В это время графиня Шатобриан в одной из зал Венсенского замка молча слушала длинные рассуждения своих друзей о загадочном поведении короля и грозившей ей печальной будущности. Флорентин окончательно растерялся и со свойственным ему эгоизмом упрекал графиню, зачем она разорвала составленный им контракт с подписью короля.

– Великодушие молодости, – добавил он наставительным, раздраженным тоном, – всегда употребляется во зло людьми, и мы из-за него терпим нужду в старости. Кто предается ему, того ожидает нищенский посох! Тебе не следовало упускать из виду, Франциска, что ничто не связывает людей более прочным образом, как письменное обязательство!

Графиня Шатобриан бросила на него равнодушный взгляд, между тем как крупные слезы струились по ее щекам.

– Мы сегодня имели достаточный повод убедиться в дурном расположении духа его величества! – продолжал Флорентин. – Он настолько охладел к тебе, моя бедная Франциска, что мы не можем быть уверены в успехе даже в том случае, если я спрячу тебя у наших монахинь в Париже и не выпущу до тех пор, пока не будет возобновлен контракт. Бог знает, спросит ли он даже о тебе!

– Во всяком случае, моя дорогая графиня, – сказал Бюде, который ходил взад и вперед по зале и остановился перед нею, – вы должны заявить ему свое неудовольствие и последовать вашему первому побуждению избегать Парижа в настоящую минуту. Венсенский замок вполне подходящее место для вас; останьтесь здесь. Я тотчас извещу об этом наших Друзей, и завтра же явятся сюда Дюшатель, Маро, Приматис, Жюст, Ласкарис, Кузен; мы пристыдим короля и докажем ему, что умеем лучше его ценить вашу красоту и нравственные качества. Он увидит, что мы считаем вас вполне достойной быть центром нашего кружка, не менее его самого. Я напишу также герцогине Маргарите, и она ни на минуту не задумается встать во главе вашего Венсенского двора; в Фонтенбло останутся только скучные и злонамеренные люди. Я убежден, что наш король уже раскаивается в своем поведении и, когда услышит, как мы веселимся здесь, явится к нам с повинной головой, подобно трубадуру, погрешившему против девиза своей дамы. Тогда наступит удобный момент вытребовать помилование Семблансэ и условиться с королем, чтобы он поставил вас совершенно независимо от герцогини Ангулемской в случае его отъезда в Италию. Позвольте мне надеяться, что мой план встретил ваше одобрение и вы последуете моему совету!

– Благодарю вас от всей души, – сказала графиня Шатобриан, подавая руку Бюде, – но я не считаю возможным идти против воли короля. Я люблю Франциска и уверена в его любви ко мне; он был в дурном расположении духа и потому уехал не удостоив меня взглядом. Граф Шатобриан был еще хуже, хотя на нем не лежали тысячи забот по управлению государством. Сколько раз граф сердился на меня без всякого повода!.. Он также воображал, что любит меня! Я покорялась ему; неужели я не вынесу дурного настроения короля или вспышки гнева! Из-за этого не могут порваться наши отношения! Ему было больно ехать к умирающей жене; у него столько забот и обязанностей, что неудивительно, если он подчас тяготится ими. Разве я могу считать себя лучше его жены, которой приходилось столько раз прощать ему и в последнее время прощать из-за меня. В настоящий момент я более чем когда-нибудь должна быть его утешением. Ему будет приятно, если я последую за ним в Париж и поддержу его в тяжелое время.

С этими словами графиня Шатобриан подошла к окну и приказала подавать лошадей. Растроганный Бюде почтительно поцеловал ее руку и вышел с нею на крыльцо.

Она отправилась в Париж в сопровождении своих слуг. Бюде и Флорентин сели на мулов, чтобы проводить ее до ворот Сен-Дени.

Они ехали молча. Флорентин первый прервал молчание и, обращаясь к Бюде, сказал с усмешкой:

– Она так ему надоест, что в один прекрасный день он выбросит ее как тряпку, поднятую на дороге. Я найду это вполне естественным, потому что она не умеет вести себя как следует. Он прав, презирая ее.

– Нет, ваше преосвященство, вы ошибаетесь! Хорошая женщина всегда превосходит лучшего из мужчин своими нравственными качествами, точно так же, как порочная женщина в дурных свойствах превзойдет самого порочного мужчину. Король умеет ценить Франциску. Возьмем самое худшее, что может случиться, и все-таки наша приятельница, какое бы несчастье ни постигло ее, сохранит свое достоинство и никогда не будет играть жалкой роли покинутой любовницы.

Флорентин бросил насмешливый взгляд на своего собеседника и ничего не ответил. Но несколько минут спустя, когда Бюде стал понукать своего мула, чтобы нагнать графиню, он сказал раздраженным тоном:

– Если вам угодно, господин канцлер, вы можете взять на себя защиту графини. Я не имею никакого желания ехать по улицам, где живут мои прихожане, с возлюбленной короля и еще в тот момент, когда умирает королева.

– Успокойтесь! У ворот Берси графиня наденет маску.

– Вы воображаете, что ее не узнают по ливрее ее слуг?

– Вы стыдитесь той, которой не стыдится король.

– Он властелин государства, а не духовное лицо!..

Парижане, внимательно следившие за политикой и посвященные в тайны двора, с неудовольствием толковали о том, что графиня Шатобриан явится в столицу с королевской свитой. Они узнали об этом заранее благодаря герцогине Ангулемской, которая еще накануне послала гонца к своим друзьям с этим известием. С полудня многочисленные массы народа наполнили улицы, начиная от Бастилии до Королевской площади, в то время существовавшей только в проекте. Но, против ожидания, король явился один. Толпа, отчасти польщенная вниманием короля к общественному мнению, но еще более недовольная тем, что ее лишили возможности излить свою ярость после нескольких часов напрасного ожидания, встретила короля громким криком «Да здравствует король!» за неимением другого повода для криков и шума.

Король Франциск не любил подобных демонстраций, даже в те моменты, когда был в милостивом расположении духа. Он не раз говорил в кругу своих друзей, что властелин, поощряя крики одобрения своих подданных, дает им право выражать тем же способом свое неудовольствие. Он проехал мимо толпы так же величественно, как всегда, не выразив ничем своего благоволения, и только свысока едва заметно отвечал на поклоны легким движением головы и бровей. В обыкновенное время он не считал нужным удостоить толпу и этим знаком внимания, потому что простолюдин вообще как человек, лишенный всяких прав, не имел ни малейшего значения в его глазах. Но в этот день громкие крики народа произвели на него некоторое впечатление. Он видел, насколько обращено на него общее внимание, и должен был сознаться в душе, что Франциска была права, убеждая его, что в настоящий момент ей неприлично появиться в столице.

Но это сознание не принесло никакой пользы графине Шатобриан, потому что он не мог предупредить ее и ей пришлось фактически убедиться в справедливости собственных слов. Когда она приехала в Париж, на улицах все еще оставалась довольно значительная толпа народу, которая тотчас узнала ее. На Королевской улице ее встретили двусмысленными и грубыми возгласами, которые задели не только ее самолюбие, но и стыдливость.

Причина ненависти народа к графине Шатобриан заключалась, между прочим, и в ее заступничестве за старика Семблансэ. Народ всегда враждебно относится к лицам, заведующим финансами в стране, как будто они одни виноваты, что ему приходится платить подати. Эта вражда особенно усилилась во Франции с умножением налогов при короле Франциске, так что свержение такого крупного чиновника, как Семблансэ, было для всех радостным событием. Парижане не могли простить графине Шатобриан, что она просила короля о помиловании Семблансэ. Они с нетерпением ждали, когда повесят «старую лисицу, которая уже столько лет грабила их отцов и которой они сами переплатили Бог весть сколько податей».

Много брани и насмешливых намеков на эту тему должна была выслушать Франциска. Не помня себя от испуга, она оглянулась, чтобы позвать к себе на помощь Флорентина и Бюде. Но их нигде не было видно. Все более и более возраставшая толпа удалила от нее Бюде, который, потеряв всякую надежду пробраться вперед, повернул за угол Бастилии. Несчастная женщина испытывала невероятные мучения в узкой улице, среди суровых людей, которые все ближе и ближе подступали к ее лошади. Сердце ее усиленно билось при мысли, что GHa может подвергнуться личному оскорблению.