Им надо было возвращаться к дому… Мальчик уже не смел называть его бабушкиным домом, тем более своим домом. Как же он не догадался, что семья, приезжавшая в лес прошлой зимой, решит отобрать у них дом?

Мальчик сделал несколько шагов по направлению к вьющемуся из печной трубы дыму, но понял, что дед за ним не идет. Оглянувшись, он увидел, что старик стоит под вязом, ухватившись за топор.

— Деда, пожалуйста…

Старик с немалым трудом выдернул лезвие из ствола и при этом чуть не упал. Сохраняя равновесие, он ловко развернулся и, опершись на костыль, зашагал за внуком. Каблук его сапога мерно постукивал по мерзлой земле.

Они вышли из леса в стороне от дома. Трава искрилась от изморози. В доме до сих пор горел свет — не теплый печной или каминный, а холодный электрический. В последний раз мальчик видел такой свет в школе. Несколько секунд они стояли на опушке. Наконец мальчик решил рискнуть.

— Нет!

Глаза мальчика с немой мольбой уставились на старика, но тот схватил внука за ворот и, дернув, оттащил назад.

— Они нас увидят.

Дед и внук направились в обход вдоль опушки. Взгляд мальчика то и дело искал освещенное окно дома. Он видел темные тени, двигающиеся на фоне занавесок золотистого цвета. Мальчику показалось, что он различает силуэты мужчины, женщины и маленькой девочки — тех, кого он видел в тот день в лесу. У девочки были светлые волосы, как у его мамы. А еще мальчик запомнил ее ярко-красную куртку с капюшоном.

Они углубились в лес, который за лето очень изменился. Молодые ветви окрепли, потянулись вверх новые стебли подлеска, разросся кустарник… Мальчик уже начал сомневаться, что сможет найти дорогу, но дед уверенно шел вперед, вернее, проворно прыгал, опираясь на «третью ногу».

По тропе они не пошли, а двинулись прямиком между стволами каштанов и берез, пока не вышли на место, где когда-то оставили машину.

Старик нагнулся над капотом, а потом отступил в сторону, давая внуку возможность самому все увидеть.

То, что стояло на обочине дороги, когда-то было машиной. В прошлом мальчик каждый день трясся в ней, когда дед привозил его в школу и увозил домой. Теперь кузов проржавел и утратил свой первоначальный желтый цвет, краска на нем пузырилась и осыпалась. Стекла покрывал не только иней, но и какой-то зеленоватый мох, своим видом вызвавший у мальчика мысли о затяжной болезни. Колеса вросли в землю, их окружала жесткая трава и колючие растения. Колючий кустарник тянулся из тьмы, царящей под днищем автомобиля. Заднее стекло оплетали ползущие стебли, напоминая растопыренные пальцы.

Мальчик расплакался.

— Но она может еще завестись… Давай попробуем!

Старик обошел вокруг машины. Сначала мальчик думал, что дедушка осматривает ее, выискивая явные повреждения, но потом заметил странное выражение глаз старика. Чем-то он сейчас смахивал на сказочного волка с новой ручки на двери дома. Пальцы его потянулись к висящему на поясе топору.

— Нет, деда!

Мальчик бросился вперед, но дед уже выхватил топор из петли. Описав почти идеальную дугу, он с силой опустил его на лобовое стекло. Стекло покрылось трещинами. Разрыдавшись, мальчик зажал уши руками. Сквозь пелену слез он видел, как дед, подняв капот, размахивается и рубит топором внутри. Лезвие было испачкано чем-то черным. За ним тянулись вырванные провода.

Через секунду дед успокоился, вытер лезвие пучком сорванной травы.

— Она мертва, внучок, — с трудом произнес он.

— Можно же было все исправить, — чуть слышно проговорил мальчик.

— Ты съел все пряники.

Мальчик отшатнулся от него и закричал:

— Я говорю о машине!

Не вполне понимая, что делает, мальчик бросился на деда, но остановился и посмотрел на старика сквозь пелену слез. Это были слезы гнева и ярости. Деда он видел так же туманно, как в ночь прошлой зимой, когда сидел, не в силах пошевелиться, а тень из леса подбиралась к нему.

— Зачем, деда? Ты ее погубил… погубил…

— Я тут ни при чем. Это рак свел ее в могилу.

Мальчик протянул руку, желая вырвать топор из рук деда, но тот развернулся и заковылял обратно в лес.

— Ты врешь, деда.

Старик замер на месте, а потом медленно повернулся в сторону внука изуродованной половиной лица.

— Вру?

— Мы можем вернуться в город, в квартиру. Мы можем вернуться в бабушкин дом. Ты просто… не хочешь.

Старик уставился на него сердитым взглядом. Топор он до сих пор сжимал в руке. Секунду в голове мальчика звучало эхо давно забытого сна: «Он идет из леса».

— Почему ты считаешь, что мы не можем, деда?

В ответ по лесу разнеслось приглушенное насмешливое эхо: «Почему ты считаешь, что мы не можем, деда?»

— Почему? У них есть маленькая девочка. Они ее любят. Может, они и о нас позаботятся.

На этот раз дед просто отрицательно покачал головой. Если человек молчит, значит, ему нечего сказать… Молчание раздражало мальчика.

— Ты обещал, деда. Ты обещал, что будешь обо мне заботиться!

Мальчик бросился в лес. Ему почудилось, будто он слышит, как скрюченная пятерня старика со свистом рассекает воздух, пытаясь его удержать, но через секунду был уже вне досягаемости. Он мчался по знакомым, скрытым во тьме ночи местам, пока не добрался до лесной поляны.

Небо было затянуто тучами, но еще не снежило. Мальчик хотел обойти поляну, но сейчас рядом не было деда, настаивающего на этом, и он пошел напрямик. Каждый шаг был равноценен предательству, но мальчику нравилось идти вот так, ни от кого не таясь.

Когда он добрался до маминого дерева, то увидел, что окна дома погружены во мрак. Остановившись на опушке, мальчик принялся разглядывать обновленный фасад. Трудно было поверить, что прежде здесь стоял полуразрушенный бабушкин домик. Фасад дома красовался аккуратной кладкой новенького кирпича, в окна вставлены стекла, на подоконниках стоят горшки с цветами, а сами окна закрыты занавесками.

Мальчика загипнотизировали спокойствие и неподвижность ночи. Ни малейшего движения. Даже ветви над головой не шевелились, так что непонятно, откуда дует ветер. Не было движущихся теней, способных его напугать и заставить пуститься наутек.

Становилось холодно. Мальчик подумал, что зима придет раньше, чем он надеялся.

«Я могу подойти, постучать в дверь. Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом! Тогда из-под избушки высунутся куриные лапы, она повернется, и я войду».

Но он не стал перебегать заброшенный сад, не стал стучать в дверь…

Вскоре до слуха мальчика донесся звук приближающихся шагов.

— Ты идешь домой или нет?

Слова звучали приглушенно. Они, подобно снежинкам, обрушились на землю, срывая листву с деревьев. Эти слова-снежинки залепили мальчику лицо, слово желая создать новую кожу — белую, оледенелую, непроницаемую, губительную для всего хорошего в нем.

Мальчик повернул голову и увидел темную, скособоченную фигуру деда.

Старик говорил о каком-то доме, но мальчик думал лишь о сучковатых ветвях и дьявольских деревьях с лицами мертвых людей на коре.

Мальчик кивнул, но когда он повернулся, чтобы уйти, старик уже исчез. Бросив последний взгляд на темный фасад дома, мальчик сделал шаг назад, как вдруг наверху вспыхнул квадратик света. Новые хозяева, должно быть, отремонтировали трухлявую лестницу, ведущую на второй этаж… Потом он заметил тень в окне, но сразу не смог определить, кто это — мужчина, женщина или девочка. Только когда занавеску отодвинули, он в казавшемся неестественно ярким свете увидел…

Девочка.

Широко распахнув окно, она высунулась наружу, словно решив полной грудью вдохнуть запах приближающейся зимы. Прическа у нее была такой же, как у матери: светлые вьющиеся волосы собраны сзади, непослушные пряди спадают на плечи. Тьма скрывала черты ее лица, но, когда девочка повернулась в профиль, мальчик смог разглядеть ее почти ангельскую привлекательность, повторяющую красоту матери. Одета девочка была в пижаму со звездочками.