Каррас забыл формулировку и заглянул в книгу. Провел пальцем по странице и отыскал нужное место: «...достоверные внешние проявления, свидетельствующие о высшем вторжении в интеллект человека». «Есть ли это у Риган?» — спросил себя Каррас.
Он прочитал строчки, которые отчеркнул для себя карандашом: «Изгоняющий бесов должен убедиться в том, что ни одно из проявлений не осталось незамеченным...» Священник зашагал по комнате, перечисляя в уме признаки расстройства Риган и пытаясь по возможности объяснить их. Он перебирал один признак за другим:
Невероятная перемена черт лица Риган.
Частично вследствие болезни. Частично в результате плохого питания и ухода. Но скорее всего, решил он, из-за того, что лицо должно отражать психическую конституцию. И тут же устало подумал: «Хотя одному Богу известно, что это может означать».
Невероятная перемена голоса.
Иезуит ни разу не слышал ее нормального голоса. Но даже если он и был высоким, как утверждает мать, постоянный крик мог огрубить голосовые связки, и, следовательно, голос стал более низким. Дело было даже не в этом, а в удивительной громкости голоса, которая физиологически невозможна. И все же, подумал Каррас, в состоянии возбуждения и в патологии огромная сила и напряжение мышц считаются нормальным явлением. Не может ли это относиться и к голосовым связкам?
Резкое увеличение словарного запаса и объема знаний.
Криптомнезия: сохранившаяся и отложившаяся в глубине мозга информация, полученная с первого дня жизни. У сомнамбул, а иногда и у людей, находящихся при смерти, эта подсознательная информация пробивается наружу с поразительными подробностями.
Тот факт, что Риган мгновенно узнала в нем священнослужителя.
Риган могла догадаться. Если она читала главу про одержимость, то могла ожидать, что к ней пришлют священника Юнг утверждал, что подсознательная интуиция и чувствительность у истерических больных в десятки раз выше той, которую проявляют медиумы во время чтения мыслей и на сеансах спиритизма. Ведь чтение мыслей — это не что иное, как вибрации, незаметное сотрясение воздуха, идущее от человеческих рук. Эти вибрации создают определенный рисунок, он-то и является условным кодом для разных букв или чисел. Риган, угадав его профессию, могла прочитать и мысли священника. Она ведь наблюдала за его манерами, руками, могла почувствовать запах церковного вина.
Риган узнала, что у него умерла мать.
Всего лишь логический домысел. Ему уже сорок шесть лет.
«Помогите старому дьяцку...»
Католичество признает телепатию как реальное и естественное явление.
Раннее развитие интеллекта у Риган.
Психиатр Юнг, наблюдая однажды случай раздвоения личности, обладающей якобы оккультными способностями, сделал заключение, что истерический лунатизм не только обостряет чувственное восприятие, но и повышает интеллектуальные способности, так как новые, вторгающиеся личности оказываются намного умнее первой. «Но все же,— удивился Каррас,— может ли констатация факта объяснить его?»
Внезапно священник застыл над столом. Его осенило, что намек Риган на Ирода был гораздо тоньше, чем ему сначала показалось: когда фарисеи рассказали Христу об угрозах Ирода, Христос ответил им: «Идите и скажите этой лисе, что я изгоняю бесов...»
Каррас взглянул на кассету с записью голоса и устало опустился на стул. Он прикурил еще одну сигарету... выпустил дым., и опять вспомнил братьев Бернеров и восьмилетнюю девочку со всеми признаками настоящей одержимости. Какую же книгу могла прочитать девочка, чтобы подсознательно так правдоподобно симулировать симптомы? И может быть, одержимые в Китае каким-то образом связывались с одержимыми в Сибири, в Германии, в Африке, ведь симптомы всегда были одинаковы?
«Кстати, твоя мать здесь, с нами, Каррас...»
Сигаретный дым поднимался вверх и возвращал Дэмьена в прошлое. Он откинулся назад, уставившись на нижний левый ящик стола, затем выдвинул ящик и вытащил из него старую школьную тетрадь, тетрадь своей матери. «Обучение взрослого населения». Дэлзьен положил ее на стол и с трепетом пролистал. Алфавит, опять и опять алфавит. Потом простые упражнения:
Урок 6.
МОЙ ПОЛНЫЙ АДРЕС.
Между страницами она пыталась написать ему письмо:
«Дорогой Димми,
Я долго ждала тебя...»
Еще одно письмо. Тоже незаконченное. Дэмьен отвернулся. В окне привиделись ее глаза. В них застыла тоска.
«Отец наш, я недостоин...»
Глаза матери вдруг превратились в глаза Риган. Они молили... Они ждали...
«Скажи хоть слово...»
Священник взглянул на кассету с записью голоса Риган.
Он вышел из комнаты, прихватив с собой пленку, и направился в лабораторию. Отыскал свободный магнитофон. Сел. Вставил кассету. Надел наушники. Щелкнул выключателем. Подался поближе и приготовился слушать.
Некоторое время было слышно только шипение пленки. Потом раздался щелчок включаемого аппарата и сразу же какой-то шум, звуки возни. «Привет...» Потом, видимо, кассету остановили. Откуда-то издалека донесся приглушенный голос Крис Макнил: «Не так близко к микрофону, малышка. Держи его чуть подальше».— «Так?» — «Нет, еще дальше».— «Так?» — «Да, вот так. Ну, давай. Говори дальше». Смех. Микрофон стучит по столу. Потом веселый голос Риган Макнил.
«Привет, папа! Это я. М-м-м-м». Опять смех и шепот в сторону: «Я не знаю, что говорить!» — «Ну, расскажи ему, как у тебя дела. Расскажи, чем ты занимаешься». Снова смех. «М-м-м... папа... ну, я... Ты меня хорошо слышишь? Я... м-м... в Вашингтоне, знаешь? Это где президент и этот дом... ты знаешь, папа, он такой... нет, подожди, я лучше начну сначала. Ну вот. В общем, здесь...»
Остальное Каррас слышал неясно, звуки доносились издалека, в ушах шумело, в груди, где-то внутри, всколыхнулось предчувствие: «Существо, которое я видел в той комнате,— не Риган!»
Он вернулся к себе. Произнес молитву, а когда поднимал гостию, пальцы его задрожали. Дэмьен вдруг ощутил надежду, о которой не смел даже думать; против этой надежды восставала вся его воля, каждая клеточка, каждый нерв.
«Это мое тело...» — прошептал он с трепетом.
«Нет, это хлеб! Это только хлеб!»
Дэмьен не осмеливался полюбить вновь и опять потерять свою любовь. Прежняя утрата была для него слишком тяжела. Священник опустил голову и проглотил гостию. Надежда растаяла, а хлеб больно оцарапал его пересохшее горло.
После мессы Дэмьен позавтракал, набросал кое-какие заметки и отправился читать лекцию в медицинскую школу Джорджтаунского университета. С трудом давалась плохо подготовленная речь: «...и рассматривая симптомы маниакальных состояний, вы...»
«Папа, это я... это я...»
Но кто «я»?
Каррас отпустил студентов пораньше и вернулся домой.
Он сразу же сел за стол и еще раз просмотрел главу о признаках одержимости: «...телепатия... естественное явление... движение предметов... теперь предполагается... тело может излучать некий флюид... наши предки... наука... в настоящее время надо быть более осторожным. Однако сверх-нормальные явления не выдерживают критики...» Дэмьен начал читать медленней: «...нужно тщательнее анализировать все разговоры, которые ведутся с пациентом. Если в них сохраняется логико-грамматическая структура и та же система ассоциаций, что и в нормальном состоянии, то одержимость следует поставить под сомнение».
Каррас тяжело вздохнул и опустил голову. Он сильно устал за это время. Нет, он не знает, как поступить... Он не в силах что-либо сделать... Взгляд его упал на иллюстрацию, на вклейку, в книге. Дьявол. Подпись под иллюстрацией гласила: «Пазузу». Каррас зажмурился. Нет, что-то не так... Транквилль... Ему словно воочию представилась картина смерти экзорциста. Последняя агония... рев... вопли... мычание... шипение... рвота... И то, как бесы в ярости от того, что он скоро умрет и окажется вне пределов их досягаемости, сбрасывали его с кровати. И Лукас... Лукас, стоящий на коленях возле кровати, погруженный в молитву. И едва Транквилль умер, Лукасом в тот же момент овладели бесы, и он принялся жестоко избивать еще теплое, измученное, скрюченное, исторгавшее экскременты тело. Сила его была такова, что шестеро здоровых, крепких мужчин не могли справиться с ним, и все это продолжалось до тех пор, пока труп не вынесли из комнаты.
