000) и сыновьях Антонины Николаевны от первого брака: Алексее Васильевиче (19161989) и Дмитрии Васильевиче (р. 1922) Сеземанах. С 1 февраля 1939 г. с ними жила жена Алексея, Ирина Павловна (р. 1921) с новорожденным сыном Николаем (Николкой).
16 Дмитрия Николаевича Журавлева привозила в Болшево Е.Я. Эфрон. Их связывали дружба и художественное единомыслие. Она была режиссером почти всех его программ. Он мог читать на болшевской даче пушкинские «Египетские ночи», «Медного всадника», «Пиковую даму», отрывки из «Путешествия Онегина» и стих. «Осень». В его репертуаре была также новелла Проспера Мериме «Кармен».
17Лидия Григорьевна Бать (1900-1980).
18 Речь идет об арестах. С.Я. Эфрон был арестован 10 октября 1939 г.
18 В письме дочери от 29.V.41 г. М. Цветаева пишет: «Помнишь огород и белую лошадь, которая в одну из последних ночей все пожрала и потоптала? Как мы ее гоняли! Она была спутанная, страшная, ночь была черная, до сих пор слышу ее топот, Мура тогда подняли с постели, и мы втроем гонялись» (VII, 755).
20 Известие о гибели кошек, живших в болшевском доме, М.Ц. повторяет в письмах от 10.111, < 16.III> и 18.111.41 г. В письме от 12.IV.41 г. она пишет: «...у меня после того, твоего, который лазил к Николке в колыбель, уже никогда кота не будет, я его безумно любила и ужасно с ним рассталась. Остался в сердце гвоздем» (Цветаева М. Письма к дочери: Дневниковые записи. Калининград, 1995. С. 42).
21 Об этом М.Ц. пишет в письме от 23.V.41 г.: «...я обменяла своего Брейгеля - огромную книгу репродукций его рисунков - на всего Лескова, 11 томов в переплете <...> Я подумала, что Брейгеля я еще буду смотреть в жизни - ну, раз десять, - а Лескова читать - всю жизнь, сколько бы ее ни осталось. <...> А так -тебе останется, п. ч. Мур навряд ли его будет любить» (VII, 753).
А. И. Цветаевой
27 февраля 1945
Родная Ася, пишу Вам очень мало и очень наспех, чтобы письмо ушло скорее. Вчера получила наконец после приблизительно двухмесячного молчания Ваше письмо на голубых листочках, пропутешествовавшее безумно долго. Я писала Вам уже о том, что фотографию Вашу молодую, увеличенную, получила давно. Она всегда со мною - беру её утром на работу и вечером — спать.
«Ранние поезда»1 не получила, но они в прошлом году побывали у меня в руках, и очень недолго, так как книга была чужая. Письма Марии Ивановны насчёт мамы2 не получала. Спасибо за адрес Бориса — ни от кого, вернее отЛили и Зины, добиться его не могла, а написать очень хотелось. Не читаю ничего — нечего. Там, на Севере, у меня было много книг, главное - были последние мамины напечатанные работы — переводы баллад о Робин Гуде, перевод «Раненого барса» и ещё один замечательный перевод с еврейского3. Меня безумно тревожит одно: последние мною полученные мамины письма я оставила перед отъездом с Севера своей подруге, боясь растерять их (и «растеряла» бы непременно). Завещала ей хранить до нашей встречи или переслать, но только с абсолютной гарантией доставки, Лиле. Получила от неё письмо, где она пишет о том, что мамины письма и фотографии она переслала Лиле уже, видимо, давно, а Лиля их, видимо, не получила, т. к. не отзывается. Лиля с Зиной прошлым летом были на даче, и письма эти могли с ними разминуться и совсем пропасть. С Тамарой моей переписываться очень трудно, т. к. она в постоянных разъездах с передвижным театром4, далёко, письма идут долго. Вот уж несколько месяцев не могу толку добиться на этот счёт ни от неё, ни от Лили с Зиной.
Ася, от Мура писем нет уже скоро год. На мои запросы отсюда ответа не получила, также и на запросы мужа - или он не хочет его сообщить.
Ася, боюсь, что Мур погиб. Ася, боюсь, что и папы нет. Я знаю, что мама не написала бы так, знаю, что и Вы не признались бы в этом «боюсь». Но я боюсь, боюсь, боюсь за них. И даже не так самой смерти, как мучительной жизни, ей предшествующей, и того, что никто никогда не узнает, никто никогда не поможет. Я маленькая с мамой спала на нашей Борисоглебской кухне — она меня будит ночью и спрашивает: «Папа умер?» Я не расслышала спросонок и говорю: «Да». Она меня страшно ущипнула и назвала дурой, тогда я проснулась окончательно и говорю: «Нет, нет, он жив, я знаю». Мы обнялись и заснули. А теперь, Ася, я не знаю, живы ли они. С маминой смертью я перестала верить в чудо, а ведь это чудо, чтобы они дожили. Асенька, я часто, почти каждую ночь вижу маму во сне, близко и просто. Каждый вечер, засыпая, думаю, только о ней, и это — как молитва.
Вижу и папу, и Мура.
Знаете ли Вы мамину «Метель»? Это была маленькая пьеса, написанная почти одновременно с «Концом Казановы»5. Вот Вам отрывок, с детства уцелевший в памяти:
- «Ну и погода К Новому Году!» —
«И на погоду Новая нынче мода...»
«Эх, в старину...» —
«Снег, верно, сахарным был?» —
«Бывало,
Снегом я личико утирала,
Что твоя роза, сударь, цвела!
Странные нынче пошли дела,
Солнце не светит, не греют шубы,
А кавалеры-то стали грубы,
Ихних речей и в толк не возьму!»6
Асенька, пора кончать. Это, конечно, не письмо, а записка, наспех, в шуме и гаме, не сердитесь. И не сердитесь, что пишу редко, чаще не получается.
Да, вы спрашиваете насчет Мусиной дочки, она должна приехать вместе со своей тётей, кажется. М. б., удастся забрать её из детдома7 раньше, а если нет, то в августе непременно. М. б., тётя заберет её к себе — там видно будет.
Работаю много и хорошо. Чувствую себя неплохо. Молю Господа, чтобы он Вас спас и сохранил и чтобы мы встретились все. Я Вам, как маме, буду кофты, чулки, варежки и всё на свете вязать. Крепко целую и люблю,
Ваша Аля
Целуйте от меня Андрюшу, Мар<ию>. Ив<ановну>. и Бориса8. Хорошо, что Борис хоть с Вами-то мил. А к маме его было не затащить и на аркане — я не забыла.
1 Сборник стихов Б.Л. Пастернака «На ранних поездах». М., 1943.
1 Мария Ивановна Кузнецова (сценический и литературный псевдоним Гринева; 1895-1966) - близкая подруга А.И. Цветаевой, жена ее первого мужа Б.С. Трухачева. Речь, по всей вероятности, идет о присланной М.И. Кузнецовой копии неизвестного А.И. письма М. Цветаевой от 4.1.10 г.. Это было письмо-завещание семнадцатилетней Марины, решившей покончить с собою из-за несчастной первой любви. А.И. Цветаевой, мучившейся тем, что сестра ушла из жизни, «не окликнув ее», оно было воспринято как весть от Марины.
