— Ну, это инстинкт,— объявил Аткинс, заранее зная, что же хочет от него услышать Киндерман.

Тот просветлел:

— Аткинс, не произноси при мне слово «инстинкт», а я со своей стороны клянусь, что никогда не упомяну про «параметры». Ну что, по рукам?

— Ладно, а можно говорить «инстинктивно»?

— Нет, это тоже запрещается. Инстинкт... А что такое инстинкт? Разве слово само по себе что-то значит? Вот тебе кто-нибудь скажет, что сегодня над Кубой не взойдет солнце, а ты ответишь на это: «Подумаешь, значит, сегодня День-Невсхождения-над-Кубой-Солнца». Так? Ну и что? Разве этим ты что-нибудь объяснишь? Навешивая на какое-то явление ярлык, ты только скрываешь его тайную суть. Вот на меня, например, никакого впечатления не производят слова «сила притяжения». Ну ладно, об этом особый разговор. А пока что вновь возвратимся к охотящейся осе, Аткинс. Это удивительно. И это является частью моей теории.

— Вапхей теории касательно нашего дела? — оживился Аткинс.

— Не знаю. Вполне возможно. А может, и нет. Я просто рассуждаю. Нет, скорее всего, это другое дело, Аткинс. Нечто гораздо большее.— Следователь неопределенно махнул рукой.— Все ведь на этом свете взаимосвязано. А что касается той старушки, ты пока что...

Киндерман внезапно замолчал, а откуда-то издалека донеслись раскаты грома. Следователь уставился в окно. Первые капли дождя робко скользнули по стеклу. Аткинс заерзал на стуле.

— Так вот, эта старушка,— еле слышно продолжал Киндерман, и глаза его мечтательно закатились.— Она приведет нас к: самому сердцу тайны, Аткинс. Лично мне страшновато покуда следовать за ней. Честно.

Следователь замолчал, размышляя о чем-то про себя. Потом, внезапно смяв пустой стакан, швырнул его в корзину для бумаг, стоявшую рядом со столом. Стакан упал в нее с глухим стуком. Киндерман поднялся.

— Ну а теперь поспеши к своей возлюбленной, Аткинс. Жуйте жвачку, пейте лимонад и уплетайте ириски. Что же до меня, то я ухожу. Adieu^[30].— Следователь продолжал стоять на месте, озираясь по сторонам.

— Лейтенант, она на вас,— подсказал Аткинс.

Лейтенант дотронулся до полей шляпы.

— Да, действительно. Надо же, заметил.

Киндерман все еще медлил, стоя возле стола.

— Никогда слепо не доверяй фактам,— буркнул он и засопел.— Факты нас ненавидят. И от них несет частенько чем-то гнусным. Они к тому же ненавидят не только людей, но временами — и саму истину.

Киндерман, резко повернувшись, ковыляющей походкой зашагал к выходу. Однако, не дойдя до двери, он вновь вернулся к столу, обшаривая на ходу свои карманы.

— И еще вот это,— обратился он к Аткинсу.— Сейчас, минуточку...

Киндерман извлек из кармана книгу, взглянул на название и, наспех пролистав ее, вынул оттуда пакетик из-под закусок местного бара. На пакетике было что-то написано. Следователь прижал его к груди, велев Аткинсу не подглядывать.

— Я и не собирался,— обиделся тот.

— Вот и хорошо.— Киндерман расправил листок и начал читать вслух: «Еще одно убедительное доказательство существования Бога связано с разумом, а не с чувствами, и заключается в том, что весьма трудно, даже невозможно представить себе, будто вся бесконечная Вселенная является результатом чистейшей случайности или же объективной необходимости».— Киндерман прижал листок к груди и взглянул на своего помощника.— Кто это написал, Аткинс?

— Вы.

— Да, похоже, до лейтенанта тебе еще далековато. Попробуй отгадать еще разок.

— Не знаю.

— Чарльз Дарвин,— сообщил Киндерман.— «Происхождение видов».— С этими словами он запихнул листок в карман пальто и покинул кабинет.

И тут же снова вернулся.

— И еще кое-что,— спохватился он, подойдя вплотную к Аткинсу. Между ними оставалось не больше дюйма. Лейтенант держал руки в карманах.— Что означает слово «Люцифер»?

— Несущий свет.

— А что составляет основу Вселенной?

— Энергия.

— А какая самая распространенная ее форма?

— Свет.

— Сам знаю.

Поникнув головой, следователь медленно вышел из кабинета. До сержанта донеслись тяжелые шаги Киндермана, спускающегося по лестнице.

Больше он не возвращался.

Сотрудница полиции Джоурдан примостилась в темном углу одной из палат. Старушка лежала на кровати, освещенная тусклым светом ночника. Она не шевелилась и не издавала ни звука. Руки ее были вытянуты вдоль тела, а глаза широко раскрыты. Она ничего не замечала вокруг, словно погруженная в свои неведомые грезы. Джоурдан прислушивалась к ровному дыханию старушки и к барабанной дроби дождевых капель, бивших в окно. Время от времени она начинала ерзать на стуле, устраиваясь поудобней. Ее уже клонило ко сну. Внезапно женщина встрепенулась и широко открыла глаза. Ей послышался странный звук. То ли потрескивание, то ли хруст. Совсем рядом со старушкой. Звук был еле слышен. Почувствовав себя неуютно, Джоурдан огляделась по сторонам. Она даже не поняла, испугал ли ее этот звук или же просто встревожил. Но тут же облегченно вздохнула: вероятно, это всего-навсего кубики льда в стакане около постели старушки.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник Киндерман. Он тихо вошел в палату.

— Вы можете отдохнуть,— предложил лейтенант.

Джоурдан, благодарно улыбнувшись, покинула палату.

Киндерман некоторое время внимательно изучал старую женщину, а затем, сняв шляпу, заговорил:

— Как вы себя чувствуете, дорогая?

Старушка молчала. И вдруг, вскинув руки, начала судорожно повторять все те же странные движения, которые лейтенант рке наблюдал сегодня на лодочной станции. Киндерман осторожно приподнял стул и поставил его рядом с кроватью. В палате невыносимо пахло какими-то дезинфицирующими средствами. Лейтенант сел и начал наблюдать за старушкой. Движения ее рук носили явно не случайный характер. Но что они могли означать? Мрачные тени от рук плясали на стене, напоминая силуэты каких-то жутких пауков, движущихся в таинственном, закодированном танце. Киндерман снова заглянул в лицо старушке. Оно словно излучало непонятную святость, а в глазах застыла безысходная тоска, как будто женщина жаждала и никак не могла открыть свою тайну.

Битый час Киндерман просидел в полумраке наедине со своими невеселыми мыслями, и единственными звуками в палате были стук дождя и его — Киндермана — собственное дыхание. Он рассуждал про себя о кварках и странных, неясных намеках физики, будто бы материя — это не вещество, а некие процессы, происходящие в мире. Они просто меняют расположение теней. Нейтрино в этом мире — призраки, а электроны вообще способны путешествовать во времени. «Посмотрите прямо на неяркую звезду — она сразу же исчезнет,— думал лейтенант,— потому что свет ее попадает на колбочки вашей сетчатки.

А теперь взгляните чуть в сторону от этой звезды — и вы ее увидите, ибо теперь свет воспринимается палочками сетчатки вашего глаза». Киндерман понимал, что и ему теперь придется смотреть не прямо, а чуточку в сторону. Ибо иначе найти ответы на огромное количество вопросов, видимо, просто невозможно. Нет, он не верил, что старушка замешана в убийстве, и все же каким-то шестым чувством ощущал имеющуюся здесь связь. Видимо, срабатывал инстинкт. И чем меньше доверял Киндерман фактам, тем сильнее крепла его уверенность в том, что старушка связана с происшедшей трагедией.

Когда несчастная прекратила наконец свои странные пассы руками, детектив поднялся и в который раз взглянул на кровать. Шляпу свою он держал обеими руками за поля.

— Спокойной ночи, мисс. Извините, что я вас потревожил.

Он вышел из палаты.

Джоурдан курила в холле. Лейтенант подошел к женщине и, окинув ее внимательным взглядом, понял, что она изрядно вымоталась.

— Старушка что-нибудь говорила? — спросил он.

Джоурдан выпустила струйку дыма и отрицательно покачала головой.

— Нет, ни слова.

— Ее кормили?

— Да, она поела немного каши и горячего супа.

Джоурдан нервно постучала указательным пальцем по кончику сигареты, пытаясь стряхнуть пепел.