— Я просто маменькина дочка, вот с чем дело, — заявила Дейл.

— Нет, ты очень смелая, — возразил я.

— Брось, Мэттью, будь у меня хоть крупица мужества, я бы сняла лифчик.

— К мужеству это никакого отношения не имеет, — резонно заметил я.

— А тогда к чему? Неважно, не объясняй. Сейчас это сделаю.

— Так вперед.

— Сделаю. Только погоди минутку.

— Подожду, сколько скажешь.

— Мне достаточно минуты.

— Прекрасно.

— Я на самом деле сниму его, Мэттью.

— Знаю, знаю.

— Ты мне не веришь, но я сниму.

— Верю, верю.

— Нет, не веришь.

— Честное слово. Поверь мне, я тебе верю.

— Вот увидишь. 

— Увидят все. 

— Ну вот, опять ты меня запугиваешь.

— Извини, — сказал я.

Мы подошли к самой кромке прибоя, чтобы не вляпаться в собачье дерьмо; в Калузе законы, запрещающие брать собак на общественные пляжи, проводятся в жизнь далеко не так строго, как «антинудистский» закон. По всему пляжу носились, высунув язык, бегали и прыгали собаки самых разных пород: лабрадоры и немецкие овчарки, таксы и пудели, боксеры и эскимосские собаки, шотландские овчарки и шпицы, бассеты и коротконогие гончие, доберманы и чихуахуа, самые разные беспородные дворняги — просто ветеринарный реестр многообразного собачьего племени. И куда ни посмотришь, взгляд натыкается на обнаженные груди: напоминающие по форме яблоко и грушу, размером с грейпфрут и сливу, цвета баклажан и молодых побегов кукурузы, крепкие, как гранаты, и сморщенные, как чернослив, с сосками как бобы какао и с сосками как вишни — просто рай для вегетарианцев. 

— Если она может, то я подавно смогу, — прошептала Дейл. 

Слова ее относились к женщине, которая, сняв лифчик, плескалась в море, а теперь выходила из воды. На ней были только ярко-красные трусики, которые героически пытались прикрыть ее поистине необъятных размеров живот, напоминающий арбуз, и широкие, похожие на дыни, ягодицы. Груди ее (чтобы не повторять метафор из лексикона зеленщика) по цвету напоминали серо-коричневое коровье вымя и свисали почти до талии, бесстыдно колыхаясь на ярком солнце. Плюхнувшись на одеяло шагах в трех от волн, лениво накатывавших на берег, она с таким видом стиснула руками свои бесценные сокровища, будто была до смерти рада, что не потеряла их в волнах океана.

— Рискну, — сказала Дейл.

— Давай.

— Сейчас.

Она в самом деле завела руки за спину, чтобы развязать тесемки своего лифчика, но в этот момент что-то привлекло ее внимание. За темными стеклами очков мне не было видно выражение ее глаз, но совершенно точно она смотрела на берег, что-то там заинтересовало ее: руки, согнутые в локтях, так и замерли за спиной, как крылья изящной чайки, парящей в воздухе. Я проследил за направлением ее взгляда и увидел потрясающе красивую женщину, такой красавицы мне не приходилось встречать.

В первый момент я подумал, что она голая. Потом понял, что черный треугольник внизу ее живота — не лонное эхо длинных черных волос, покрывающих ее плечи, а крошечная полоска бикини. Ей было не больше двадцати двух — двадцати трех лет, такого же роста, как Дейл, и с такими соблазнительными формами, что в сравнении с ней Дейл, которая прекрасно сложена, казалась чуть ли не угловатой. Женщина, которая шла по пляжу, где у каждого тела свой оттенок бронзового совершенства, казалась вырезанной из алебастра, молочную белизну ее изящного лица обрамляли волны иссиня-черных волос, ее грудь, казалось, ослепительно сияла под горячими лучами солнца, широкие бедра округло выступали из тесной полоски бикини, — мерцающий черно-белый мираж с каждой секундой приближался к нам, я увидел светло-серые глаза на этом неправдоподобно прекрасном лице, ощутил запах мимозы, когда она проходила мимо, — и видение исчезло.

— Вот это да! — воскликнула Дейл.

Женщина, которую мы видели на пляже, пришла в мой кабинет в понедельник утром, в четверть десятого. На ней были синие джинсы в обтяжку, белая майка и солнечные очки. На ее руках, где их не прикрывали короткие рукава майки, были страшные синяки. Переносицу ее изящного носа украшал лейкопластырь. Когда она сняла очки, я увидел, что под глазами синяки, а один глаз заплыл и почти не открывался. Разбитые губы распухли. Когда она заговорила, стали видны дырки в тех местах, где положено иметь зубы.

— Меня звать Мишель Харпер, — представилась она. — Вы должны простить меня с моим английским.

В ее английском безошибочно угадывался французский акцент Голос низкий, хриплый, что как-то не вяжется с обликом столь молодой женщины.

— Вас посоветовала, — продолжала она, — Салли Оуэн.

Я молча кивнул.

— Вы делали ей развод, — добавила она.

— Да, помню.

— Она говорит мне, вы узнаете, что делать.

— Чем я могу быть вам полезен?

— Я хочу, чтобы арестовали моего мужа.

Я пододвинул поближе к себе стопку желтой разлинованной бумаги, взял карандаш.

— Как его имя?

— Джордж Харпер.

— Х-а-р-п-е-р? 

— Oui. Mais le'George, il est sans… pardon [27]. «Джордж», без «и» на конце, он americain [28]. 

— Джордж Харпер. 

— Oui, exactement [29]. 

— Почему вы хотите, чтобы его арестовали?

— Вот что он сделал мне. Il а… он сломал мне нос, выбил три зуба… dents? Зубы?

— Да, зубы. Когда это случилось, миссис Харпер? 

— Прошлой ночью. Regardez [30], — сказала она и вдруг задрала свою майку, обнажив грудь. Она не носила лифчика. Груди, безупречным совершенством которых я любовался в субботу на пляже, были сейчас сплошь покрыты страшными синяками. — Это он сделать мне, — сказала она, опустив майку. 

— Вы звонили в полицию?

— Когда он уходить, вы хотите сказать?

— В какое время это произошло?

— В два часа.

— В два часа утра?

— Oui. Я не звонила в полицию. Боялась, вдруг он вернется. Не знача, что делать. Поэтому после завтрака я иду повидать Салли.

— В котором часу? 

— Девять часов. Не знаю, что делать, vous comprenez [31]?  Она говорит мне, я должна иметь адвоката. Она говорит, Джордж уехавший, понимаете, поэтому у меня нет доказательства… доказательство? 

— Да, доказательство.

— Oui, это он, это он делает со мной такое. Она говорит, сначала надо видеть адвоката.

— Может, Салли и умелый косметолог, но не очень опытный адвокат. Вам надо было сразу же обратиться в полицию. Но и сейчас не поздно, не волнуйтесь. Я не занимаюсь уголовными делами, понимаете.

— Oui, но Салли говорит мне… 

— Да в любом случае помощь адвоката нужна не вам. Если то, что вы рассказываете, правда, адвокат скоро потребуется вашему мужу…

— О, это правда, bien sur [32]. 

— У меня нет причин сомневаться в ваших словах.

Я потянулся к книжному шкафу, стоявшему за моей спиной, и достал указатель к четырехтомному своду «Законодательных актов штата Флорида», которые у нас называют коротко «Ф.З.». Мишель наблюдала, как я перелистываю страницы, разыскивая сначала раздел «Словесное оскорбление и угроза действием», потом — «Оскорбление действием» и, наконец, — «Жестокое обращение супруга» и записываю на желтых листочках номера томов и разделов. Сначала я зачитал ей выдержку из раздела 901.15.

— «Блюститель порядка имеет право арестовать физическое лицо, не имея ордера на арест, — провозгласил я, — когда у блюстителя порядка имеются достаточно веские основания считать, что это лицо нанесло оскорбление действием личности супруга, и блюститель порядка находит доказательства телесных повреждений». — Я поднял на нее глаза. — У вас, конечно, такие доказательства имеются. По меньшей мере, сотня свидетелей сможет подтвердить, что в субботу вы выглядели иначе.