Но Джейк исчез.
В поисках его они осмотрели весь магазин. Его не было ни в проходах между прилавками, ни в холодильнике, где лежало мясо, ни на складе, ни в помещении конторы, ни в раздевалке и душевых для продавцов.
Они вышли из магазина – теперь их оставалось только семеро, – двигаясь вслед за Брайсом со всеми предосторожностями и в глубине души надеясь, что Джейк ждет их снаружи, на улице. Но и там его тоже не было.
Повисшая над Сноуфилдом тишина казалась им теперь приглушенным издевательским смешком.
Тал Уитмен подумал, что ночь стала гораздо более темной, нежели казалась всего несколько минут назад. Она напоминала какую-то огромную, бездонную и ненасытную утробу, готовую поглотить их в любой момент. А они, не зная и не сознавая того, уже сами ступили в эту утробу.
– Куда он мог подеваться? – спросил Горди. Выглядел он взбешенным, но так бывало всегда, когда Горди хмурился, на самом деле он вовсе не злился, а был просто напуган.
– Никуда он не подевался, – ответил Стю Уоргл. – Его утащили.
– Но он же не звал на помощь.
– Не успел.
– Вы думаете, он еще жив или… уже умер? – спросила Лиза Пэйдж.
– На твоем месте, куколка, – ответил Уоргл, потирая щетину на подбородке, – я бы особенно не надеялся. Готов прозакладывать последний доллар, что где-нибудь мы его найдем и он будет неподвижен, как камень, и такой же вздувшийся и побагровевший, как все, кого мы тут видели.
Девочка вздрогнула и еще сильнее прижалась к сестре.
– Эй, ребята, давайте не будем списывать Джейка так быстро, – произнес Брайс Хэммонд.
– Согласен, – сказал Тал. – В этом городке действительно много мертвых. Но сдается мне, что большинство жителей не мертвы. Они просто исчезли.
– Они мертвее, чем те младенцы, которых зажарили напалмом. Верно, Фрэнк? – Уоргл никогда не упускал возможности подколоть бывшего офицера, служившего в свое время во Вьетнаме. – Мы их просто пока еще не нашли.
Фрэнк не ответил на этот выпад. Он был достаточно умен и умел контролировать себя, чтобы не отвечать на такие наскоки. Не реагируя на слова Уоргла, он проговорил:
– Чего я не могу понять, так это того, почему оно не схватило нас всех, когда имело такую возможность? Почему оно только сбило Тала с ног?
– Я включал фонарь, – ответил Тал. – Оно этого явно не хотело.
– Да, – продолжал Фрэнк, – но почему из всех нас оно схватило только Джейка и почему сразу же после этого мгновенно исчезло?
– Оно нас дразнит, – сказала доктор Пэйдж. В свете уличного фонаря глаза ее, казалось, горели зеленым огнем. – Помните, я вам говорила о церковном колоколе и пожарной сирене? Что-то похожее и тут. Оно играет с нами, как кошка с мышью.
– Но зачем? – раздраженно спросил Горди. – Что оно от этого имеет? Чего хочет?
– Погодите-ка минутку, – перебил Брайс. – Почему это мы вдруг стали говорить «оно»? Когда я в последний раз спрашивал у каждого его мнение, по-моему, все сошлись на том, что подобное могла сделать только шайка убийцпсихопатов. Маньяков. То есть людей.
Все стояли молча и неловко переглядывались между собой. Никто не торопился первым высказать то, что было на уме у всех. То, что раньше представлялось совершенно немыслимым, теперь казалось уже вполне мыслимым, даже реальным. Но есть вещи, которые нормальному разумному человеку обычно непросто бывает выразить в словах.
Из темноты налетел сильный порыв ветра, и деревья склонились почтительно и благоговейно.
Свет в уличных фонарях опять заколебался.
Все насторожились, встревоженные этим миганием. Тал положил руку на рукоятку револьвера, хотя и не стал доставать его из кобуры. Но на этот раз свет не погас.
Они напряженно вслушивались в кладбищенскую тишину городка. Но единственным звуком был шелест потревоженных ветром деревьев, похожий на долгий, постепенно иссякающий выдох на краю могилы, на протяжный предсмертный вздох.
«Джейк и вправду мертв, – подумал Тал. – На этот раз Уоргл прав. Джейк мертв, а может быть, и все мы уже трупы, просто мы этого еще не знаем».
Обращаясь к Фрэнку Отри, Брайс спросил:
– Фрэнк, почему ты сказал «оно», а не «они» или как-нибудь еще?
Фрэнк посмотрел на Тала, ища поддержки, но Тал и сам толком не понимал, почему он тоже говорил «оно». Фрэнк откашлялся, прочищая горло, переступил с ноги на ногу, поглядел на Брайса, пожал плечами.
– Ну, наверное, сэр, я сказал «оно» потому… ну… солдат, то есть если бы противником был человек, убил бы нас там, в супермаркете, раз у него была такая возможность. Всех сразу, прямо в темноте.
– Значит, ты считаешь, что наш противник – что? – не человек?
– Может быть, это какое-то… животное?
– Животное? Ты и в самом деле так думаешь?
Чем дольше продолжался этот разговор, тем больше Фрэнку становилось явно не по себе.
– Нет, сэр.
– Ну а что же ты думаешь? – спросил Брайс.
– Черт возьми, даже не представляю, что делать, – с отчаянием в голосе произнес Фрэнк. – Вы знаете, я человек военный. Военные не любят ни во что ввязываться вслепую. Они обычно очень тщательно планируют свою стратегию. А хорошее, основательное стратегическое планирование зависит от того, каким опытом мы обладаем и насколько он надежен. Что происходило в похожих сражениях в прошлых войнах? Что делали другие в подобных обстоятельствах? Добились они успеха или потерпели неудачу? А тут у нас не только нет в прошлом чего-либо похожего, нам вообще не с чем это сравнивать. Нет никакого опыта, на основе которого можно было бы строить предположения. Все это так странно. Вот поэтому я и думаю о нашем враге как о каком-то неопределенном, безличном «оно».
– А вы? – спросил Брайс, поворачиваясь к доктору Пэйдж. – Почему вы говорили «оно»?
– Не знаю. Наверное, по тем же причинам, что и Отри.
– Но ведь именно вы высказали гипотезу о том, что под влиянием болезни здесь могли появиться помешанные, которые потом превратились бы в стаю маньяков-убийц. Сейчас вы это исключаете?
– Нет, – нахмурилась она. – Пока еще мы ничего не можем исключать. Но, шериф, я никогда не утверждала, что такое объяснение – единственно возможное.
– У вас есть другие объяснения?
– Нет.
– А у тебя? – Брайс посмотрел на Тала.
Тал, как и Фрэнк несколькими минутами раньше, тоже не знал, что ответить, и чувствовал себя крайне неудобно.
– По-моему, я стал говорить «оно», потому что я уже не могу соглашаться с предположением о маньяках-убийцах.
– Вот как? А почему нет? – Тяжелые веки Брайса поднялись от удивления небывало высоко.
– Из-за того, что произошло в гостинице «При свечах», – ответил Тал. – Когда мы спустились вниз и обнаружили в вестибюле на столике эту руку, сжимающую карандаш для бровей, который мы искали… ну… мне кажется, маньяк-убийца такого бы не сделал. Все мы уже достаточно давно работаем в полиции и навидались подобных типов. Кому-нибудь из вас когда-либо доводилось встречать психопата, у которого было бы чувство юмора? Пусть даже какое-нибудь гнусное, извращенное, но чувство юмора? Все они – люди, абсолютно лишенные этого чувства. Они утратили способность смеяться над чем бы то ни было. Может быть, отчасти поэтому они и чокнутые. И когда я увидел эту руку на столике в вестибюле, я сразу понял, что она не стыкуется с предположением о маньяке. Я согласен с Фрэнком: я тоже склонен пока думать о нашем враге как о безличном «оно».
– Почему никто из вас не хочет признаваться в том, что вы на самом деле думаете? – тихо проговорила Лиза Пэйдж. Ей было четырнадцать лет, она была подростком, который вот-вот должен был превратиться в красивую девушку, но сейчас она смотрела на всех остальных с той наивностью и прямотой, с какой смотрят обычно маленькие дети. – Ведь в глубине души по-настоящему каждый из нас знает, что все это сделали не люди. Господи, все так ужасно – одни ощущения при виде этого чего стоят, – так странно и отвратительно. И чем бы оно ни было, все мы чувствуем, что оно здесь. Мы все боимся этого «оно». И поэтому из последних сил стараемся сделать вид, будто его тут нет. Не признаемся себе в очевидном.
