Однажды вечером они встретились на маленькой дорожке, которая спускается от перекрестка близнецов вплоть до брода де-Рулетт и так тесно расположена между двумя берегами, что невозможно разойтись. Ландри ходил за кобылами на луг и возвращался с ними, не торопясь, в ла-Приш, а Фадетта, с своим маленьким братом, загоняла гусей. Ландри вспыхнул от страха, что она потребует выполнения данного обещания и прыгнул скорее на кобылу, желая проехать мимо, и избежать разговора с ней. Он пришпорил лошадь своими деревянными сапогами, но она не прибавила шагу. Когда Ландри очутился рядом с маленькой Фадеттой, он не смел поднять глаз и обернулся, словно желая посмотреть, идут-ли жеребята за табуном. Фадетта уже прошла мимо, когда он взглянул, наконец, она не сказала с ним ни слова, он даже не знал, видела-ли она его и хотела-ли с ним поздороваться. Он только видел злого и несносного скакуна, норовившего попасть камнем в его кобылу. Ландри захотелось стегнуть его кнутом, но он не решился остановиться, чтобы не говорить с сестрой. Он притворился, что ничего не замечает и прошел мимо, не оглядываясь. Приблизительно так случалось всякий раз, когда Ландри встречался с маленькой Фадеттой. Постепенно он отважился на нее взглядывать, он был теперь старше и умнее. Но напрасно он ждал, что она заговорит с ним; встретив его упорный взгляд, девочка от него отвернулась. Это окончательно подбодрило его; он справедливо решил поблагодарить ее за оказанную услугу, была-ли она случайная, все равно. Он хотел с ней поговорить и пошел ей на встречу, когда увидел ее, но она приняла такой надменный и гордый вид и так презрительно поглядела на него, что он смутился и промолчал.

Эта была их последняя встреча в этом году; Фадетта стала с тех пор, неизвестно по какой причине, избегать его так ловко, что они не виделись: или она поворачивала в чье-нибудь владение, или делала большой обход, чтобы избежать его. Ландри приписал это тому, что она сердилась за его неблагодарность, но он ничем не постарался загладить свою вину, до того велико было его отвращение к ней. Фадетта не походила на других детей. Она не была застенчива и любила подшучивать над всеми, метко отвечая и никогда не оставаясь в долгу. Она не была злопамятна; ей даже ставили в упрек, что она недостаточна самолюбива для взрослой девушки пятнадцати лет. Ее мальчишеские замашки раздражали многих, особенно Сильвинэ. Она постоянно ему надоедала, когда заставала его в глубокой задумчивости. Она не отставала от него, попрекала его тем, что он двойняшка, уверяла, что брат его не любит и смеется над ним. Бедный Сильвинэ слепо верил в её колдовство, удивлялся её проницательности и ненавидел ее всей душой. Он ее презирал и избегал встречи с ней, как она избегала Ландри. Сильвинэ предсказывал, что, рано или поздно, она пойдет по стопам своей матери, которая была известна своим дурным поведением; она бросила мужа и детей и ушла маркитанткой с солдатами вскоре после рождения скакуна, больше о ней ничего не слыхали. Муж скоро умер от стыда и горя, а детей взяла старуха Фадэ; она плохо за ними смотрела, вследствие своей старости и бедности, вот отчего они выглядели сорванцами и замарашками. Из-за всего этого Ландри презирал маленькую Фадетту и стыдился своих сношений с ней; он скрывал их тщательно от всех не из гордости, он был гораздо проще, чем Сильвинэ. Ландри ничего не сказал даже своему близнецу, не желая признаться в своем неразумном страхе, а Сильвинэ, в свою очередь, не говорил ни слова об её придирках, скрывая свою ревность к брату. А время шло. В этом возрасте недели кажутся месяцами, а месяцы — годами, так меняются ум и внешность. Скоро Ландри позабыл свои приключения и воспоминания о Фадетте не тревожили его, они ему казались сном.

Прошло десять месяцев с поступления Ландри в ла-Приш. В Иванов день истекал срок условию с отцом Кайлло. Добрый этот человек так полюбил Ландри, что согласился ему прибавить жалованья, лишь бы он остался; да и сам Ландри предпочитал оставаться в соседстве с своими, притом он очень подружился со всеми в ла-Прише. Он незаметно привязался к племяннице отца Кайлло, здоровой и стройной девушке, которую звали Маделон. Она была годом старше его и прежде обращалась с ним, как с ребенком; в начале года она смеялась, когда он смущался целовать ее после танцев, а в конце сама краснела и избегала оставаться с ним наедине в сарае или в конюшне. Свадьба их могла устроиться со временем, Маделон была тоже не бедна и оба семейства одинаково пользовались всеобщим уважением. Отец Кайлло говорил отцу Барбо, что из них выйдет славная парочка; он поощрял их возрастающую симпатию и не мешал их сближению.

Было сговорено, за неделю до Иванова дня, что Ландри останется в ла-Прише, а Сильвинэ — дома. Теперь он образумился и помогал отцу пахать землю, когда тот захворал лихорадкой. Страх, что его ушлют далеко, благотворно повлиял на Сильвинэ, он старался не выказывать чрезмерной любви к Ландри. Мир и счастье вернулись в Бессонньеру, хотя близнецы виделись только раз или два в неделю. Иванов день они провели очень весело: с утра отправились наши близнецы в город посмотреть на толпу городских и деревенских жителей, пришедших на площадь. Ландри танцевал несколько раз с красивой Маделон, Сильвинэ от него не отставал, к его большой радости. Конечно, он танцевал далеко не так хорошо, но Маделон очень любезно брала его за руку, танцуя против него, и помогала ему идти под музыку. Сильвинэ обещал подучиться танцевать, желая разделять удовольствие Ландри, а не быть ему помехой. Он не ревновал Маделон к брату, потому что Ландри был с ней сдержан. Да и сама Маделон очень ласкала и поощряла Сильвинэ; с ним она обращалась вполне свободно. По её поведению, неопытный наблюдатель мог бы заключить, что этого близнеца она предпочитала. Но Ландри не ошибался; что-то ему подсказывало, что Маделон делала это нарочно, чтобы чаще с ним видеться.

Так все шло прекрасно в продолжении трех месяцев до дня Святого Андама. Этот местный церковный праздник совпадает с последними числами сентября.

Всегда близнецы нетерпеливо ждали этот день; постоянно устраивались танцы под тенистыми орешниками прихода и они очень веселились. Но на этот раз он принес им неожиданные горести. Отец Кайлло позволил Ландри ночевать дома, чтобы увидеть праздник с самого утра. Ландри ушел до ужина, мысленно радуясь удовольствию близнеца, который не ждал его сегодня. В это время года дни уменьшаются и ночь наступает очень скоро; Ландри не боялся ничего днем, но не любил бродить по дорогам ночью один, что было вполне понятно, особенно в этой суеверной стране Колдуны и домовые начинают веселиться, благодаря туманам, которые скрывают их хитрости и затеи. Ландри выходил во всякое время, в этот вечер он не трусил более обыкновенного, но ему было жутко. Он шел скорым шагом и громко пел, веря, что в темноте человеческое пенье разгоняет скверных животных и пугает дурных людей. Когда он дошел до брода де-Рулетт (его так называли из-за массы круглых камней), он завернул панталоны, потому что вода могла доходить до щиколотки. Ландри пошел медленно, стараясь идти не по прямому направлению, так как брод был сделан вкось, а с двух сторон его были большие ямы. Ландри отлично знал дорогу и не мог ошибиться. Да ему еще помогал свет, мелькавший между деревьями. Этот свет выходил из дома старухи Фаде; невозможно было сбиться с пути.

Под деревьями было так темно, что Ландри ощупал сначала брод палкой. Он удивился прибыли воды, тем более слышался шум шлюз, давно уже открытых. Но свет его ободрил и он отправился. Не прошел он и двух шагов, как вода поднялась выше колен.

Напрасно пытался он найти верное место, всюду было очень глубоко. Дождей за это время не было, шлюзы шумели; случай был непостижимый!

Вероятно, я ошибся и сбился с проезжей дороги, — подумал Ландри; — а то я вижу свечу старухи Фадэ справа, она должна быть слева.

Он вернулся к «Заячьему кресту» и обошел кругом с закрытыми глазами, чтобы сбиться с пути, потом он хорошо заметил окружающие его деревья и кусты; таким образом, он попал на верную дорогу и подошел к реке. Хотя брод и был ему хорошо знаком, он не сделал даже трех шагов и остановился: огонек из дома Фадетты исчез и стал светить позади его. Он вернулся к берегу, снова свет показался на верном месте. Он пошел по другой стороне брода, вода доходила ему до пояса. Все-таки он подвигался, предполагая, что попал в яму и что сейчас выйдет из неё, если пойдет к свету. Но яма делалась все глубже и глубже, он погрузился в нее до плеч, а вода была очень холодная. На минуту Ландри задумался, не пойти-ли обратно? Свет перешел на другую сторону, он шевелился, бегал, скакал, переходил с одного берега на другой, то двоился, отражаясь в воде, как птица, качающаяся на своих крыльях и издавая небольшой треск, как смоляная нефть.