— Ах, доктор Элиот, доктор Элиот,— провыл Полидори,— вы такой ужасно умный!

Он выплюнул последние слова и кинулся вперед, но Элиот упреждающе крикнул, и не успел Полидори схватить меня, как я перехватил его руки. Полидори замер с презрительной ухмылкой на губах.

— Сейчас у меня нет желания продолжать этот неприятный разговор,— терпеливо промолвил Элиот.— Мне неинтересно выслеживать вашу... как назвать ее?., хозяйку?., сообщницу? Просто скажите мне, где вы держите Моуберли, и оставим друг друга в покое.

— О, вы исключительно внимательны!

— Предупреждаю, иначе я обращусь в Скотланд-Ярд.

— Что? — ухмыльнулся Полидори.— И испортите репутацию благородного министра?

— Предпочел бы избежать этого,— ответил Элиот,— но что бы он там ни испортил себе, я должен сохранить ему жизнь.

— Ей ничто не грозит.

— Так вы признаете, что он здесь?

— Нет.— Полидори помедлил, вновь скаля зубы в улыбке.— Но был, доктор Элиот.

Он слегка отступил, не сводя с нас глаз, и поднял руки. Не оборачиваясь, он передал трубку старухе-малайке, та зажгла ее, и Полидори, всунув чубук меж губ, три или четыре раза вдохнул дым, блаженно закрывая глаза.

— Ах, хорошо,—пробормотал он,—ах, как замечательно... К нам сюда издалека приезжают.— Глаза его вдруг открылись.— Приезжают, доктор Элиот... Поверьте мне, приезжают!

Он улыбнулся, и губы его окутала желтая пленка слюны. Он слизнул ее, и глаза, казавшиеся затуманенными, снова стали холодными и пронзительными.

— Вы очень умны, доктор Элиот. Но никакого заговора нет. Людям нужен опиум... даже министрам правительства.

— Нет,— качнул головой Элиот.— Вы заманили его сюда.

— Заманил? — Полидори откинулся в кресле. Глаза его опять заволокло туманом.— Заманил, заманил, заманил! Мне нужны богатые люди,— засмеялся он,— люди со средствами... джентльмены из Вест-Энда.— Смех его перерос в поток резкого, высокого хихиканья.— Ну да, я заманил их, доктор Элиот.— Он повторил эту фразу, медленно наклонился и принялся покачивать трясущимся пальцем перед лицом моего спутника.— Но если они попробовали наркотиков... если они попробовали... то пусть сами за себя отвечают...

Глаза его, преисполненные наставительной торжественности, потухли, и он в который раз разразился переливчатым хихиканьем. Элиот несколько отвлеченно наблюдал. за ним.

— Взгляните,— заметил он,— как деревенеют мускулы на его щеках. Явное свидетельство ступора, в который он погружается.— Он оглядел комнату.— Все может оказаться легче, чем я отваживался надеяться,— сказал он и стал осматривать тела лежащих в притоне, но быстро нахмурился и, повернувшись ко мне, помотал головой.

— Он, наверное, у раджи,— высказал я предположение.

— Кто?

Я в изумлении уставился на него:

— Сэр Джордж, кто ж еще! Разве мы не его ищем?

— Ну конечно,— ответил он, отворачиваясь.

Я рассердился на эту внезапную резкость.

— Я, может, очень глуп,— буркнул я,— но не вижу, почему вы так насмешливо относитесь к моему предположению.

— Извините, Стокер, если обидел вас. Но ваше предположение все же смешно, и у нас нет времени обсуждать его. И все-таки,— его глаза сузились, и голос стал тише,— все-таки направление ваших рассуждений, может быть, не столь глупо, как показалось вначале. Нет...

Он энергично подошел к стене и двинулся вдоль нее, нажимая на камни.

— Что вы делаете? — спросил я.

— У раджи, вы говорите? — хмыкнул он.— Я засмеялся, потому что никакого раджи не существует...

— Что?! — вскричал я.

— Раджи не существует... Но есть королева... Стала бы она жить в таком бардаке?

Он сделал какой-то жест, и взгляд его упал на жаровню в углу комнаты. Он сразу подошел к ней и, сдвинув в сторону, ударил по стене за нею. И только он сделал это, как старая карга, сидевшая, уставившись на угольки, подняла голову и пронзительно закричала. Вцепившись в пальто Элиота, она в страхе что-то забормотала. Я попытался ее успокоить, но старческие пальцы отказывались разжиматься. Она смотрела на стену, словно оттуда исходила какая-то угроза, а Элиот сдирал грязные, прокопченные тряпки, за которыми оказалась грубо сколоченная деревянная дверь.

 — Она идет,— надрывалась малайка,— идет за кровью! Королева боли и наслаждения!

 Старуха вдруг поперхнулась, и лицо ее исказила зловещая усмешка, напоминавшая оскал черепа

 — О моя богиня,— запричитала она, выпуская пальто Элиота и поднося руки к глазам.— О моя богиня жизни... моя богиня смерти...

 Элиот нахмурился, глядя куда-то за меня. Я обернулся и увидел, что Полидори следит за нами. Он все еще сидел в кресле, но глаза его вновь открылись, чистые и ясные. Элиот отодвинул засов и распахнул дверь. Мне в лицо ударил прохладный ночной воздух — приятное облегчение после паров опиумного яда. Элиот шагнул вперед и обернулся к Полидори, который наблюдал за нами яркими и немигающими кошачьими глазами. Элиот взял меня за руку.

 — Да идемте же, ради Бога,— прошептал он.

 Я вышел за ним, и мы оказались на каком-то мостике. Под нами виднелась вода, впереди — стена из грязно-бу-рого кирпича. Я оглянулся: глаза Полидори по-прежнему следили за мной. Я с треском захлопнул дверь.

 На лоб мне закапал мелкий холодный дождик. Ко мне вновь стали возвращаться энергия и храбрость. Я осмотрелся. Старый деревянный мостик, на котором мы оказались, был переброшен через узкую полоску воды, по которой когда-то давно проходили торговые суда, ибо на другой стороне высился склад. Но сейчас здесь было пришвартовано лишь одно крохотное суденышко, а когда я взглянул в сторону Темзы, то увидел ряды костылей, вбитых в стенки протоки, так что более крупные суда не могли зайти' сюда. Склад производил впечатление полностью заброшенного, стены его исчеркали черные потеки, а окна, как в домах на Колдлэйр-лейн, были заколочены досками. Меня охватило отчаяние — было ясно, что склад необитаем и мы никого в нем не найдем.

 Мы оба как-то сразу притихли. Мне довелось испытать немало странного в этот вечер, но ничто не могло сравниться с открывшимся сейчас видом, и мне казалось, что я все еще нахожусь в курильне, удушаемый сном от ядовитого дыма. Нам померещилось, что мы очутились в зале какого-то фантастического дворца, даже не в зале, ибо это было что-то более странное и просторное, целый этаж, повисший в воздухе. Потолок уходил во тьму, а единственно различимые стены были за нами и перед нами. В самом центре этих стен находились эбеновые, черного дерева, двери, и по обеим сторонам от створок тянулись альковы. В каждом стояла статуя, и каждая из этих фигур была исполнена в особой манере — они воплощали разные культуры, разные эпохи: здесь — Египет, тут — Китай, а там — Индия. И в то же время в облике статуй было нечто общее, неразличимое и беспокоящее... Я еще раз прошелся взглядом по скульптурам и вдруг осознал, что, в какой бы манере ни были выполнены лица, все они отражали одно и то же: чувственность, красоту и крайнюю холодность. Словно все статуи изображали одну и ту же женщину.

Я пристально взглянул на череду лиц, вздрогнул и отвел взор, ибо, как бы глупо это ни звучало, я почувствовал, что глаза изваяний обращены на меня! Я всмотрелся в тени, отбрасываемые светом газовых факелов, светивших над каждым альковом. По бокам уходили вверх хрупкие, невозможные линии лестниц; говорю «невозможные», ибо их не поддерживали никакие конструкции, они словно нитями вились в воздухе. И у них не было ни начала, ни конца — явная иллюзия, ибо склад был не особенно велик, но все же эффект создавался весьма примечательный.

— Подумать только, сколько денег истрачено на все это! — повернулся я к Элиоту.

Он ответил не сразу, пристально рассматривая, как я понял, одну из статуй. Ее ваяла восточная рука, ибо по форме и по одежде статуя напоминала индийские произведения искусства, которыми я часто восхищался в лондонских музеях. Но эта скульптура по качеству работы отличалась от того, что я видел раньше. На лице ее, равно как и на лицах других статуи, читалась насмешливая чувственность — это производило одновременно отталкивающее и волнующее впечатление. Я почувствовал, как мурашки пробежали у меня по коже. Огромным усилием воли Элиот оторвал взгляд от скульптуры.