– Ваша неповторимость, дорогостоящая вы моя, – протянув навстречу расслабленной своей Архицелочке лесничью рабочую ладонь, пролепетал охотник, – не стучите фарфоровым подбородочком по керамическому нёбу, не бойтесь. Пока вы со мной, вас не должна колотить никакая щемящая озабоченность.

– Э, э, э! – заподозрив между смертными известное из физики обоюдное притяжение тел, оборвал их тактильный диалог Чох. – Ну-ка, прекратить там всякие амурные поползновения! Лесничий, твое свидание закончено. Кругом, и ать-два на кладбище!

Лесник нехотя исполнил поворот на месте, как и предложил Чох, но о том, чтобы совершить марш-бросок к погосту, даже и думать не стал. Вместо этого он только уперся кулаками в бока и высокомерно распределил вес тела на обе ноги.

– Свидание-то, может быть, и закончено, только скажите честно, уважаемый поглотитель человеческих жизней, не слышится ли вам в душистом осеннем воздухе никакое угрожающее посвистывание?

Чох напряг свое акустическое устройство, настроил его на предотвращающее восприятие, половил слева, справа звуковые сигналы, но так ничего опасного, кроме отдаленного сорочьего хрипа, и не расслышал.

– Да нет, вроде, какой еще посвист? Ты чего меня глухим лесным щебетом пугаешь, стрелковая шелупень? – рассердился бог.

– Щебетом, говорите? А если понастойчивей послушать? Или вообще немножко покрутить настройку и сменить радиоволну? – докопался до собеседника назойливый Елпидифор, упрямо стоя на своем.

Чох для начала открыл было рот, чтобы выпалить непокорному гражданину окончательный сквернословный ультиматум, но в этот момент он действительно распознал в знойной небесной тишине некий низкочастотный зуд и звон.

– Ой, постой, – поднял он вверх свою указательную конечность. – Ты прав, и впрямь какой-то дребезг доносится, как будто из соседней дубравы, турбулентно рассекая простор, мчится на нашу сторону целый рой нестерпимо допотопных пчелиных насекомых, каждое величиной с отбойный молоток.

– Вот то-то и оно, что турбулентно! – возгласил Елпидифор, хватая со стола развалившуюся на нем девчушку и ныряя вместе с ней под стол.

Экстрасенс Ягиня аж со стула шлепнулась в траву от этакого вспыльчивого поступка, разлив на себя оздоровительно-вонючее питье.

– Ай, физкультурный козлина, сдурел ты, что ли, совсем от неудержимой совокупительной страсти?!

– Стой, сволочина! Урою! – заорал на Елпидифора выведенный из себя последней его эскападой Чох. – Куда бабу поволок?

Экспансивно рванувшись с места, он чуть не юркнул вслед за лесничим под стол, но нарастающий гул свинцового пикирования пернатых боеголовок заставил его забыть о расправе. Задрав кверху свой разинутый рот, бог, а вместе с ним и ведьма, различили в вышине необычное среди ясного дня густое пасмурное затмение. На синем безоблачном фоне зенита образовался черный поблескивающий серебристыми крылышками реактивный рой, стремительно, с бешеным воем, приземляющийся на площадку к спорщикам.

– Мелево, ложись! – крикнул высунувшийся из-под скатерти лесничий, переживая за мечту своего напарника о бесконечном апокалиптическом долголетии, но рациональный людоед, минуту назад приведенный дружеским морганием командира в полную боевую готовность, вовсе не нуждался в его распорядительном комментарии, потому как давно уже уютно растянулся в прохладной канавке, сделав себе из обнаруженного поблизости рулона сетки-рабицы вентиляционное заграждение от бомб.

– Это и есть, по-твоему, пасечно-бурильная орда? – успела спросить ведьма у Чоха перед тем, как раздалось беспощадное громыхание всей таблицей Менделеева по некогда прекрасной опушке, и гигантские брызги ударных волн под аккомпанемент душераздирающих Архицелевских стонов и воплей за несколько секунд преобразовали акварельную левитановскую флору в навороченную лунную фантасмагорию. Ба бах! Ба бах! Ба-ба-ба-ба-ба-бах!

Да, ну и врезало тогда неотразимой бомбардировочной контузией по дремучим нервным системам обитателей соседних деревушек, честно вам скажу! Старожилы и не припомнят, когда последний раз от такого грохота подпрыгивали на полатях. А каким инфракрасным децибелом продуло извилины метеорологическим работникам, подслушивающим в восприимчивых наушниках неутешительные погодные прогнозы! У них аж приборы в кабинетах и кабинках газообразно закипели от зашкаливающей передозировки, не то что там мозги! Как в таком военно-испытательном шорохе выжили Елпидифор с Архицелью и Meлевом – научная загадка. Стол над женихом с невестой рассыпался на молекулы, сетка-рабица, намотанная вокруг людоеда, вся порвалась от изобилия застрявших в ней гранатных осколков, а теплокровные экспериментальные подопытные полежали себе чуть-чуть на притихшем космическом полигоне, подумали, на каком они свете, и, бережно пойдя доказательством от противного, вскоре добрались до вывода, что на этом.

Первым счастливого заключения об окружающем состоянии бытия достиг неувядающий наш меланхолический циник Мелево. «Если у меня болит зад, потому что в нем застряла минная заноза, – рассуждал он методом логического вымысла, – то, следовательно, я не есть труп, ибо разве могут рогатые разгильдяи в аду, специализирующиеся на тонких психологических терзаниях, додуматься до того, чтобы запихать в геморроидально-астральную плоть, в самую ее беззащитную мякоть, да еще на такую чувствительную глубину, здоровенную чужеродную деталь реактивного фугаса? Естественно, не могут. Значит, я, черт бы меня подрал со всей моей болезненной анальной философией, жив».

Вторым сориентировался во времени и пространстве неуязвимый наш фаворит судьбы, храбрый и непобедимый лесничий. Скатившись с сокровища канцелярской империи, на котором он контактно разлегся нескромным броненосным покрытием, Елпидифор испустил на своем посеревшем лице удовлетворенное приветливое излучение, как будто, можно было подумать, вытворил он с девицей то, о чем и подумать было нельзя.

– Н-да, вот это меня пробрало – прямо от начала и до самого кончика! О господи, неужели человеческий организм способен выдерживать такие волнующие колебания?

Помятая Архицель после взрывных работ также пребывала в двояком пикантном утомлении. В самом низу туловища, где на ней самоотверженным заслоном скабрезно распластался обходительный Елпидифор, остались оголенными филейные мускулы породистой красавицы. А чуть повыше, где ее подвенечное декольте было прикрыто обширной охотничьей грудью и где из-под платья выпирали зияющие своей откровенностью широкоформатные девические подробности, на ярко-белой материи обрисовались отчетливые дактилоскопические следы от дегтярных пальцев Елпидифора. То есть, другими словами, чем эта сладкая парочка занималась в момент беспросветного погрома и от чего пышнотелая девчонка так исступленно вопила под своим защитником, кроме них двоих, никому, даже Господу нашему царю-батюшке, неизвестно, так как из-за кромешного дыма и гари Отцу-создателю в той скоротечной военной кампании ничего не было видно, поэтому о деталях пребывания Елпидифора и Архицели предоставляю судить извращенному читательскому воображению.

Больше всех от посадки огнестрельного улья пострадала непредупрежденная сторона. Блудливых Чоховских сильфид, прячущих под стулом свое адюльтерное богатство, прямым попаданием вакуумной гранаты разнесло вместе с укрытием на мелкие физические составляющие. А с ведьмой и богом, единственными, кто перед артподготовкой оставались полностью открытыми для всестороннего прострела, произошли хоть и небольшие, но все же неприятные перемены. Само собой, не пользуйся бессмертные вражьи морды своей божественной неуязвимостью, разлететься бы и им вмиг на прозрачные соединения химических отбросов, но так как их эфирная аура была все же пропитана бесконечным сакраментальным иммунитетом, то и степень их повреждений носила, в основном, косметический характер.

Женщине Ягине в этом плане повезло чуть побольше. С противной чернокнижницы после первого же разрыва слетела вся припаянная к скелету лако-красочная макияжная смесь, и взорам участников драматургической коллизии открылось безобразнейшее естество полуразрушенной, вечнозеленой от плесени, кожевенной чародейской изнанки. Отталкивающее создание, с которого стекали на дно кратера силиконовые чудеса пластической хирургии, обделенно лупало сожженными ресницами по сторонам, ожидая покаянных объяснений свершившемуся факту покушения на ее нетленность.