До сих пор Крис считала миссис Пэррин бесстрашной женщиной с потрясающей силой духа Теперь же она разглядела в Мэри-Джо и беспокойство, и озабоченность. Крис овладело дурное предчувствие, которое она попыталась отогнать прочь.

— Пожалуйста, продолжайте, Мэри-Джо,— улыбнулась Крис.— А вы не знаете, как действует эта планшетка? Она рассчитана на подсознание человека?

 — Да, скорее всего,— согласилась миссис Пэррин.— Но мы можем только предполагать. Рассказывают, что во время спиритических сеансов с планшеткой удавалось иногда приоткрывать завесу тайны. Конечно, не ту, что отделяет нас от мира духов,— в это вы не поверите. Нет, именно ту завесу, которую вы называете подсознанием. Однако, моя дорогая, во всем мире немало сумасшедших домов, где держат людей, имевших неосторожность шутить с такого рода вещами.

 — Вы это серьезно?

 Мэри-Джо замолчала. Затем из темноты донесся ее монотонный голос:

 — Крис, в Баварии жила одна семья. Это случилось в двадцать первом году. Я не помню фамилии. Их было одиннадцать человек. Вы можете проверить это по старым газетам. После одного спиритического сеанса они все сошли с ума. Все сразу. В буйном веселье они подожгли свой дом. Когда была сожжена вся мебель, они хотели сжечь трехмесячного ребенка одной из младших дочерей, но соседи успели вмешаться и остановили их. Вся семья,— закончила миссис Пэррин,— была помещена в сумасшедший дом

 — О Боже! — воскликнула Крис, вспомнив про капитана Гауди. Теперь увлечение дочери приобретало жуткий смысл. Безумие! Неужели правда? Что-то в этом было.'— Я же говорила, что нужно показать ее психиатру!

 — О, ради Бога,— воскликнула миссис Пэррин, выходя на свет,— вы не меня слушайте, а своего доктора! — В ее голосе чувствовалась уверенность. Она пыталась успокоить Крис: — Я предсказываю будущее, но в том, что касается настоящего, абсолютно беспомощна. — Миссис Пэррин порылась в своей сумочке.— Где же мои очки? Я их опять не положила на место. А, вот и они! — Мэри-Джо нашла их в кармане пальто.— Очаровательный домик,— заметила она, надев очки и взглянув на фасад дома.— От него веет теплом.

 — Вы меня успокоили. Я думала, вы сейчас скажете, что в нем водятся привидения!

 — Почему я должна вам это говорить?

 Крис вспомнила о своей подруге, известной актрисе, которая жила в Беверли Хиллз и продала дом только потому, что считала, будто в нем обитает привидение.

 — Не знаю.— Крис попыталась улыбнуться — Наверное, из-за того, что вы предсказываете будущее. Я пошутила.

— Это очень красивый дом. Я раньше часто бывала здесь.

— Правда?

— Да, его снимал один мой друг, адмирал. Он мне и сейчас изредка пишет. Его, беднягу, опять отправили в море. Я даже не знаю, по кому я больше скучаю: по нему или по этому дому.— Мэри-Джо улыбнулась.— Но, может быть, вы меня сюда еще как-нибудь пригласите.

— Мэри-Джо, конечно, с большой радостью. Вы очаровательнейшая женщина.

— Ну, уж если не очаровательнейшая, то по крайней мере чувствительнейшая из всех ваших друзей!

— Я серьезно. Позвоните мне. Пожалуйста. Позвоните на той неделе.

— Да, конечно, мне наверняка захочется узнать, как здоровье вашей дочери.

— У вас есть мой номер?

— Да. Дома, в записной книжке.

Что-то было не совсем так. Крис удивилась. В голосе Мэри-Джо звучала какая-то странная нотка.

— Спокойной ночи,— попрощалась миссис Пэррин.— И еще раз спасибо за прекрасный вечер.

Крис закрыла дверь и почувствовала, что смертельно устала. «Тихая ночь. Что за ночь... Что за ночь...»

Она вошла в гостиную и увидела, как Уилли, нагнувшись, расчесывала ворс на ковре — в том месте, где было мокрое пятно.

— Я пробовала сводить уксусом,— пробормотала Уилли.— Два раза.

— Сходит?

— Может, в этот раз,— засомневалась Уилли.— Не знаю. Сейчас посмотрим.

— Нет, сейчас ничего не увидишь, надо, чтобы ковер высох.

«Да уж, действительно очень ценное замечание. Толстуха несчастная! Иуда, иди лучше спать!»

— Оставь, Уилли. Иди спать.

— Нет, я закончу.

— Ну ладно. Спасибо тебе за все. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мадам.

Крис медленно поднялась по лестнице.

— Великолепное рагу, Уилли. Всем очень понравилось.

— Да, мадам. Спасибо.

Крис заглянула к Риган. Дочь еще спала. Потом Крис вспомнила про планшетку. «Может быть, спрятать ее? Или выкинуть? Боже, Пэррин ведь не очень разбирается в этих делах!» Крис и сама понимала, что вымышленный друг — это не совсем нормально. «Да, пожалуй, я ее лучше выкину».

Крис колебалась, стоя у кровати и глядя на Риган. Она вспомнила один случай. Дочери было тогда три года. Говард решил, что Риган пора уже спать без бутылочки, к которой она сильно привыкла. Он забрал у нее бутылочку, и Риган кричала всю ночь до четырех утра, а потом на протяжении еще нескольких дней у нее были приступы истерии. Крис боялась, что такая реакция может повториться и сейчас. «Лучше подожду немного, пока не проконсультируюсь у психиатра». К тому же и риталин пока что не произвел желаемого эффекта.

Она решила подождать. Вернувшись в свою комнату, Крис забралась в кровать и сразу же заснула. Проснулась она от отчаянного, истеричного крика.

— Мама, иди скорей, иди сюда! Я боюсь!

Крис бросилась через холл в спальню Риган. Девочка визжала. Из спальни доносился скрип пружин.

— Крошка, что случилось? — воскликнула Крис и включила свет.— О Боже!

Напрягая все тело, Риган распласталась на спине. Лицо ее было заплаканное и исказившееся от ужаса. Руками девочка судорожно вцепилась в кровать.

— Мамочка, почему она трясется? — закричала она.— Останови ее!

Матрац на кровати резко дергался взад и вперед.

Часть вторая

 НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Глава первая

Ее снесли в дальний угол маленького кладбища, где земля, скованная надгробными плитами, задыхалась от тесноты.

Месса была такой же печальной и унылой, как и вся жизнь этой женщины. Приехали ее братья из Бруклина, пришел бакалейщик из углового магазина, отпускавший ей продукты в кредит. Дэмьен Каррас наблюдал, как ее опускают в темноту. Горе и слезы душили его.

— Ах, Димми, Димми...

Дядя обнял его за плечи.

— Ничего, она сейчас в раю, Димми, она сейчас счастлива.

«О Боже, пусть будет так! О мой Бог! Я прошу Тебя! Молю Тебя, пусть будет так!»

Его уже ждали в машине, но Дэмьен никак не мог отойти от могилы. Воспоминания давили его. Ведь мать всегда была одна...

Весь путь до Пенсильванского вокзала Дэмьен вынужден был слушать, как его дядюшки обмениваются впечатлениями и наперебой рассказывают о собственных болячках. Они, наверное, так никогда и не избавятся от свойственного всем эмигрантам акцента, отчего-то подумалось вдруг ему.

Спазмы душили его, грозя сорваться с губ словами гнева, однако он сумел справиться с внутренним раздражением. Ему стало вдруг стыдно. Взглянув в окно, он увидел здание пункта по оказанию помощи малоимущим, куда зимой по субботам она ходила за молоком и овощами, торопясь сделать это, пока он еще нежился в постели. Потом они проехали мимо зоопарка — там он часто бывал летом, когда она оставляла его и шла просить милостыню на площадь перед отелем «Плаза». Возле отеля Каррас не выдержал и несколько раз всхлипнул, однако быстро взял себя в руки и вытер жгучие слезы запоздалого сожаления. Ну почему, почему так происходит? Почему его любовь нашла лазейку и выплеснулась наружу лишь теперь, после стольких лет? Почему она напомнила о себе тогда, когда уже слишком поздно что-либо исправить? Все это время мать терпеливо и покорно ждала, пока Дэмьен вернется. Почему же все теплые человеческие чувства ограничились в нем хранением в бумажнике той самой церковной карточки: «В память...»?

Каррас вернулся в Джорджтаун к обеду, но есть ему совершенно не хотелось. Дэмьен слонялся взад-вперед по комнате. Приходили с соболезнованиями знакомые иезуиты, обменивались с ним парой фраз, обещали молиться за нее и уходили.