Его поза... Спина сгорблена, голова опущена. У Эланны сжалось сердце. Он выглядел непривычно потерянным. Эланна всегда видела мужа в высшей степени уверенным в себе, державшим под контролем не только себя, но и внешние обстоятельства. Митч был одной из тех редких личностей – и это всегда ее в нем восхищало, – которых можно забросить в любую точку мира, в абсолютный хаос, и всюду они будут создавать вокруг себя царство высшей надежности и порядка. Именно это качество послужило топливом для его стремительного взлета к вершинам трудной профессии, построенной на жестком соревновании.

Она лихорадочно соображала, с чего бы начать разговор, как вдруг ей бросилась в глаза огромная корзина цветов, занимавшая почти весь стол.

– О Митч...

Он обернулся и попытался состроить веселую улыбку.

– Я надеялся, что ты по-прежнему любишь полевые цветы.

Еще утром, когда он позвонил портье, его полностью устраивал сделанный выбор. Больше чем устраивал – вызывал самодовольство. Но это было утром, до того как он увидел новую, странно помудревшую Элли. Элли с элегантной стрижкой, в элегантном черном костюме и со сложным, но, безусловно, волнующим запахом.

Букет наполнял комнату буйством красок и нежным ароматом, пробуждая романтические воспоминания. Встретив поверх цветов его любящий взгляд, она догадалась, что именно на это он и рассчитывал.

Когда Митч приехал из Ливана на похороны отца, она только что получила свой учительский диплом. И хотя причина приезда была печальной, ни тени грусти не ощущалось в том, как Митч смотрел на нее. Как улыбался ей. Прикасался к ней. Он заставил и Эланну не чувствовать себя несчастной.

Митч в тот раз не отходил от нее ни на шаг. Используя оставшиеся отпуска – из-за бурных событий, которыми был охвачен Ближний Восток, Митч последние два года не отдыхал, – он принялся добиваться Эланны со свойственным ему напором, по принципу «полный-вперед», «плевать-на-мины» и «смелость-горо-да-берет».

На пятый день побывки он пригласил ее покататься вдоль побережья Монтерея. Пейзаж с изрезанной береговой линией покорял своей величественной красотой, но Эланна, покоренная совсем другим, и взглядом не удостоила суровые утесы и бурно пенящийся прибой. Во все глаза она смотрела на Митча. Как его длинные пальцы обхватывают обтянутый кожей руль. Как напрягаются и расслабляются мышцы его длинных ног в узких джинсах. Как он переключает скорость. Ноздри ее с наслаждением втягивали резкий аромат его хвойного мыла. Она была им буквально опьянена.

Вскоре Митч свернул с шоссе на дорогу, извивавшуюся по горам Санта-Лючия. Хотя и посыпанная гравием, дорога представляла собой жидкое месиво. Но Митч не останавливался, а Эланну не заботило, куда они едут. Главное – быть наедине с ним. Тем более что этот праздник не будет длиться бесконечно. Вскоре он вернется к своей работе на другом конце света. А сейчас надо постараться не упустить ни одного драгоценного момента.

– О Боже, – охнула Эланна, когда дорога уперлась в деревянные ворота, на которых висел знак, запрещающий въезд.

– Нет проблем. – Митч вылез из машины и открыл ворота.

– Думаешь, ничего, что мы въехали? – спросила она уже за воротами, когда он снова вышел, чтобы закрыть их за собой. В глазах у нее стояла тревога. Митч усмехнулся: Эланна, по-видимому, принадлежит к тому типу людей, которые считают серьезным преступлением переход улицы в неположенном месте. Привыкнув к мимолетным связям с журналистками, не брезгующими, если нужно, раскопать сенсацию без спросу прямо под окнами чужого дома, Митч нашел заботу Эланны о чужой собственности восхитительной.

– Несколько лет назад я делал в Аризоне передачу о споре за землю, принадлежащую племенам навахо и хопи, – сказал он, продолжая вести машину по грязной извилистой дороге.

– Знаю, я видела ее. – По правде говоря, Эланна не пропускала ни один из его репортажей.

Вот как, она смотрит его передачи... Ну что ж, это приятно.

– Тогда ты, наверно, помнишь, как старейшина хопи сказал, что на самом деле ни один человек не может владеть землей как собственностью. Мы просто получаем ее взаймы у богов. И у будущих поколений.

Она и вправду помнила. Тогда она нашла такой принцип веры достойным восхищения. Но, увы, есть законы о нарушении частной собственности на землю, и они основываются совсем на других принципах.

– Но все же...

– Элли, не беспокойся. – Он провел рукой по ее каштановым волосам, длинным и прямым, как струи дождя. – Нас не арестуют и не бросят в каталажку. Я знаком с владельцем этой собственности.

Сказано было явно с юмором.

– Ты смеешься надо мной?

– Ни в коем случае, – горячо возразил он, свернул на обочину дороги, затормозил и повернулся к ней. Неторопливая рука ласково скользнула по ее щеке. – Ты такое сделала со мной, душа моя, что туг не до смеха.

Она ждала, сердце колотилось едва ли не в горле, а он медленно, нестерпимо медленно склонялся над ней. «Элли», – прошептали его губы, прижавшись к мягкому полураскрытому рту. Его пальцы нежно гладили волосы и шею – так тонкий шелк ласкающе скользит по голому телу... Она чувствовала его теплое дыхание на своей коже. Его губы с томительной неспешностью поднялись к вискам, коснулись век, мочек ушей.

– Элли, ты хоть представляешь, как сильно я хочу тебя?

Его рот снова завладел ее губами, и она успела лишь коротко выдохнуть:

– О да...

Его губы легко покусывали ее нижнюю губу. Она задохнулась от накрывшей ее жаркой волны и прерывисто прошептала:

– Я тоже тебя хочу. Я люблю тебя, Митч. ЛЮБОВЬ. Хотя Митч всегда считал себя человеком бесстрашным, он долгие годы убегал от этого слова, считая его неподъемным грузом, который в конце концов придавит его, помешает работе. То есть жизни. Но сейчас Митч решил, что ради таких нежных слов и жизни не жалко.

Она припала к нему, и тепло ее груди, проникшее сквозь рубашку, вызвало в нем жгучее желание. Хотя Митч был близок к тому, чтобы посадить ее на колени и прямо здесь, в машине, овладеть ею, ему удалось обуздать себя. Ведь он привез ее сюда, чтобы создать воспоминание. Красивое чувственное воспоминание, которое они бы пронесли через всю оставшуюся жизнь. Он не хотел первый раз любить ее на сиденье машины, будто какой-то одержимый сексом подросток.

– Элли, душа моя... – Он взял обе ее руки в свои и притянул к губам. – Это невозможно.

Кровь бросилась ей в лицо. Господи, что это нашло на нее, вдруг взять и выболтать свои сокровенные чувства? Митч Кентрелл привык проводить с женщинами ночи страсти, не связывая себя паутиной романтической чепухи. Что же она натворила? Выдала свою любовь, словно глупая школьница!

– Прости, – с трудом выговорила она занемевшими губами. – Это так, сорвалось с языка. – Она выдавила из себя дрожащий смешок. – Не знаю почему. Я не имела этого в виду. Я хочу сказать... ох, Митч, я не из тех женщин, которым ничего не стоит принимать сексуальное желание за... ну... ты знаешь... – Голос ее упал. Нет, она не сможет и не произнесет еще раз опасное слово.

– За любовь? – спокойно досказал за нее Митч. Голубая сойка ворчала на них с ветки ближайшего дерева. Напряженный, неотрывный взгляд Митча нервировал Эланну, и она отвернулась, отчаянно пытаясь смотреть только на яркую голубую птицу.

Но ускользнуть от цепкой его пытливости не удалось. Он обхватил пальцами ее подбородок и повернул к себе.

– Так что ты чувствуешь, Элли? – Когда он коснулся ее лица, не ласково, как прежде, а властно, как хозяин, Эланна вздрогнула. – Желание? Жажду?

– Я боюсь, – ответила Эланна, потому что не могла солгать.

Задумчиво разглядывая ее, Митч накручивал на ладонь прядь каштановых волос. На ней было длинное белое платье из кружевной ткани на бретельках, уходивших сзади к талии. Взору открывалась молочная кожа, и от этой картины захватывало дыхание. Впечатление создавалось двойственное: и невинной чистоты, и эротичности. Это было и на самом деле. Митч нашел этот контраст неотразимым.