– Об этом ты известил Даврона?

– Да. Он сказал мне, что сам будет приглядывать за ним. Почтенный Одылбек, что если этот погонщик разнесет весть о золоте и подговорит людей? Разве мы можем ждать? Впрочем, если вы прикажете, я тотчас уберу погонщика. Вы здесь главный.

Советник задумался и опустил свою чашку на песок. Таксынбай же продолжал откусывать куски мяса.

– Пока ничего страшного не случилось, пусть все остается как есть. Если же мы убьем погонщика, то люди еще больше поверят в то, что в хурджунах золото. Они так и будут говорить: его убили из-за тайны. Да и не стоит портить отношения с Давроном – а вдруг он от обиды сам начнет толкать солдат к захвату каравана. Одним словом, нам в пути нельзя ссориться. Это очень опасно. Все люди должны спокойно делать свое дело. Так что без моего ведомо ничего не делать. Да, почему ты отравил Турсуна?

Вопрос так поразил командира, что кость с мясом застыла возле его рта. Он был крайне удивлен и растерян. Тем самым советник дал понять, что в караване и у него имеются свои люди, которые обо всем докладывают, и не стоит затевать против него козни, если вдруг такие намерения возникнут.

– Этот бедняга, – начал оправдываться командир, – для нашего каравана был обузой. Все равно он умер бы. Я лишь облегчил его мучения.

Полковник ничего не ответил.

Караван уже близился к горам, все чаще стали появляться кишлаки. Город Карши они обошли стороной на расстоянии, так как там уже хозяйничали большевики. Чтобы незаметным образом проникнуть в горы Байсуна, минуя всякие села, им следовало знать местность с ее тропами. В таком деле Даврон был незаменим: здесь прошли его молодые годы. Все было ему знакомо: кишлаки, горные хребты с ущельями, пещерами и родниками. Когда Даврон принял посвящение в религиозный орден дервишей, то с другими единоверцами он не раз путешествовал по этим местам. В горах, уединившись от мирской жизни, они всецело отдавались молитве, то есть общению с Всевышним. И самые рьяные из них доводили себя до столь иступленного состояния, что слышали голос самого Творца.

Даврон удачно провел караван между селений, и обоз устремился в глубь высоких гор. «Дальше будем двигаться днем, – сказал Даврон, качаясь в седле рядом с полковником. – Теперь нам можно не опасаться людей: в летнюю пору тут редко встретишь пастухов, они бывают тут весной, пока на склонах зеленеет трава». Караван шел к цели, и оставалось совсем немного. Место же сокрытия казны знал только Даврон.

Еще день по горной долине, и вереница лошадей подошла к берегу маловодной речки. Там, на широкой поляне, дервиш обратился к Одылбеку, сдерживая своего коня:

– Пещера недалеко отсюда, здесь нам надобно остановиться. Дальше посторонним людям нельзя.

– Наконец-то мы добрались, – легко вздохнул Одылбек и поднял правую руку – это был знак о привале.

Караван застыл на месте, вытянувшись в длинную цепочку вдоль берега. В это время к Одылбеку подъехал Таксынбай и удивленно спросил:

– Что случилось? Неужели добрались?

– Да, мы уже на месте, – ответил полковник, улыбаясь.

– Какая радость, наконец-то! Слава Аллаху, добрались спокойно.

По такому случаю даже на лице Даврона мелькнула легкая улыбка. Чаще всего его лицо выглядело серьезным, озабоченным.

– Радоваться еще рано, – предостерег советник. – Мы еще не довели дело до конца, и потому нам нельзя расслабляться. Пока наш караван разместится на этой поляне. Это я поручаю тебе, Таксынбай. Но и это не все. Далее мы с Давроном отправимся в горы одни, чтоб отыскать место для казны. Поэтому лишних глаз там не должно быть. Ты же, Таксынбай, будешь ждать нас, покуда мы не вернемся. Это не займет много времени, и, надеюсь, к вечеру мы управимся. Твоя задача, – продолжил Николаев, – стеречь караван. К своим людям будь бдителен, тем более они уже кое о чем догадываются. Расставь охрану таким образом, чтобы все были на виду, и никто не мог сбежать. Что касается погонщиков, то Даврон уже предупредил своих людей. Вот и все.

– Будет исполнено, господин, – с трудом выдавил из себя Таксынбай, едва сдерживая обиду: почему эмир доверяет этому чужаку и бродяге-дервишу больше, чем ему, личному командиру царской охраны? Хотя его боятся даже министры. Почему он не должен знать о месте клада, ведь в его душе нет ни малейшего желания посягнуть на казну?

Впрочем, ему так и не удалось скрыть свою обиду, и Николаев заметил это в его голосе. Прежде чем уйти, нужно было успокоить командира.

– Таксынбай, – заговорил с ним полковник, – мы уходим, и ныне вся ответственность за казну ложится на тебя. Ты представляешь, как верит тебе эмир?

От таких слов, полных доверия, сердце командира смягчилось.

– О да! Я осознаю всю тяжесть возложенного на меня дела. Верьте мне, воля нашего повелителя будет исполнена в точности, без малейшего уклонения.

Когда две конные фигуры скрылись за каменным выступом, Николаев и Даврон направили своих лошадей в ущелье с высокими скалами.

И тут же Таксынбай взялся за дело. Покрикивая на дервишей, командир велел груженых лошадей собрать на поляне, за которой сразу возвышались отвесные скалы. А солдатам приказал окружить караван и никого не пускать. Остальные расселись кучками вдоль речки, растянув над головой навесы. Два дежурных солдата занялись приготовлением еды, установив черный котел на железной подставке. Еще двое свалили крупного барана на землю и сняли с него шкуру, а тушу повесили на толстой ветке. Минуло три часа. Уже давно в котле варились куски мяса, и шел густой пар. От жирного бульона разносился аромат баранины. Солдаты и погонщики сидели раздельно: одни устроились в тени густого дерева, другие – вдоль речки. От скуки люди болтали о том, о сем. Однако дервиши не теряли время и предались долгой молитве и лишь затем завели тихую беседу. В последние дни люди из каравана все чаще стали задаваться вопросом: что за таинственный груз в хурджунах и почему двигаются лишь по ночам? Какие ценности везет этот русский, что его охраняет личная гвардия самого эмира? И вопросов оказалось больше, чем ответов. Спросить об этом у командира никто не смел. Особенно после случая с Турсуном, которому Таксынбай насыпал яду в чай, так как тот без конца просил воды. Должно быть, это дело огромной государственной важности, решили для себя многие и успокоились, хотя все равно в голову лезли мысли о золоте.

Таксынбай с двумя верными людьми сидел под деревом, заложив ноги под себя, и тоже вел беседу. При этом он поглядывал вокруг, особенно на дервишей-погонщиков, что сидели кругом. Его встревожило поведение одного из них. Ему было лет сорок, как и все, он был одет в старый, выцветший халат с заплатами и чалму. Он давно казался Таксынбаю слишком болтливым, и командир уже докладывал о нем полковнику и Даврону, но те не принимали мер. А ведь три дня назад он хотел разузнать о грузе у солдат. И вот теперь этот погонщик опять что-то затеял, кажется, он желает сбить своих братьев с истинного пути и что-то твердит им. Те же слушали настороженно, глядя друг на друга с испуганными глазами. Что за речи он ведет? Может, замышляет смуту, бунт? И Таксынбай решил проверить, о чем же тот болтает? Он обратился к рядом сидящему помощнику, который рассказывал какую-то забавную историю:

– Салим, мне не по душе вон тот погонщик: много болтает, аж глаза блестят. Надобно узнать, о чем он говорит. Подкрадись к ним со стороны большого валуна и вслушайся. Но прежде иди к котлу, как будто по делам, а затем зайди к ним с тыла. Ступай.

Помощник Таксынбая так и сделал. Бросив кое-какие указания поварам, он лениво побрел к скалам, а оттуда метнулся к большому камню. Вроде все шло удачно, отметил про себя Таксынбай, наблюдая за помощником.

Соглядатай вернулся к командиру таким же путем. Солдат был взволнован, глаза его сияли.

– О, мой начальник, ваши опасения верны. Этот подлый дервиш сеет смуту и уговаривает своих братьев захватить караван. Он твердит им, что в мешках золото. Оказывается, он сделал дырочку в одном из хурджунов и извлек одну монету. И дервиш показал своим братьям золотой рубль.