Она хихикнула:
- Ты думаешь, ты таки импотент! Но, Персей, не уделяй этому столько внимания! - Кроме плавания и бега, чистосердечно согласилась она, мало что доставляет ей такое же цепенящее удовольствие, как цепные оргазмы, которыми умели ее цеплять Аммон и один или два из ее смертных партнеров. С Сабазием они, с другой стороны, довольствовались тем, что проводили время беседуя, порыгивая пивом и отсасывая; первое - долго и дружески, последнее - кратко и любовно, что доставляло ей по-своему такое же удовольствие, как и стремительное и страстное траханье с Аммоном.
- Ты слишком беспокоишься, - сказала она мне на вторую ночь, когда, вновь продемонстрировав свое бессилие, я с досады посоветовал ей бросить меня и обратиться в аммонизм. - Во-первых, я никогда не переставала и не перестану быть аммониткой - как, впрочем, и сабазианкой, несмотря даже на то, что ни один из них не выходит больше со мной на связь. - Я не был, спокойно напомнила она мне, единственным богом ее пантеона; с другой стороны, ей доставляло невообразимое счастье просто находиться вместе со мной, на моем алтарном ложе, знать свое божество - любое из ее личной троицы - "теплой, человечной личностью", "вне пьедестала", по ее выражению. А сверх того, неужели я и в самом деле настолько наивен, что уравниваю занятие любовью - на манер неоперившегося юнца - с более продолжительным проникновением?
Да.
- Я же герой! - Взмахом руки я указал на свои рельефные триумфы, первую сцену в развитие которых она мне в тот день представила. - Мой стиль - виртуозность в исполнении любой роли!
Она убрала мою правую руку: ее убеждения не дозволяли недалекой, по обязанности, разработки клиторали - даже божеством.
- Чем больше ты думаешь о сексе как о представлении, - сообщила она мне, - тем сильнее накатит на тебя страх перед сценой в ночь премьеры. А теперь покрепче обними меня и войди поглубже в детали того, что я тебе сегодня открыла.
Вздохнув, я так и поступил, скручинившись калачиком позади своей мудрой и симпатичной наставницы точно так же, как пространный второй виток храма, в который она ввела меня днем, конхоидой огибал первый. Как я в конечном счете и чаял и гадал, рельефы Персеиды и мой алтароцентрический взгляд отнюдь не исчерпали друг друга там, где я царственно восседал с Андромедой; вторая серия - соответствующая с сохранением пропорций первой, но существенно превосходящая ее размахом, дабы соответствовать масштабу их грандиозного разворота - начиналась безо всякого перерыва, прямо за колонной на дальней стене, лежавшей на одной прямой с левым задним столбиком моей кровати и пупком Каликсы.
- Ты видела, как все это было, - сказал я. - Подрастали беспокойные дети; мы с Андромедой стали совершенно разными людьми; брак наш сел на мель. Царство мое не нуждалось в особом попечении, репутация - в подтверждении… но я утратил и свой блеск, и свои золотые кудри: минуло двадцать лет, как я обезглавил Медузу; я набрал двадцать лишних килограммов весу и умирал со скуки. Впереди было еще полжизни, а я чувствовал себя скованным, запертым внутри Данаиной утробы, обитого медью сундука, заданий Полидекта. На самом деле - пожалуйста, не смейся - постепенно я пришел к убеждению, что каменею, и спросил у своего врача, не может ли это быть запоздалым результатом облучения Медузой. "Просто суставы с возрастом уже не те", - справедливо провозгласил этот дурак и посоветовал забыть о Горгоне, отказаться от узо, побольше упражняться. Но охота на лис и в подметки не годится монстромахии; я вставал слишком поздно, пил слишком много, бесстыдно пользовался своим авторитетом, докучая каждый вечер попавшимся под руку слушателям рассказами о своей жизни. "Тогда смените обстановку, - прописал доктор, - небольшая морская прогулка принесет вам огромную пользу". Он даже подмигнул мне: "Возьмите с собой женушку; второй медовый месяц - ну и так далее".
- Иногда, - сказала Каликса, - я по-настоящему удивляюсь докторам.
- Я тоже. Но я предложил это, и Андромеда сразу же согласилась: оставим детишек в Аргосе и поплывем в Иоппу, чтобы проведать родню, - минуло уже двадцать лет, как она в последний раз видела Кефея и Кассиопею. "Не совсем то, что я имел в виду, - сказал я. - Мы остановимся там, когда придет время, но давай пройдем весь путь: заглянем к царю Диктису на Сериф, поприветствуем в храме на Самосе Афину, съездим к горе Атлас, где я накоротке вырубил ток в контуре грай, - ты же никогда не видела горы Атлас, - затем на денек остановимся в Хеммисе на Ниле, где я приземлился, чтобы утолить жажду, перед тем как спасти тебя". Между прочим, Каликса… - Я развернулся, чтобы проследить взглядом за этими свернувшимися на стене эпизодами.
- Пожалуйста, не останавливайся, - взмолилась она, и, сочтя, что вопреки собственным установкам в виду она имеет необременительное рукоделие, которым я сопровождал свое повествование, я продолжил:
- И вот, с самого начала развернулась борьба - несмотря даже на то, что я исключил из нашего маршрута Стикснимфвилль, Гиперборею и Гесперию, чтобы выкроить лишнюю неделю на Иоппу и краткую экскурсию в фессалийскую Лариссу. "Иоппа, и точка", - заявила Андромеда.
- На мой взгляд, с ее стороны это неблагоразумно, - сказала Каликса.
Я откашлялся:
- Ну хорошо, возможно, в желании вернуться в памяти к славным дням моей юности и присутствовала доля праздной суетности, но было это не голое тщеславие - и то же относится к моим еженощным рассказам: где-то по пути я что-то потерял, не туда свернул, утратил сноровку, не знаю, что именно; мне казалось, что если я смогу с должным тщанием по нему пройти, мне удастся ухватить систему, отыскать ключ.
- Чуть выше и слева, - прошептала Каликса. Но я уже ушел в свой рассказ.
- Со времен ссоры с твоим приятелем Сабазием, - сказал я, - отношения между мной и Андромедой уже никогда не были такими, как прежде. - Я рассказал ей, как, прикрываясь своей дионисийской кличкой, явился кутить в Аргос с Наксоса пузатый бог пива со своей новой женой Ариадной…
- В последний раз, когда мы виделись, он рассказывал о ней, - призналась Каликса. - Поначалу я обезумела от ревности, но он был так счастлив, а она так мила…
- Обезумели все, - сказал я, - особенно женщины в летах, пей-пей-пей, а когда я попытался было закрыть бары, он подговорил их поедать, пока я не уступлю, своих детей. Честное слово. Мне следовало протянуть некоторое время - надо же хоть в чем-то положить им предел, - но Андромеда утверждала, что я не могу смириться с его популярностью… - Правда заключалась в том, заявил я, что я и в самом деле завидовал богу-выскочке из-за его поклонников и поклонниц, тем паче что моя собственная слава, после того как я отказался от героизма в пользу размеренного правления Арголидой, ничуть не возросла; с другой стороны, пусть и не ханжа, я в общем-то верил в порядок, умеренность, самодисциплину и в принципе противился беспорядочным оргиям домохозяек, не говоря уже о педофагии. Точно такому же сыну Зевса, как и Сабазий, хоть и не богу (поскольку матушкой мне приходилась простая смертная), мне выпало преисполненное трудоемких подвигов житие златокудрого героя, в то время как Сабазия, насколько я был в курсе, хлебом не корми, дай только что ни день набраться да оттянуться…
- Скажи лучше "нажраться да нализаться", - спокойно вмешалась Каликса. Ей тоже, добавила она, не по вкусу оргии, разве что среди особо ценимых друзей - таких, скажем, как (от этой идеи она напряглась) Аммон, Сабазий или я сам; общая ее установка - предлагать себя другим, как телесно, так и во всех остальных смыслах, сообразно той оценке, которой она их удостаивает. Тем не менее ради своего пухлого приятеля она встревала в группоблудство, в "одна на всех и все по одному", в "кто крайний" и другие формы извращений, отказываясь в его пользу от своих предпочтений, - точно так же, как с Аммоном она курила коноплю и трахалась раком, хотя, предоставленная, так сказать, самой себе, сплошь и рядом предпочла бы легкое пальмовое вино и позицию номер один. В обоих случаях ее участие в их наслаждениях не только служило вознаграждением, перекрывая собственные предпочтения (на ее взгляд, чисто мученическое вознаграждение), но и наделяло - как раз-таки в подобных обстоятельствах - сами эти поступки подчеркнутой приятностью. Короче, она вовсе не была слепа к недостаткам Сабазия, но они не мешали ей ему поклоняться. "Мы в самом деле частенько болтали - он и я".
