— Уф! — сказала Дейл, немного отдышавшись.

— Дейл, — стонал я, — Дейл…

— О, боже ты мой, было здорово.

— Дейл, Дейл…

— Уф!..

Позже я объяснил ей, как меня поразили светлые волосы у нее там, и тут же шутливо поинтересовался, какой же она была на самом деле: натуральная блондинка или же все-таки рыжая, — предположив, что скорее всего в одном из этих мест она все же наверняка подкрашивается для того, чтобы произвести особое впечатление. Дейл же ответила мне на это, что она настоящая в обоих местах, и что сначала, когда она еще только-только начинала взрослеть, то тогда охватившему ее ужасу не было предела, когда стало уже очевидным, что там у нее растут волосы светлого пшеничного цвета, а вовсе не рыжего.

Позднее — в возрасте семнадцати лет — она смогла убедиться, что подобный диссонанс в цвете волос впоследствии сумел шокировать не только ее, а еще по крайней мере одного представителя мужской породы, или лучше сказать единственного из мужчин, которому довелось увидеть ее нагишом, и который по сути изнасиловал ее, до такой степени возбудила его эта многоцветность. В то время Дейл училась в выпускном классе школы. Она была очень прилежной ученицей, уже в десять лет решившей для себя, что ей хочется быть или врачом, или юристом. Впрочем, в скором времени, после того, как Дейл потеряла сознание при виде червяка, которого в ходе игры ее одиннадцатилетний знакомый разрезал на две половинки, выбор был сделан однозначно в пользу юридического образования. Будучи твердой отличницей (по всем предметам, за исключением музыкального воспитания, по которому у нее единственной в классе была лишь посредственная оценка, и все из-за полного отсутствия музыкального слуха, которое сохранилось у нее и по сей день, в независимости от того, сколько уже раз она вновь и вновь слушала Вторую симфонию Эльгара), Дейл и сама не знала, как получилось так, что она связалась с одним из самых крутых школьных атлетов, который в одну из ночей и стянул с нее трусы на одном из калифорнийский пляжей, и при лунном свете он увидел, что волосы под трусами никак не вяжутся по цвету с волосами на голове, после чего он уже озверел окончательно и быстро начал стягивать с себя футболку, джинсы, кеды и пропитанные потом носки, бросая все это как придется на песок, в то время как она дрожала всем телом в девичьем предвкушении, что сейчас внутрь нее должен будет войти инструмент, про который рассказывали (три девчонки из группы поддержки), что величине и всем прочим достоинствам равным ему нет. Там же на пляже он и трахнул ее («Я вся потом была в песке», — вспомнила Дейл), а затем совершил небольшую пробежку, типа той, что он обычно делал на футбольном поле, когда ему удавался тач-даун, а потом он вдруг стал выть на луну, словно оборотень. Дейл уже начала было опасаться, что он свихнулся окончательно, и только позднее до нее наконец дошло, что он к тому времени уже порядком обкурился «травкой», которую ему привез из Мексики один его приятель, и которую он даже не предложил ей попробовать.

Но после того, как нападающий их школьной футбольной команды подошел к ней в школьном буфете и спросил, правда ли это все, что говорят о ее «перманенте», Дейл убедилась, что и язык у ее футболиста оказался таким же длинным, как и все остальное. Как только до нее дошло, что имеется в виду ее необычная пигментация, она тут же приложила его прямо в нос подвернувшимся под руку учебником истории, а затем сразу же уехала домой в машине, которую отец подарил ей на семнадцатилетие («Мустанг» 1966 года, пронзительно — красного цвета, который подходил по крайней мере под цвет ее прически). Дома Дейл закрылась в спальне и стала рыдать, жалея о своей утраченной девственности, и о том, что самым первым ее любовником оказался такой идиот, но затем рыдания сами собой превратились в смех, когда она поняла, что у него хватило ума хвастаться перед своими товарищами по команде ее «персанентом» — так значит, этот идиот на самом деле решил, что она специально для него подкрашивалась в парикмахерской!

После подобного случая Дейл стала с большой осторожностью относиться к акту раздевания, предшествующему непосредственно занятиям любовью, возможности для которых в ее родном городе были резко ограничены, если не принимать во внимание остальных игроков футбольной команды их школы. И ничего подобного не случалось с ней до тех пор, пока она не поступила в Калифорнийский университет в Санта-Круз. Дейл было тогда уже восемнадцать, и она всерьез думала над тем, чтобы получить где-нибудь лет через семь диплом юриста, когда на ее жизненном пути встретился еще один парень, («Вообще-то ему был тридцать один год, и он преподавал химию»), который наконец сумел дать правильное обоснование подобной несопоставимости окраски волос в разных местах. Как обычно, (к тому времени сексуальный опыт Дейл включал в себя ее одного знакомого) она оставалась полностью одетой до тех пор, пока в маленькой квартирке, где и жил ее преподаватель, разом не был выключен весь свет, и — после того как они один раз уже отзанимались любовью — она лежала, натянув на себя простынь до самого подбородка, когда вдруг он включил бра над кроватью и начал шарить в ящике стола в поисках пачки сигарет. Крепко вцепившись в край простыни, как будто это был ее спасательный плотик в кишащем акулами океане, она с беспокойством ждала, когда же наконец свет снова будет выключен. Но вместо этого он лишь неторопливо попыхивал сигаретой, и провел свободной рукой по всему ее телу (все еще надежно накрытому простыней), а затем запустил ее под простыню и начал гладить ее живот и грудь, провел рукой по ребрам, а потом наконец добрался до скрытого треугольника жестких золотистых волос между ног, все еще влажному от ее собственных соков и его стекающей спермы; он поглаживал ее там до тех пор, пока в ответ она снова слегка не раздвинула ноги, а он все гладил и гладил ее, не вынимая руки из-под простыни, пока Дейл под ней уже вся не затрепетала от переполнявшего ее возбуждения, а потом он вдруг резко дернул за край простыни, стягивая ее в сторону, с ее тела, с ее заветного золотистого островка, и он уже было склонился к нему, а затем быстро отпрянул назад, выговорив изумленно только одно слово: «Невероятно».

Он начал самым внимательным образом изучать ее лоно, равно как и окружавшую его золотистую поросль, как это может делать только такой одержимый ученый, как он, трогая и разглядывая, бормоча себе что-то под нос, и в конце концов он выдал целую с научной точки зрения обоснованную лекцию о том, что пигментация волос человека во многом определяется его или ее генами, или точнее сказать, количеством содержания «меланина» в клетках волос. Если меланина много, то несомненно, у того человека будут черные волосы и «скорее всего темно-карие глаза», — изрек ее ученый муж, — «это обычное соответствие». Если же содержание это не столь значительно, то в результате мы получаем темно — или светло-русые волосы, и так далее, пока минимальное содержание меланина не станет причиной появления светлых волос. «Но волосы с рыжим оттенком, — проговорил он, — ага, рыжие волосы!»

Причиной появления рыжих волос, как это принято считать, является совсем другой ген, который мог быть полностью подавлен более сильным геном меланина, окрашивающего волосы человека в черный или русый цвет. Но все же, если, в наличии имеется такой «ген рыжих волос», а содержание меланина при этом очень незначительно, то цвет волос будет наверняка рыжим. В случае Дейл, он был готов держать пари, что содержание меланина не было таким уж незначительным, в противном случае, волосы на ее голове должны были бы быть совершенно ярко-рыжего оттенка, словно апельсин, как это иногда встречается у многих ирландцев. Рыжевато-каштановый оттенок волос указывал скорее всего на его умеренное содержание («Должен добавить, что смотрится это очень даже мило», — сказал он). Затем он перешел к обоснованию разницы в оттенках волос, и не смог удержаться от того, чтобы вновь не погладить ее там, а также запечатлеть все на том же месте свой ученый поцелуй.