Махнула ведьма своей сказочной веточкой, и на тонкой розовой шее оцепеневшего канцлера вместо репрезентативного выражения обнаружилась неадекватная морда гиппопотама с неповторимым запахом из пасти, а из штанов в тыловой части туловища выползло короткое хребетное продолжение – хвост.

Не сразу откликнулся на хитроумный чародейский маневр находчивый канцлер. Неожиданная мясистая тяжесть на плечах поначалу придавила его к земле. Уронив на пол свое африканское безобразие, Полкан с мягким грохотом стукнулся им о дворцовое перекрытие, перекувырнулся через чужеродный набалдашник, а затем, очутившись в покачивающемся сидячем положении, издал первый звук.

– Ррау! – возразил он колдующей хулиганке, распахнув настежь жевательную полость.

Бедняга от усердия так высоко задрал надводную часть рожи, что от непривычки чуть пополам не порвался, а гиппопотамская дочка от ужасного переживания безысходно пискнула и покрылась отчаянной полосатой краснотою.

– Слышь, ты, поплавок болотный, – обратилась ведьма к произведенному ей симбиозу, – придерживай рыло руками, не то разнесешь своими бакенбардами весь дворцовый ансамбль.

Осторожно ощупав пальцами края головы, канцлер повернул ее обеими ладонями к колдунье и жалобно отрыгнул в направлении собеседницы ароматный желудочный миазм.

– Папа! – только и смогла сказать Архицель. Потом подумала немножко, испустила слезу и добавила: – Папа!..

– Не горюй, дочка, не горюй! – ответила за папу Ягиня. – Тебе такое волшебное изящество не грозит. Пойдем со мной на тот свет к божественному авторитету Чоху. Он покроет весь периметр твоего тела ласковыми приставаниями, так что ты о своем водоплавающем родителе и не вспомнишь.

– Не хочу, не желаю! – оглушительно заявила Архицель, но сразу утихла, как только колдовская метелка повисла в воздухе.

– Не перечь мне, бренная очаровательница! Повинуйся и трепещи!

Потом подтянула канцлера к себе за дыхательный клапан и шепнула ему в глубокое ушное дно.

– Смотри, человек-амфибия, что произойдет во-вторых.

Не успел Полкан развернуть набок обрюзгший черепной нарост, как девушка Архицель, оказавшись в горизонтальном хрустальном саркофаге, сумбурно застучалась лбом в замороженную крышку последнего земного пристанища. Нечеловеческая сила подняла канцлера с пола. Подойдя на балансирующих лодыжках к холодному могильному футляру, человекозверь наклонил к нему свой взор, услышал сперва долетающую изнутри безумную гласную в исполнении принцессы, потом увидел свое зыбкое отражение в ледяном отполированном многограннике и от крупного огорчения взвыл, как турбовинтовой пропеллер.

– Погоди мычать, коронованный хозяин саванн, я еще не сказала, что будет в-третьих.

Но Полкан, не желая больше внимать колдунье, замотал из бока в бок бородавчатой вершиной туловища, взвалил ее себе на спину и, ломая стены, унесся с ней в голубую даль.

Короче говоря, никто, кроме ведьмы, ничего не понял.

После того, как Ягиня исчезла в эфире с прозрачным гробом под мышкой, заторможенное время потекло опять с прежней динамикой, и распаренные от плавности движений канцелярские телохранители, облитые параллельной бесконечностью, как помоями, степенно поползли на поиски своего босса. Кликали они его, кликали, звонили в пейджеры, звонили – нет нигде великого канцлера. Словно сквозь землю провалился консервативно-республиканский сарданапал. И с ним его сексуально символистичная дочь. Все квартиры и предприятия просмотрели охранники, все морги и казино перетряхнули – нету ни того, ни другой. Ну, на нет и суда нет. Растопырив в стороны изумленные члены, плюнули они на свой опекунский долг и пошли по домам, к женам анархией заниматься.

Только они, благоприятно растянувшись на кроватях, познали радостный анархический экстаз, как по государственной территории прокатилась молва, будто в глухих канцелярских лесах завелся жуткой разновидности оборотень с бегемотской башкой и хвостом. Мечется, стало быть, эта зверюга по болотам и степям, голосит нестерпимым матом на парнокопытном языке и в рафинад разбивает кочергой памятники великому Полкану Тринадцатому.

Вскочили телохранители со своих коек, прибежали к Бледному дому и давай считаться, кто пойдет на опасный отлов неопознанного страшилища. Считались они, считались, трясли кубиками, трясли, и в конце концов выпал пиковый туз на отсутствующего лесничего Елпидифора. Порадовались охранники, что глупый жребий оказался мудрее человеческих мозгов и что на дело пойдет узкий специалист широкой квалификации, и пошли в тюремный чертог к пленнику в гости – объявить волю необходимой случайности. К счастью, лесничего долго упрашивать не понадобилось.

– Ну, слава богу, – улыбнулся он бугаям, посетившим его на нарах, – хоть одно дельце по лесному профилю нашлось. А то все какой-то чрезвычайно-подрывной дребеденью занимаюсь, подвергаю гибельной опасности собственную и остальные жизни.

Взял с собою наш герой свое постоянное оснащение – арбалет и сабельку, отказался от всяких там новомодных компьютеризованных приманок и нервно-паралитических сачков, попросил передать привет папе с мамой и поплелся на охоту в тайгу.

Три недели гонялся Елпидифор за превращенным канцлером по пескам и глиноземам; распутывал завязанные узлами следы; лежа в снежной засаде, отмораживал себе потомство; раскапывал земные углубления и присыпал их травкой, надеясь, что в них свалится уставший от взволнованной ходьбы оборотень; в рукопашной возне, уворачиваясь от размахов его свистящей кочерги, ломал неестественной канцелярской мордой хвойно-лиственный валежник; даже однажды спасался от человечного гиппопотама беготней после того, как ранил гадину каблуком в нечетную конечность, носящую неприличное медицинское название. И все-таки к концу третьей недели изловил скотину, успокоил ее шпалой по затылку, обклеил, как мумию, прозрачным скотчем по рукам и ногам и, приторочив сзади к поезду, приволок по рельсам в Бледный дом.

– Вот вам, – отчитался он перед командой премьер-министров о проделанной работе, – ваш заболоченный симбиоз, примите и распишитесь. Очень, кстати упоминая, изворотливый экземпляр попался! Ловить его было одно охотничье удовлетворение.

Откланялся и ушел к себе в тюрьму, даже не изучив как следует выловленное созданье. А зря. Когда канцелярские советники развернули чуть живую, зашуганную зверушку и внимательно посмотрели на ее анатомические причиндалы и геральдические принадлежности, сохранившиеся в обносках, то все разом ахнули в одну глотку – египетская сила, это же сам божественный канцлер Полкан! Только что-то с головой и позвоночным спуском у него не все в порядке. Должно быть, претерпел магическое совокупление с поднебесной сущностью. А мы-то, грешным делом, считали, что он не человек, а ассенизационное сырье. Думай после этого плохо о царях!

– Твоя тотемно-мифологическая божественность, батюшка Полкан, это ты? – обратились к нему со своим сомнением властные структуры.

– Ррау! – жалобно проревела божественность, отметая грязные подозрения.

Что тут началось! Такого многозначного и подковыристого ответа от канцлера не ожидал никто. Как тут было не плюхнуться канцлеру в ноги и не высказать ему покаянную речь в силлабо-тоническом размере! И административная челядь в массовом порядке плюхалась, и каялась, и безобидно рвала на себе пиджаки. А каким катарсисом прошибло приближенных к канцлеру персонажей, честное слово! Один генерал, не выдержав радостного переизбытка чувств, ритуально заклал себя на лобный алтарь посредством глотания тяжелых металлов из табельного оружия. Другой банкир, на манер циркового обманщика, принялся отрыгивать противное зеленое пламя изо рта. Третий выступающий парламентарий, натянув на свое лицо маску Микки Мауса, вообще заговорил с клопами и кошками о сочувствии к гренландским китам, хищно истребляемым бандитскими китобойными бригадами. Одним словом, произошел крупный выброс клинических ощущений в окружающую среду.

Про славного победителя оборотня, лесничего Елпидифора, и про потерянную канцелярскую дочку Архицель на время забыли в экспрессивной суматохе. В головах правительственных придворных совершилась большая помпезность, которая потребовала устройства в стране адекватного разгула грандиозности. Вмиг по цензурному телевидению было объявлено о чуде гибридного преображения, скоропостижно постигшем канцлера Полкана Тринадцатого. Таинственное исчезновение труженика скипетра и державы, а затем разбойное истребление его бронзовых изображений и последующее возобновление его жизни с бегемотскими аксессуарами на разных концах туловища были восприняты ортодоксальными попами в рясах как череда религиозных намеков. Странный полуголый служащий культа с шоколадным загаром, как будто йодом обработанный, нарисовал икону, на которой изобразил святого Бегемота в кителе канцлера Полкана. В честь счастливого обретения человекобожьего главнокомандующего государственные дикторы постановили: