Розамунда... Какое милое, всепрощающее существо, и, черт возьми, старик, какой я счастливчик, что вновь греюсь у семейного очага. Как я мог рисковать этим? Как мог быть таким ослом? Как мог причинить моей дорогой Розе такую боль? Нельзя сказать, что я сожалею о Лайле,— она слишком замечательная и совершенно другая,— но понимаю, что получил свое.

Приезжайте навестить меня, Джек. Прямо в контору. Кабинет у меня чертовски впечатляющий, а стол — самый большой в истории мира. Но если подумать, что за дела здесь вершатся, то сразу понимаешь: здесь маленьким столом не обойдешься. И я не хвастаюсь, просто очень хочу повидаться с вами, старина. Мы ведь давно не виделись, не так ли? Я бы и сам к вам приехал хоть сейчас, но я все еще немного слабоват — хотя мне уже разрешили работать за столом (за моим большим столом), меня никуда не выпускают. Позорище, но так и есть.

Всего наилучшего, старина! И снова от Розы и от меня — большое спасибо.

До скорого свидания, старикан!

Ваш преданный друг

Джордж.

7 мая. Трудная неделя... Очень мало времени и на исследования, и на размышления. Хотя сегодня удалось поработать в лаборатории, а потом почитать Кляйнеланг-хорста о раковых клетках... Интересные аргументы, но где доказательства? Та же проблема и с моими теориями — нет подтверждения на практике... Словно я иду в никуда. Хотелось бы получить пробы крови из Каликшутры. Тогда у меня, по крайней мере, было бы над чем работать. Но пока я в совершенной растерянности.

Более удачно ротерхитское дело, хотя и здесь не все еще решено; есть нечто таинственное, что беспокоит меня. Но Джордж получил свой урок. Я настоял, чтобы он держался подальше от Лайлы, и если он сдержит свое слово и не вернется к ней, то опасность в будущем можно свести к минимуму. В начале этой недели он написал мне письмо, в котором сообщил, что вроде бы оправился после своих похождений. Страшно подумать, и это наш министр — чем больше он заблуждается, тем глупее ведет себя, он все тот же Джордж Моуберли. Однако... не совсем. Вчера вечером я приехал на Гросвенор-стрит навестить его и увидел, что он еще очень слаб. Я даже удивился тому, что он продолжает работать,— в Кембридже он по малейшему поводу залегал в постель, а сейчас трудится до упаду, как заводной.

— Это все его законопроект,— поведала мне с глазу на глаз леди Моуберли.— Он считает, что этим сделает себе карьеру, но если законопроект его доконает, что станется с перспективами?

Она попросила меня переговорить с Джорджем, и я охотно исполнил ее просьбу. Увы, на все мои доводы Джордж отвечал смехом, уверял, что с ним все в порядке, но я продолжал настаивать, и в конце концов он предложил обследовать его и определить, болен он чем-нибудь или нет. Я так и сделал, однако, признаюсь, ничего опасного не обнаружил. Но чем объяснить его столь явную слабость? Следуя интуитивной догадке, я проверил, нет ли на его теле шрамов. Нашел лишь одну царапину сбоку на шее, но Джордж заявил, что это порез при бритье, и у меня не было никаких причин оспаривать данное утверждение. Поэтому я, как врач, посоветовал ему не перетруждать себя, в ответ на что он рассмеялся — и правильно сделал, ибо он не привык выслушивать от меня такие советы.

Когда леди Моуберли вышла, Джордж опять заговорил со мной о Лайле. Его страсть к ней очевидна, но, к моему облегчению, он решил сдержать свое слово и всячески избегать встреч с нею. Засим последовали удары в грудь и восхваления собственной жены. Я спросил, как без помощи Лайлы продвигается его работа. Он пожал плечами и вроде обиделся, затем пробормотал, что я понял его письмо слишком буквально и его успехи не зависят от ее помощи. При этом он как-то принужденно смеялся. А когда я поинтересовался, не была ли Лайла родом из пограничных районов Индии, он расхохотался во второй раз и чуть ли не возмущенно спросил:

— А какого черта она должна быть оттуда?

Я пояснил и задал ему ряд вопросов, связанных с Каликшутрой. К примеру, я спросил, чья была идея назваться раджой этого королевства в регистрационной книге театра «Лицеум» — его или Лайлы?

Джордж насупился и задумался.

— Моя,— пробормотал он наконец.— Определенно моя... моя! — Эту фразу он повторял все более уверенно.— Видите ли, Джек,— добавил он, словно побоявшись, что его слова не убедили меня,— Каликшутра — одно из королевств, на которые распространяется действие моего законопроекта. Я как раз работал над решением о его статусе. Так что неудивительно, что это название пришло мне в голову. И конечно же,— прибавил он торопливо,— эти драгоценности, которые я купил у Лайлы, помните? Они ведь тоже из Каликшутры.

Я слегка улыбнулся, и Джордж угрожающе наклонился ко мне:

— На что вы намекаете, Джек?

Я пожал плечами и не ответил, спросив вместо этого, что он предлагает по Каликшутре в своем законопроекте.

— Вы же знаете, этого я сказать не могу! — возмутился он.

— Хорошо, тогда мои извинения,— ответил я.— Но все же меня интересует, Джордж, ваша работа по Каликшутре... Лайла как-нибудь вам в ней помогала?

Джордж секунду или две молча смотрел на меня, потом покачал головой и вновь рассмеялся:

— Ради Бога, Джек, я говорил вам: она — женщина и в политике не разбирается.

Он громко хохотал над моим предположением, и постепенно беседа наша перешла на другие темы. Временами, однако, я замечал, что он слегка хмурит лоб. Я решил истолковать это как обнадеживающий знак: если Джордж не принял во внимание мои слова, то настало время осознать мою правоту. Надеюсь, это и в самом деле побудит его держаться подальше от таинственной Лайлы. Пишу сии строки не из-за оскорбленных чувств леди Моуберли, а ради самого Джорджа. Не знаю, откуда исходит страх, здесь много обстоятельств, а я, видимо, боюсь гадать, какой оборот они могут принять. Иногда думаю о Хури: у него нашелся бы ответ, он смог бы определить этот оборот. Но наверняка оказался бы не прав, а я не могу терять время на невозможное. В одном лишь я уверен: эту тайну предстоит еще познать.

Обо всем этом вчера вечером я размышлял в кэбе, возвращаясь от семьи Моуберли. Странно, но меня вновь охватило уже испытанное ранее чувство, что кто-то или что-то следит за мной. Конечно, я понимаю, это ощущение не имеет под собой оснований, но вчера вечером оно столь давило на меня, что я высунулся из окошка кэба и внимательно осмотрел улицу. И ничего не увидел. Уже стемнело, и свет газовых фонарей окружали клочья пурпурного тумана, а на улице было полно экипажей. Я рассмеялся над своим страхом, обозвал себя идиотом и забился в угол кэба. Когда мы доехали до Уайтчепель-роуд, я расплатился с извозчиком и пошел к «Подворью Хирурга» пешком. Шум уличного движения стих, и, прежде чем свернуть на Хэнбери-стрит, я нырнул в какую-то арку и затаился, поджидая своего преследователя. Никто не появился. Я готов был выйти на улицу, как вдруг затопали копыта и по уайтчепельской грязи заскрипели колеса. Мимо проехал кэб. Занавеска на его окне отодвинулась, и из кэба выглянуло чье-то лицо. Секунда, и кэб проехал, тем не менее я успел узнать пассажира. Это была та белокурая женщина, которую я видел ранее. Поэтому я предположил, что интуиция меня не под вела, и женщина действительно следила за мной, хотя понятия не имею зачем.

Пункт к размышлению. И у Лайлы, и у негритянки, которую видела Мэри Келли, красота такая, что стынет кровь в жилах.

11 вечера. Совершенно неожиданно ко мне приехал Джордж. Уже поздно, а сам Джордж на вид очень слаб. Он сразу перешел к делу. Он хочет навестить Лайлу и спросить ее, не из Каликшутры ли она. Значит, мои рекомендации действительно принесли плоды. Беспокоит только то, что Джордж подумывает о возвращении в Ротерхит. Я повторил свои предупреждения, потом усадил его и заставил написать письмо о том, что он насовсем прерывает всякие отношения с Лайлой. Я попросил его оставить письмо у меня и сказал, что сам отправлю его. Он уехал около полуночи, рассыпаясь в благодарностях.