— Вот как? — резко переспросил Скедони. — И где же ты тогда был, что умудрился так хорошо все разглядеть? Я ничего подобного не видел.
— Когда вы выстрелили из пистолета, синьор, я стоял у вас за спиной.
— Что-то я тебя не слышал, да и почему ты тогда отступил, а не пошел вперед? И где ты прятался, пока я искал этого негодяя, почему не помог мне?
Проводник ничего не ответил, и Эллена, с самого начала разговора не спускавшая с него глаз, поняла, что он очень смущен; тогда снова стали оживать ее сомнения в надежности их спутника, несмотря на некоторые обстоятельства, говорившие в его пользу. Долее наблюдать ей, однако, не пришлось: Скедони, вопреки совету проводника, туг же пустил лошадь в галоп, и скачке воспрепятствовал лишь крутой подъем.
Пока длилось медленное восхождение, Скедони, изменив своим привычкам, вступил с проводником в обстоятельную беседу и задал при этом ряд вопросов касательно виллы, которую они только что покинули. Удивленная этими дотошными расспросами, Эллена не знала, что и подумать: то ли Скедони испытывал к предмету беседы искренний интерес, то ли хотел выяснить, не обманул ли его проводник, когда рассказывал о вилле. Разговор затянулся, и в сумерках выражения лиц беседующих Эллена разглядеть не могла; поэтому она сосредоточила внимание на тоне речи своих спутников, пытаясь уловить, как он меняется в зависимости от того, о чем идет речь. Надобно заметить, что все это время проводник скакал бок о бок со Скедони.
Воспользовавшись паузой, когда Скедони, по-видимо-му, обдумывал то, что поведал проводник относительно барона Камбруска, Эллена осведомилась о судьбе прочих обитателей виллы.
— Им повезло: когда рухнула старая башня, они проснулись от грохота и выбрались из новой части дома как раз вовремя, потому что после второго и третьего толчков от нее тоже ничего не осталось. В поисках спасения они кинулись в лес — и опять им привалила удача: им удалось с землетрясением разминуться. Не пострадало ни души, кроме самого барона, а кому поделом — так это как раз ему. О! Я бы такое мог о нем рассказать!..
— А что приключилось с прочим семейством в дальнейшем? — перебил Скедони.
— Да разбрелись кто куда, синьор, на старое место никто уже не вернулся. Как же! Достаточно они там натерпелись, а если бы не землетрясение, мучились бы по сию пору.
— Если бы не землетрясение? — удивилась Эллена.
— Вот именно, синьора, ведь оно избавило их от барона. Если бы стены умели говорить, странные они рассказали бы истории; немало им пришлось повидать невеселого; а в той комнате, что я вам показывал, синьора, кроме барона, никто и не бывал, разве что прислуга заходила, чтобы прибрать, да и ту барон едва терпел и все время глаз с нее не спускал.
— Быть может, он скрывал в башне сокровища, — предположила Эллена.
— Нет, нет, синьора, какое там! Он круглые сутки жег лампу, а иногда по ночам слышали, как он… Случилось однажды, его слуга…
— Держись рядом, — прервал его Скедони, — не отставай. Что за басни ты там плетешь?
— Это о бароне Камбруска, синьор, о котором вы меня только что расспрашивали. Я говорил, какие чудные у него были привычки и как однажды декабрьской ночью, когда на дворе бушевала буря, — так мой двоюродный брат Франциск рассказывал моему отцу, а тот уже — мне, а брат был на службе у барона, когда все это произошло…
— Что произошло? — торопливо спросил Скедони.
— То самое, о чем я собираюсь рассказать, синьор. Мой двоюродный брат как раз жил там, в доме, так что все это чистая правда, хотя поверить трудно. Мой отец подтвердит: я сам не верил, пока…
— Довольно об этом, — произнес Скедони. — Из кого состояла семья барона — был ли он женат, когда произошло это разрушительное землетрясение?
— Да, верно, синьор, жена у него была — об этом я вот-вот сказал бы, если бы вы соблаговолили набраться терпения.
— Терпение нужно было не мне, а барону, ведь это он, а не я был женат…
— Кому была нужда в терпении, синьор, так это жене барона — и сейчас вы об этом услышите. Все как один говорили, что баронесса — добрая душа! Но, по счастью, умерла она задолго до того, как все это случилось. Была у барона и дочь — хоть и в малых годах, но если бы землетрясение не принесло ей свободу, то и она бы пожалела, что зажилась на свете.
— До гостиницы еще далеко? — резко спросил Скедони.
— Когда мы взберемся на этот холм, синьор, то на верхушке следующего вы ее увидите, если в окошках будет свет, ложбину перейти — и мы там. Но не тревожьтесь, синьор, тот парень нас не догонит. А вы о нем много знаете, синьор?
Скедони поинтересовался, заряжен ли мушкетон, и, узнав, что нет, велел его немедленно зарядить.
— А уж как бы вы дрожали, синьор, если бы знали его, как я! — сказал крестьянин, останавливаясь, чтобы исполнить приказание.
— Я полагал, что тебе он незнаком? — изумился Скедони.
— И да и нет, синьор; мне о нем известно больше, чем он думает.
— Мне кажется, о чужих делах ты осведомлен чересчур хорошо. — В голосе монаха звучало желание заставить собеседника замолчать.
— Вот и он бы то же сказал, синьор; но дурные дела всегда выйдут на свет Божий, хочешь того или нет. Этот парень иногда приходит к нам в город на базар; долгодолго никто не знал, откуда он и где живет, но в конце концов люди о том проведали, хотя и непросто это далось.
— Похоже, до вершины нам не добраться никогда, — раздраженно сказал Скедони.
— И еще много странного узнали они о нем, — продолжал проводник.
У Эллены, которая прислушивалась к беседе с любопытством почти болезненным, сердце замирало в ожидании дальнейших сообщений проводника о Спалатро, но она остереглась хотя бы единым вопросом поторопить с разоблачением тайн, столь тесно, по-видимому, касавшихся ее и ее покровителя.
— Много лет назад, — проговорил проводник, — этот человек поселился в том странном доме на побережье. Дом этот стоял закрытый с тех пор, как…
— О чем это ты на сей раз? — прервал его исповедник.
— Так я никогда не дойду до конца, синьор. Стоит мне начать, вы тут же меня перебиваете, а потом спрашиваете, о чем это я! Я рассказываю историю, синьор, и к тому же изрядно длинную. Перво-наперво, синьор, знаете, при ком этот человек состоял? И что решил сделать народ, когда впервые об этом заслышал? Только никто бы не поручился, что оно так и есть, да и как поверить, что такое невероятное…
— До этого мне нет дела, — с суровостью в голосе прервал проводника Скедони. — Ничего больше не желаю слышать.
— Я не хотел вас рассердить, синьор; мне и невдомек, что мой рассказ вас касается.
— А кто говорит, что он меня касается?
— Никто, синьор, но мне почудилось, что вы малость вспылили, вот я и подумал… Я не хотел ничего дурного, синьор, просто желал услужить: ведь если этот человек сопровождал вас в пути, я подумал, что вы хотели бы кое-что о нем узнать.
— Я о проводнике ничего не хочу знать, кроме того, что он помнит о своих обязанностях, доставит меня куда надо в безопасности и понимает, когда следует помолчать.
Проводник не возразил ни словом, но натянул поводья и пропустил Скедони вперед.
Вскоре за тем долгий подъем подошел к концу; путники попытались с вершины холма разглядеть гостиницу, о которой говорил проводник, однако все вокруг накрыла тьма, и ни одно светящееся окошко не принесло им вести об уюте и безопасности. Удрученные, они спустились в лощину и оказались вновь в густых лесах. Скедони подозвал крестьянина к себе, коротко приказал ему держаться рядом и тут же умолк; Эллена тоже слишком отдалась своим мыслям, чтобы начать разговор. Намеки, касавшиеся Спалатро, разожгли ее любопытство, а поведение Скедони — его явное замешательство, а также поспешность и повелительный тон, с какими он положил предел разговорчивости проводника, — удивило и даже поразило девушку. Не находя ни малейшего ключа к загадке, она безнадежно запуталась в предположениях и ясно понимала лишь одно: Скедони был связан со Спалатро куда теснее, чем она до сих пор считала.