Пшеница колыхалась от легкого дуновения ветерка. Мне казалось, что я слышу, как она шепчет мое имя. Я почувствовал, как странная легкость наполняет меня, я поскакал вперед, пытаясь стряхнуть ее. Но грязь под ногами засасывала меня все глубже и глубже. Я пустил коня галопом по полоске травы. Однако грязь все еще просачивалась. Я посмотрел вниз и увидел, что трава окрашена в красный цвет. Куда бы ни ступала нога моей лошади, везде из земли, пузырилась кровь.

Я огляделся по сторонам. Я был один. Не было никаких следов моих спутников, небо вдруг потемнело и окрасилось пурпуром. Все звуки смолкли — пение птиц, стрекотание кузнечиков, шелест пшеницы. Тишина, как и небо, была холодной и мертвой. Никаких признаков жизни по всей широкой равнине.

Вдруг из-за холма до меня донесся еле уловимый звук. Это была барабанная дробь. Она смолкла, затем сильнее, чем прежде, раздалась вновь. Я направил туда своего коня. Бой барабана стал убыстряться. Когда я взбирался на холм, дробь, казалось, эхом отдавалась в небесах. Достигнув вершины, я остановил лошадь. Сидя в седле, я наблюдал разворачивающуюся передо мной картину.

Кровь сочилась из земли так, словно та была бинтом, наложенным на незаживающую рану. Земля смешалась с лужами запекшейся крови, и по всему полю комья грязи и кровь стали приобретать очертания. Вскоре я смог различить человеческие тела, освобождающиеся из своих могил. Они рядами вставали из-под земли, я видел сгнившие лоскуты их обмундирования. Я завороженно смотрел на эти полки, батальоны и армии мертвецов. Я видел их остекленевшие глаза. Их кожа разлагалась, носы провалились, тела вызывали омерзение видом крови и слизи. Через секунду все стихло. Затем, словно повинуясь единому порыву, солдаты сделали шаг вперед. Они сорвали свои шляпы и с чудовищной медлительностью подбросили их вверх, приветствуя меня.

— Vive l’Empereur!

— Да здравствует император! Повелитель мертвых!

Я выпрямился в седле, вспомнив последнюю ночь, проведенную на Пиккадилли. Меня охватила уверенность, что это видение тоже родилось в моем воображении. И я искал существо, которое походило бы на пашу. Я увидел его на коне, вырисовывающимся силуэтом на фоне пурпурного неба

— Вахель-паша? — Я прищурился.— Неужели это вы?

Он приподнял шляпу, подражая приветствию мертвых солдат. Затем пустил лошадь галопом, удаляясь от меня; я бросился вслед за ним, чтобы уничтожить его и вернуть контроль над своими видениями. Существо обернулось. На его лице было выражение удивления. Внезапно, прежде чем я успел заметить его стремительное движение, я ощутил его пальцы на своем горле. Под натиском я отпрянул назад. Давно я не сталкивался с силой, подобной моей. Я стал бороться с ним и снова заметил на лице пяти удивление и сомнение. Я почувствовал, как он слабеет. Я стал хлестать его по лицу. Он оступился и покатился на землю. Я шагнул к нему и тут услышал крик.

Я обернулся. Полидори пристально смотрел на меня. Он заглянул в мои глаза и снова закричал. Я вновь обратил взор туда, где лежал паша,— его там не было. Я выругался и вздохнул. Теперь я слышал пение птиц и, взглянув на поле битвы, увидел лишь траву и невытоптанные колосья.

Я бросил взгляд на Полидори. Он все еще был без сознания и, стеная и корчась от боли, катался по земле. Наши проводники подбежали к нему. Хорошо, подумал я. Они помогли Полидори. Я развернул коня и поехал по полю. Крестьяне предлагали мне сломанные сабли и черепа. Я купил несколько. Теперь я ехал один, размышляя о крушении наполеоновской армии и фатальной быстротечности человеческой жизни,

Когда мы возвращались в Брюссель, Полидори продолжал молча смотреть на меня. Его глаза были полны подозрения и ужаса. Я не обращал на него внимания. Только поздно ночью, убив жертву, напившись крови и чувствуя сытость, я занялся им. Он спал. Я грубо растолкал его и схватил за горло. Я предупредил его, чтобы он никогда впредь не пытался проникать в мои видения.

— Но я видел, что вы в трансе,— выдавил, задыхаясь, Полидори.— Я подумал, что это может быть интересно, прочесть ваши мысли. В самом деле,— воздух со свистом вырвался из его груди,— как ваш врач, я полагал, что это мой долг.

Я провел пальцем по его щеке.

— Не пытайтесь сделать это вновь,— прошептал я.

Полидори злобно посмотрел на меня.

— Но почему нет, милорд? — спросил он.— Неужели вы думаете, что мой разум не такой, как ваш?

Я улыбнулся.

— Да, я так думаю,— мягко прошептал я.

Полидори открыл было рот, но, увидев мои глаза, побледнел и издал какой-то невнятный звук. Наконец, он склонил голову. Затем повернулся и вышел. Я надеялся, я думал, что он понял.

Но ничто не могло сдержать его тщеславие. Полидори продолжал размышлять о случившемся.

— Почему,— внезапно спросил он несколько дней спустя,— солдаты приветствовали вас как императора?

Я с удивлением посмотрел на него и холодно улыбнулся.

— Это был всего лишь сон, Полидори.

— Сон? — Он выпучил глаза и в возбуждении закивал головой.— Сон.

Я отвернулся и уставился в окно экипажа, наслаждаясь красотами Рейна, вдоль которого мы ехали. Я посоветовал Полидори сделать то же. Он послушался моего совета. Несколько миль мы ехали в полном молчании. Затем Полидори начал тыкать мне пальцем в грудь.

— Почему вы? — снова разразился он.— Почему?

Он похлопал себя по груди.

— Почему не я?

Я взглянул на него и расхохотался.

Полидори тяжело дышал, он был разъярен. Затем он перевел дыхание и попытался успокоиться.

— Умоляю вас, милорд, скажите, что именно вы умеете делать лучше, чем я?

Я слегка улыбнулся.

 — Не считая написания стихов, которые я продаю? — Я наклонился вперед.— Три вещи.— Я достал пистолет и взвел курок. Полидори отпрянул назад.— Я могу попасть в замочную скважину с тридцати шагов.— Я жестом показал на Рейн.— Я могу переплыть эту реку. И третье...— Я поднес дуло пистолета к виску Полидори. Я заглянул в его глаза и овладел его волей. Я вызвал в его сознании видение, будто он сам с содранной кожей пригвожден к собственному операционному столу. Я заметил, как краска сходит с лица Полидори. Я рассмеялся и откинулся назад.— И в-третьих,— повторил я,— как видите, я могу наполнить вас таким ужасом, который сведет вас с ума. Итак;, доктор... не искушайте меня.

Полидори дрожал, судорожно глотая воздух. Мы вновь погрузились в тишину. Он не проронил ни слова, пока экипаж не остановился для ночлега Выходя из него, Полидори обернулся ко мне.

— Почему именно вы стали императором? — спросил он.— Почему солдаты приветствовали вас?

Чувства обиды и зависти омрачили его лицо. Он отвернулся и побежал в гостиницу.

Я не останавливал его. Мне нравились его вопросы. Леди Мельбурн называла меня преемником паши, а сам паша был кем-то вроде короля. Я не желал подобной власти, времена королей прошли, и, хотя я был вампиром, я все еще дорожил свободой. Но те мертвецы на поле Ватерлоо, что боготворили меня, были ли они заколдованы словно в насмешку надо мной? Но кем? Самим пашой? Но он давно мертв, в этом я был уверен, ибо сам пронзил его сердце. Я почувствовал, что он мертв, я знал, что я это почувствовал.

Это не могло быть его лицо — в таком случае чье лицо я видел на Пиккадилли и чью мертвенно-бледную маску наблюдал на фоне неба над Ватерлоо? Я постарался избавиться от таких мыслей, дабы они не тревожили мне сердце. Если какое-то существо за пределами этого мира собирается помериться со мной силами, что ж, пусть, но я сомневался, что оно обладает силой, равной моей.

Мы продолжали путешествие и вскоре пересекли границу Швейцарии. Заснеженные и величественные Альпы возвышались над нами. Все это время я не видел ничего необычного. Ничто не вторгалось в мои сны. То существо, кем бы оно ни было, оставалось в тени. Я был доволен, но не удивлен. Мне вспомнилось, как я хлестал его лицо на поле Ватерлоо. Было бы глупо осмелиться бороться со мной дальше. Когда мы прибыли в Женеву, я стал понемногу успокаиваться... Что, как оказалось, было непростительной ошибкой.