— Сдается мне, что мадемуазель де Лавальер может снискать любовь, но не преданность, — заметила Анжелика, когда они с Пегиленом возобновили прогулку под сенью зеленой аллеи.
Лозен ничего не ответил, бросив быстрый взгляд на свою приятельницу. Она продолжила:
— Все слуги и прихлебатели, которых она поддерживает, сама того не желая и не отдавая себе в этом отчета, бросят ее при малейшей перемене ветра. Кажется, что в истории не было еще фаворитки, которая бы почти ничего не требовала для себя лично, но при этом так опустошала королевскую казну. Протеже мадемуазель де Лавальер — истинное бедствие для государства. Их можно встретить везде, их зубы остры, руки загребущи, а сами они ненасытны.
— Ваши идеи о придворных кругах кажутся мне вполне разумными, тем более что ваш опыт жизни при дворе невелик, — сказал Лозен. — Стойте! — воскликнул он, останавливаясь сам. — Пожалуйста, поднимите глаза к верхушкам деревьев.
Анжелика, не понимая, в чем дело, выполнила просьбу своего спутника.
— Потрясающе! — вздохнул Лозен. — Ваши глаза становятся изумрудно-зелеными и прозрачными, как родниковая вода. Глядя в них, чувствуешь себя окунувшимся в чистый источник.
Граф поцеловал глаза Анжелики. Она оттолкнула его легким ударом веера.
— Вам совершенно необязательно изображать сатира только потому, что мы оказались в лесу.
— Но я обожаю вас уже очень давно.
— Ваше обожание из тех, что порождают крепкую дружбу. И я хотела бы, чтобы ради этой дружбы вы помогли мне приобрести хоть какую-нибудь должность при дворе.
— Анжелика, вы слишком серьезный ребенок. Вам показывают бесподобные механические игрушки, а вы рассеянно смотрите на них и думаете о ваших школьных заданиях. В ответ на комплименты о ваших прекрасных глазах вы говорите о должностях и местах при дворе.
— Кто здесь об этом не говорит?
— Но мы говорим и о красивых глазах!.. А еще о любви, — прошептал Лозен, мимоходом нежно обвивая талию Анжелики.
Но она не хотела слушать его излияний и потому устремилась к четвертому гроту, где по огромной серебряной раковине прогуливались Вулкан и Венера. В этом гроте собралась целая толпа. Подойдя ближе, маркиза увидела короля.
— А! Вот и наша прелестная Безделица, — промолвил монарх, заметив Анжелику.
Маркиза дю Плесси присела в первом глубоком реверансе. Затем она повторила его для Месье и Мадам, которые тоже находились в гроте.
Король заговорил с графом де Лозеном, и Анжелика, присоединившись к группе придворных, последовала с ними на прогулку в парк. Но появился Пегилен, взял маркизу за руку и повел ее к королю.
— Его Величество желает сказать вам несколько слов…
Анжелика сделала очередной реверанс и осталась стоять перед Его Величеством, в то время как вся остальная свита застыла на некотором расстоянии от беседующих.
«Еще пару подобных фраз, и число просителей у моих дверей удвоится», — подумала скорее смущенная, нежели польщенная маркиза дю Плесси.
— Мадам, — сказал король, — после нашей последней встречи в Версале нам не раз представлялся повод поздравить себя с тем, что мы выслушали ваши весьма справедливые, в высшей степени разумные и совершенно новые суждения, касающиеся морской торговли. И мы подумали, что недостаточно отблагодарили вас. Если есть милость, о которой вы бы хотели просить, сообщите, мы с большим удовольствием ее исполним.
— Сир, Ваше Величество уже проявили небывалую доброту, заинтересовавшись будущим моих сыновей.
— Это естественно! Но, быть может, у вас имеется какое-нибудь письменное ходатайство ко мне?
Анжелика тотчас вспомнила о просьбе Бине и достала из-за корсажа его прошение, благоухавшее прованскими эфирными маслами.
— Парикмахер? — удивился король. — Я говорил о более важном прошении.
— Парикмахер — весьма важная персона, — серьезно ответила Анжелика. — А этот парикмахер для меня важнее любого другого парижского ремесленника, потому что это мой парикмахер. К тому же он уверяет, будто знает секрет, как Вашему Величеству носить парик, не жертвуя вашими прекрасными волосами и даже не скрывая их.
— Неужели? — воскликнул король, останавливаясь посреди аллеи. — Но как это возможно?
— Месье Франсуа Бине сказал мне, что откроет свой секрет только Вашему Величеству, один на один.
— Пусть меня черти заберут, если у меня хватит терпения ждать до завтра, чтобы решить наконец эту проблему! Я все время спрашиваю себя: «Отрезать? Или не отрезать?» Но если ваш мастер, о котором я уже слышал много лестных отзывов, действительно нашел средство примирить эти две крайности, клянусь, я сделаю его герцогом!
Смеясь с тем задором, который он позволял себе в моменты отдыха, Людовик подал знак своему первому дворянину, вручил ему прошение Бине и распорядился, чтобы цирюльника доставили в Сен-Жермен.
Вечером, возвращаясь домой, Анжелика испытывала детскую радость от одной только мысли, что ей удалось так быстро решить этот нелегкий вопрос с прошением. Она чувствовала себя почти всемогущей, хотя была вынуждена признать, что при этом ее собственные дела не продвинулись ни на йоту. Она приняла участие в легком ужине, за которым последовал небольшой бал, побеседовала с бесконечной чередой людей, сделала неисчисляемое число реверансов и потеряла 100 ливров, сыграв короткую партию в ландскнехт.
И все же на следующий день и в дни, последовавшие за ним, она ездила ко двору.
При этом она ни разу не встретила Филиппа. Из разговоров маркиза узнала, что муж направлен на несколько дней с инспекцией в Пикардию. Неужели он впал в немилость? Но нет, именно главный ловчий одним из первых примерил пресловутый голубой жюстокор, предмет мечтаний всех придворных. Анжелика наконец переговорила и с маркизом де Лувуа. Услышав ее деловую просьбу, министр закатил глаза и начал рассказывать, в каком нелепом и даже катастрофическом положении он находится. Конечно, он владел, и уже давно, прибыльным транспортом, соединявшим Лион с Парижем. Но недавно некий отъявленный плут по имени Коллен набрался наглости и попросил ту же привилегию у короля, а король подписал его прошение. И теперь сам маркиз де Лувуа вынужден договариваться с треклятым слугой, который принадлежит к самому низкому сословию. И непонятно, как лучше поступить: то ли отстаивать свои права, предоставив упомянутому Коллену существенную компенсацию, то ли заниматься перевозками с ним на паях, то ли попросту все бросить. Естественно, Коллен принадлежит к дому мадемуазель де Лавальер, что делает ситуацию особенно щекотливой. Лувуа долго распространялся о своих несчастьях и впал в столь угрюмое настроение, что совершенно забыл о комплиментах, которые он заготовил для очаровательной маркизы, чья красота, соединенная с проницательным умом и простодушным нравом, начала завладевать его грезами.
Маркиз де Лавальер, раздраженно наблюдавший за долгой беседой Анжелики с Лувуа, направился к ней с явным намерением высказать свои упреки. Но упреки замерли на его устах, стоило ей спросить, удалось ли ему «превратить в англичанина» француза, умершего в Танжере, о чьем наследстве он так мечтал. Да, посмертное превращение француза в англичанина скоро будет завершено. Осведомители маркиза де Лавальера уже обнаружили среди предков несчастного графа Реторфора шотландцев. А пополнило ли имущество помощника бальи Шартра казну маркиза? Пожав плечами, Жан Франсуа де Лабом-Леблан маркиз де Лавальер дал понять, что достиг своей цели, но, увы, полученные средства не удовлетворяют его аппетиты.
Пегилену де Лозену дважды удалось заманить Анжелику в тихий уголок: повеса не скрывал своего желания сорвать пару поцелуев с губ своей прекрасной приятельницы.
Сделав вид, что она не поняла его намерений, Анжелика осведомилась о господине герцоге де Мазарини. Религиозные убеждения наконец поспособствовали его отказу от одной из должностей в пользу мессира де Лозена?
От возбуждения щеки Пегилена покрылись красными пятнами. «И да, и нет», — загадочно ответил он. Впрочем, дело уже почти закончено. Монсеньор герцог Мазарини действительно отказался от должности главного начальника артиллерии по просьбе мадам де Лонгвиль, которая намеревалась купить это место для господина ее сына. Договор был заключен, но когда мадам де Лонгвиль испросила согласие короля, тот заявил, что сделка его совершенно не устраивает и что он вообще не знал о намерении герцога Мазарини отказаться от своих обязанностей. Тогда Мазарини объявил, что вовсе не собирался продавать свою должность.