Из Петербурга выехали 2 мая 1837 г. 4 июня достигли Тобольска. Путешествие, длившееся до декабря, закончилось посещением Одессы, Севастополя, Южного берега Крыма и земель донских казаков.
Всё общество путешественников, включавшее воспитателей наследника и состоявших при нём молодых офицеров, было бодро и весело. Один из сопровождавших наследника молодых офицеров, С.А. Юрьевич, в письме жене писал в шутливом тоне: «Мы составляем две главные секты: чаистов и простоквашистов. Во главе первой стоит А.А. Кавелин, во главе второй — я, потом наш эскулап Енохин и Адлерберг. Великий князь и Паткуль доселе составляли решительный нейтралитет, т.е. пьют и чай, не отказываясь от простокваши».
В Кургане И.В. Енохин осматривал сосланного туда декабриста барона А.Е. Розена. В дневнике В.А. Жуковского по этому поводу записано: «1837, 6 июня, Троицын день. Курган. Декабрист барон Андрей Евгеньевич Розен в марте (дата неверна. — Б.Н.) 1837 г. вывихнул правую ногу; лечение в Кургане не принесло облегчения. Розен просил разрешения приехать для медицинской консультации в Тобольск, но генерал-губернатор кн. Горчаков не дал этого разрешения. В приезд наследника Розен был освидетельствован доктором Енохиным, который поездку в Тобольск признал полезною. Но князь Горчаков, несмотря на это, вторично отказал Розену в его просьбе».
Об этом же В.А. Жуковский писал в письме императрице Александре Фёдоровне: «Тут же видел я Розена, который имел несчастье, оступившись, вывихнуть ногу, ходит на костылях и мог бы легко вылечиться (по мнению Енохина, его видевшего), но в Кургане для этого нет никаких средств: надобно было бы отправиться хотя бы в Тобольск».
Сам А.Е. Розен так описывает это событие: «22 декабря 1836-го поскользнулся (нёс в руках свечки для рождественской ёлки. — Б.Н.), правая нога не держала. Окружной доктор объявил, что он не хирург, не знает, что именно повреждено, какая кость или жила (…) 5 июня (1837 г.) после обеда подошёл ко мне видный мужчина, в шинели с бобровым воротником, в военной клеёнчатой фуражке и сказал мне: „Верно вы Розен? Андрей Иванович Кругов (А.И. Кругов — сослуживец И.В. Енохина по Павловскому полку (1818–1825 гг.). После увольнения из армии в чине капитана был назначен инспектором Академии художеств. — Б.Н.) навязал мне на душу, чтобы непременно в случае проезда через Курган вас навестить и помочь от вашей болезни. Пожалуйте ко мне на квартиру“. Это был И.В. Енохин, лейб-медик его высочества. В минуту раздели меня ловкие фельдшера, я лёг на диван, и Енохин, ощупав больное место обеими руками, поворотив меня на левый бок, тотчас объявил, что у меня половинный вывих вперёд, что кость выбита из чашечки, но т.к. прошло уже полгода со дня вывиха, то в ту минуту нельзя было мне помочь, а если бы помощь была оказана в день падения, то в тот же день я мог бы танцевать на больной ноге. Он на листе бумаги описал повреждение и разные средства, кои ещё можно употребить».
А.И. Дмитриев-Мамонов в книге «Декабристы в Западной Сибири» (М., 1895) пишет:
«В марте 1837 г. Анна Васильевна (Розен. — Б.Н.) обратилась с ходатайством к тобольскому губернатору Х.Х. Попало-Швейковскому о позволении ей с мужем приехать в Тобольск для совещания с медиками, так как муж её ушиб себе правую ногу и за 3 месяца лечения в Кургане не чувствует никакого облегчения, будучи между тем лишённым всякой возможности владеть ногой.
Было произведено медицинское освидетельствование больного через курганского окружного врача Малинина, признавшего, что все врачебные средства, применявшиеся им для излечения, оказались бесполезными. В июле 1837 г. был освидетельствован лейб-хирургом Его Императорского Величества, проезжавшим через Курган с Его Императорским Высочеством наследником цесаревичем. Сохранился подлинник свидетельства И.В. Енохина: „Г. Розен имеет, как должно полагать по роду насилия и припадков (симптомов. — Б.Н.), кои он первоначально имел, вывих бедра вперёд, несовершенный. Наклонное положение больного, бывшее после падения, отклонение больной ноги от здоровой кнаружи (хотя головки вывихнутой ноги нельзя ощупать под излучиной лонных костей) достаточно уже таковой вывих обозначают. Посему (поскольку. — Б.Н.) вывих застарелый, то прежде вправления оного больного нужно к вправлению приуготовить посредством всеобщих тепловатых ванн и мягчительных втираний в верхнюю часть бедра, потом посредством полиспаста должно произвести надлежащее вытягивание ножной конечности, вытягивая оную дотоле излегка, пока не будет равна со здоровой ногою, тогда уже движением бедра вверх и кнаружи стараться должно ввести головку бедра в вертюжную (вертлужную. — Б.Н.) впадину“».
К сожалению, заключение И.В. Енохина не помогло бедняге А.Е. Розену, и он так и отправился служить на Кавказ на костылях.
После этой поездки И.В. Енохин был отчислен от гвардии и назначен на штатную должность врача при Александре Николаевиче, в которой находился в течение последующих 26 лет, постоянно сопровождая его в поездках по России и за границей.
Как пишет П.В. Долгоруков, «сначала нелегко было Енохину на придворном поприще. Начальником двора находился в то время сумасшедший генерал Кавелин. Однажды во время своего первого заграничного путешествия Александр Николаевич в Копенгагене имел небольшой припадок лихорадки. Кавелин взбесился, обратился к Енохину и, почти показывая ему кулак, закричал: „Чтобы завтра Его Высочество был здоров! Если завтра его высочество не выздоровеет совершенно, то я тебя пошлю на гауптвахту здесь же, в Копенгагене!“ Любопытно, — отмечает П.В. Долгоруков, — что на другой день Великий князь был здоров…» П.В. Долгоруков приводит и другую подробность: «Цесаревичу очень хотелось провести зиму 1838–39 годов за границей, а Николай Павлович требовал непременного возвращения его в Россию; Енохин взялся уверить и уверил грозного государя, что здоровье Александра Николаевича непременно требует провести зиму в Риме, что иначе у него может сделаться чахотка, и цесаревичу разрешено было провести зиму в Риме. Этой услуги, — пишет П.В. Долгоруков, — Александр Николаевич никогда не позабыл. Будучи Великим князем, он всякое утро пил кофе с Енохиным. Став императором, он продолжал ежедневно приглашать Енохина пить с ним кофе по утрам».
Об определённых трудностях во взаимоотношениях И.В. Енохина с придворным миром могут в некоторой степени свидетельствовать краткие и не расшифрованные до сих пор заметки в дневниках В.А. Жуковского: «Сцены Енохина с докторами», «Геройство и трусость Енохина».
Путешествуя с наследником по странам Европы, Енохин, как об этом можно судить по упоминавшемуся дневнику В.А. Жуковского, принимал участие в приёмах, торжествах, посещениях музеев, театров, художественных галерей и выставок. Как член свиты наследника, он был удостоен многих иностранных орденов (такого количества иностранных и отечественных орденов, как у Енохина, не было, кажется, ни у одного из российских медиков) и членства во множестве научных и ненаучных обществ. Но самое главное заключалось в том, что пребывание за границей он использовал для встреч с образованными врачами многих стран Европы, стараясь лично от них узнавать о каждом новом шаге науки, и, таким образом, держал себя на уровне современного научного знания.
О высокой медицинской образованности Енохина говорят записи его выступлений на заседаниях Петербургского общества русских врачей, бессменным президентом которого он был в течение 12 лет. В работу этого Общества Енохин вносил наибольшую часть своей опытности и многосторонних знаний, и не было предмета, который казался бы ему совсем и вполне неизвестным. Он высказывался как по поводу отдельных заболеваний, так и в связи с общим развитием медицинской науки и практики. Например, не только своевременно оценил значение начавшейся в Европе в середине XIX века замены универсализма («рутинного энциклопедизма») в медицине специализацией медицинских знаний, но и пришёл к заключению о том, что с задержкою этого перехода в России связаны отставание отечественной медицинской науки и её недостаточная самостоятельность. И.В. Енохин также положительно оценивал переход от эмпирической, изнуряющей системы лечения (т.н. бруссеизма), заключающейся в многочисленных кровопусканиях и приёме слабительных, к рациональной, щадящей терапии с её основными направлениями — аллопатией и гомеопатией. Этим, по всей вероятности, объясняются его взвешенные суждения по поводу гомеопатии, применение которой решением Медицинского совета было запрещено в госпиталях и больницах Российской империи. Он говорил, что «гомеопатия может оказаться полезной для людей богатых, не знающих пределов разного рода неумеренностей, пресыщенных материально. Кто всякий день кушает и пьёт дальше своего аппетита, кто от праздности тучнеет до неподвижности, кто измучился, гоняясь ежедневно за новыми удовольствиями, тому гомеопатия пропишет умеренность и строгую диету, а чтобы замаскировать нужную строгость — назначит невообразимые крупинки, и дело пойдёт на лад. Но, очевидно, у солдата, изнурённого походами, лишениями всякого рода, тревогами и опасностями, наконец, действительными болезнями, гомеопатии делать нечего, и тут „дух лекарства“ выдыхается гораздо прежде, чем дойдёт от склянки до рта больного».
