Литмир - Электронная Библиотека

Голос Ансальдо дрогнул, и он не находил в себе сил продолжать рассказ. Члены трибунала, заметив его состояние, позволили ему сесть; овладев собой, Ансальдо вымолвил:

— Подумайте только, святые отцы: каковы должны были быть тогда мои чувства! Ведь это я любил ту женщину, которая, по признанию кающегося, была им убита.

— Она была невинна? — прозвучал вдруг чей-то голос, и Вивальди, чье внимание целиком отвлекло повествование Ансальдо, переведя глаза на Скедони, вдруг понял, что произнес эти слова не кто иной, как он. Исповедник мгновенно повернулся к нему. Наступило глубокое молчание, во время которого Ансальдо пожирал взором обвиняемого, потом воскликнул: «Да, она была невинна!» И добавил с жаром: «Она была воплощением добродетели!»

Скедони, замкнувшись в себе, погрузился в молчание. Среди членов трибунала пробежал ропот, потом голоса сделались громче; наконец секретарю велено было записать вопрос Скедони.

— Принадлежит ли только что услышанный вами голос тому самому грешнику, чью исповедь вы принимали? — спросил инквизитор у Ансальдо. — Вы помните свое утверждение, что непременно узнаете его снова?

— По-моему, да, — ответил Ансальдо, — но поклясться в этом я не могу.

— Странная неуверенность! — проговорил тот же самый инквизитор, весьма редко испытывавший скромные сомнения на какой-либо счет. Отцу Ансальдо приказали возобновить рассказ.

— Столкнувшись вплотную с убийцей, — проговорил Ансальдо, — я покинул исповедальню, но лишился чувств, прежде чем успел отдать распоряжения о поимке преступника. Когда я очнулся, было уже поздно — он скрылся! С тех самых пор и до сего дня я никогда его не видел; не рискну также заявить, что стоящий передо мной человек — именно он.

Инквизитор собирался что-то сказать, но главный инквизитор предостерегающе поднял руку, призывая к вниманию, и обратился к Ансальдо:

— Возможно, вы и незнакомы со Скедони, монахом из обители Спирито-Санто, преподобный отец, но не припомнится ли вам некий граф ди Бруно, ваш прежний друг?

Ансальдо вновь устремил на Скедони долгий испытующий взгляд, однако на лице монаха не отразилось ни малейшего чувства.

— Нет, — проговорил в конце концов исповедник, — я не возьму на себя смелость утверждать, будто это и есть граф ди Бруно. Если же это он, годы сильно изменили его внешность. У меня есть доказательства, что исповедь я принимал у графа ди Бруно; он упоминал мое имя в числе своих гостей, касался также обстоятельств, известных только мне и графу; но повторяю: назвать Скедони именно тем самым кающимся я не посмею.

— Зато посмею я! — раздался новый голос.

Вивальди, обернувшись, увидел, как к ним приближается тот самый таинственный незнакомец; капюшон его был откинут, и угрожающая свирепость омрачила его черты. Скедони, едва только заметив незнакомца, пришел в волнение; в лице его впервые произошла какая-то перемена.

Судьи сохраняли полное молчание, однако на их лицах изобразилось удивление, смешанное с беспокойным ожиданием. Вивальди уже готов был воскликнуть: «Вот тот, кто говорил со мной!» — но тут голос незнакомца прервал его.

— Ты узнаешь меня? — сурово обратился он к Скедо-ни и недвижно застыл на месте.

Скедони ничего не ответил.

— Так ты узнаешь меня или нет? — повторил монах еще более строгим размеренным голосом.

— Тебя? — слабо отозвался Скедони.

— А это тебе знакомо? — вскричал монах, вытаскивая из складок одеяния кинжал. — Знакомы тебе эти несмываемые пятна? — Он поднял кинжал и, протянув руку, направил его на Скедони.

Духовник отвернулся; им, казалось, овладела страшная тоска.

— Этим оружием был сражен твой брат! — воскликнул страшный посетитель. — Назвать мне свое имя?

Скедони явно изменило его самообладание: пошатнувшись, он прислонился к колонне.

Смятение было теперь всеобщим: необычайная внешность и еще более необыкновенное поведение незнакомца поразили ужасом членов трибунала, служителей самой инквизиции! Некоторые поднялись с места, другие громко спрашивали у служителей, стороживших вход, кто впустил незнакомца в зал, в то время как главный инквизитор переговаривался с членами трибунала, то и дело взглядывая на незнакомца и на Скедони, словно бы речь шла о них. Монах по-прежнему сжимал в руке кинжал, не сводя глаз с духовника; тот, отвернув лицо, все так же прислонялся к колонне.

Наконец главный инквизитор предложил всем членам трибунала занять свои места и отдал распоряжение стражникам удалиться.

— Святые братья! — заявил он. — Призываю всех в этот ответственный час к спокойствию и благоразумию. Продолжим допрос обвиняемого; как попал сюда посторонний, выясним впоследствии. А пока дайте ему разрешение присутствовать в зале суда — и выслушаем ответы отца Скедони.

— Мы даем такое разрешение! — Члены трибунала склонили головы в знак согласия.

Тут Вивальди, тщетно пытавшийся во время суматохи обратить на себя внимание, воспользовался возникшей паузой, но, стоило только ему заговорить, несколько голосов нетерпеливо потребовали возобновить допрос; главный инквизитор вынужден был вновь вмешаться и потребовать тишины, чтобы Вивальди мог быть услышан. Когда ему разрешили говорить, юноша сказал, указывая на незнакомца: «Этот монах — тот самый, что посетил меня в камере; кинжал в его руке я уже видел прежде! Именно он побудил меня вызвать в трибунал инквизиции исповедника Ансальдо и отца Скедони. Я выполнил свое обещание — и более непричастен к этому противоборству».

Взбудораженные члены трибунала вновь принялись перешептываться между собой. Тем временем к Скедони, казалось, вернулось самообладание; он выпрямился и, поклонившись судьям, вознамерился держать речь, но ему пришлось выждать, пока не стихнет гул всеобщего волнения.

— Святые отцы! — обратился он к трибуналу. — Незнакомец, который стоит сейчас перед вами, — обманщик! Я докажу, что мой обвинитель некогда был моим другом, — и вы видите, как я потрясен его вероломством. Обвинение, им предъявленное, донельзя фальшиво и злонамеренно!

— Был некогда твоим другом! — вскричал монах с необыкновенной выразительностью. — А что сделало меня твоим врагом? Взгляни на эти пятна, — продолжал он, указывая на клинок, — что, они тоже фальшивы и злонамеренны? Не взывают ли они к твоей совести?

— Ничего не знаю о них, — ответил Скедони. — Моя совесть не запятнана.

— Кровь брата запятнала ее! — проговорил монах глухим голосом.

Вивальди, не сводивший глаз со Скедони, заметил, как лицо его залила мертвенная бледность — духовник в ужасе отвернулся от таинственного незнакомца; явившийся к нему призрак покойного брата вряд ли вызвал бы в нем большее волнение. Не сразу вернулся к Скедони и дар речи; собравшись с силами, он обратился к трибуналу.

— Святые отцы! — сказал он. — Дайте мне возможность защитить себя.

— Святые отцы! — торжественно провозгласил обвинитель. — Выслушайте меня, выслушайте мои разоблачения!

Скедони, которому каждое слово давалось с явным трудом, вновь заявил инквизиторам:

— Я докажу, что свидетельствам этим нельзя доверять.

— А у меня есть свидетельство противного! — воскликнул монах. — Вот, — указал он на Ансальдо, — достаточное доказательство того, что граф ди Бруно признал себя виновным в убийстве.

По требованию судей в зале воцарилась полная тишина; у Ансальдо спросили, известен ли ему незнакомец. Исповедник ответил отрицательно.

— Соберитесь с мыслями, — призвал его главный инквизитор, — точность ваших показаний чрезвычайно важна.

Исповедник еще раз пристально оглядел незнакомца и вновь повторил свое утверждение.

— Так вы никогда не видели его прежде? — спросил инквизитор.

— Насколько я знаю, никогда! — ответил Ансальдо.

Инквизиторы молча переглянулись.

— Это правда, — произнес незнакомец.

Столь необыкновенное заявление не могло не поразить трибунал и изумило Вивальди. Слова монаха заставили его недоумевать, каким образом тот сумел проникнуть в тайну Скедони, который, разумеется, вряд ли посвятил бы в свои чудовищные прегрешения кого-либо, кроме исповедника, однако исповедник, как выяснилось, не только не вошел с монахом в доверительную связь, но и вообще с ним не встречался. В полной растерянности находился Вивальди и относительно природы доказательств, которыми монах намеревался подкрепить свои обвинения; между тем всеобщее смятение улеглось, трибунал возобновил свое заседание, и главный инквизитор громким голосом произнес:

97
{"b":"235802","o":1}