— Предателем! — твердо сказал Властимир.

Аг отпрянул — столько ненависти было в голосе князя.

— Я не желаю служить вам! Один раз вы уже пытались сделать меня рабом — ваши слуги хотели, чтобы другой Властимир, в точности похожий на меня, сошел на Землю и завоевал ее вроде как для себя, а на самом деле для вас, чтобы вам было удобнее управлять людьми. Тогда я отказался и теперь откажусь. Пусть я и потом буду слепцом, ненавидимым всеми, но я не предам своего народа и своей земли. Пусть погибла моя Резань — город будет отстроен еще не раз. Дух его жив, и вам его не уничтожить. Иди прочь! По мне, лучше смерть, чем рабство!

— Я выслушал тебя, человек, — услышал он голос пришельца. — Твой нрав мне по вкусу. Если бы ты согласился, мы бы сомневались, стоит ли доверять тебе. Но ты нам подходишь как нельзя лучше. Мы берем тебя с собой.

Властимир задохнулся, впервые за много дней чувствуя не просто страх — леденящий душу ужас. Он был слеп, связан, кругом были враги. Сопротивление его сломят в первый же миг, силой отвезут к незнакомцам, и он никогда не сможет вернуться домой. Его могут просто убить, а в мир пустить еще одного двойника. Сжавшись, он ждал.

— Да, — послышался тот же мертвый голос, — ты нам подходишь. Ты боишься, но не показываешь этого внешне — внешне ты готов драться. Мы возьмем тебя с собой… Но не ранее, чем наши слуги — твои сторожа! — отыщут твою жену, чтобы тебе не было так одиноко!

Радость Властимира была так велика, что он чуть не закричал. Веденею до сих пор не сыскали — значит, она где-то далеко. Может быть, она и погибла, но князю не хотелось так думать, как не хотелось думать, что волки могут поймать первую же попавшуюся женщину или девушку и выдать ее за Веденею.

— Даже если удастся ваша уловка, я все равно отрекусь от вас! Подмоги от меня не ждите — вам придется убить меня! — молвил он.

На него пахнуло огнем — пришелец был разгневан. — Ты еще много раз попросишь у нас прощения за каждое слово, — прошипел он, — Не думай, что то, что удалось тебе однажды, так легко повторить! Удача никогда не приходит дважды. Все делают расчет и мудрость. Мы еще вернемся — за вами обоими. Готовьтесь!

Пришелец отступил. Властимира волки-охранники потащили назад, под дубы. Он не сопротивлялся, уйдя в свои думы.

Отползя от дубов, Лютик неожиданно для себя скатился в овраг. Он едва не вскрикнул, но прикусил язык и пополз прочь, прижимаясь к ковру опалой листвы. Выбравшись на поверхность недалеко от дубов, вскочил и опрометью побежал по лесу, пригибаясь и петляя как испуганный заяц. Каждую минуту он мог услышать за спиной крик: «Держи его!» — и шум погони.

На пути встал валежник, и пришлось сбавить бег. Лютик пролезал под поваленными деревьями, перепрыгивал через завалы сухих сучьев, осторожно обходил вывороченные с корнем пни. Здесь словно ожили сказки о волотах[8], что в ярости могли вырывать дубы с корнем.

Ободрав руки и оставив где-то на суках рукав рубахи, Лютик наконец выбрался из валежника и побрел куда глаза глядят. Хотелось выбраться из леса на широкую дорогу, повстречать людей и отдохнуть возле них, но он помнил наказ князя: трын-траву знают лишь лесные и водяные жители, а они прячутся в чаще. Хотя по ночам могут выбираться к самому жилью человека,

То и дело останавливаясь и устало присаживаясь на корень или камень, Лютик бродил по лесу до рассвета. Его окружал полный мрак: пока не наткнешься на дерево, не заметишь его. Потом впереди просветлело, средь выступивших из тьмы стволов показалось окрашенное розовым небо — Заря-Заряница раскинула над миром свою сверкающую фату. Забыв про усталость, Лютик бросился на свет.

Чащоба скоро раздалась в стороны, и он оказался на крутом берегу маленького озера. От веток склонившихся к нему кустов и камыша воды почти не было видно. Сверху озерцо надежно защищали лесные великаны, сплетя ветви в единый шатер.

Распутывая травы и сучья, Лютик спустился к самой воде, замочив ноги. Но только он наклонился к озеру, как мир озарился ярким светом и что-то загудело вдалеке. Мальчик вскинул голову — ему показалось, что это само светозарное Солнце выехало на небо на златых конях в сверкающей колеснице. Он вскинулся и понял, что до солнца еще далеко.

Нестерпимо яркий свет разливался не на востоке, позади Лютика, а на юге, чуть левее. Мальчик вспомнил, что оттуда он вышел, и понял, что что-то случилось на той поляне, где он оставил князя.

Свет и гул становились все сильнее. Лютик подумал, что волки, видать, уговорились о чем-то не то с богами, не то с какими-то еще силами и теперь пустились за ним в погоню. От охотников, идущих по следу, еще можно уйти, но от света с небес не уйдешь, не спрячешься. На стороне волков сами боги — они и силу им дают великую, и делам их не мешают.

Свет и гул стали так ярки, что слепило глаза. Не зная, куда спрятаться от всезнающих богов, Лютик заметался по берегу. Берега озера густо заросли Перуновой лозой. Ее тонкие нежные ветки, что до поры ласковы и мягки, а при случае хлещут до крови, касались его лица, словно утешали его. Лютик, не ведая, что еще может ему помочь, забился под самые корни небольшого куста и, обхватив руками ствол, зашептал молитву-просьбу:

— Ты лоза, Перуново деревце, помоги-укрой под листвой своей! Не охотник я, не убийца я — просто я бегу от врагов своих. Ты не отдай меня, ты не выдай им — защити меня ты листвой своей!

Над ним мягко зашелестела листва, словно дерево умоляло его помолчать. Лютик покорно замолк, зажмурившись и прижавшись к шероховатой коре.

Он услышал нарастающий стон качающихся под ветром дубов. Словно огромный змей, пролетело над лесным озером нечто, так им и не увиденное. Пролетело, всколыхнув кусты и спокойные воды, — и растаяло. Только вдалеке, на севере, что-то еще ревело и постанывало в чаще.

Когда все стихло и зазвучали голоса просыпающихся лесных птиц, Лютик открыл глаза. Он прижимался щекой к стволу дерева, над ним смыкалась крона, а против его взора в частой листве открывалось окошко, чтобы он мог выглянуть и обозреть мир.

Добрый взор Зари уже упал на воды озера: вода в нем заиграла золотым и розовым, словно на глубине был сокрыт таинственный клад. Деревья распрямляли ветви, гордо вскидывали головки цветы и травы, неся жемчужно-росный убор на лепестках. Стена крапивы увешалась изумрудами. Осыпая с веток украшения, беззаботно скакали птицы, и журчание воды вторило их голосам. Забыв про все на свете: про волков, про князя, что ждет его помощи, про сверкающего и ревущего зверя, что только что пронесся над ним, Лютик, открыв рот, смотрел во все глаза.

Он выполз наполовину из-под дерева, где сидел, но никто не обратил на него внимания. Поляна не замечала маленького человека.

Вдруг стена крапивы чуть дрогнула. Не успел Лютик броситься под защиту куста, как из нее тихо выступила волчица с отвислыми сосцами. За нею осторожно высунулся волчонок: большеголовый, лохматый, глупый. Волчица сделала шаг и посмотрела на мальчика.

Лютик застыл, волчица не дрогнула. В ее желтоватых глазах он не прочел ненависти или страха — только усталость одинокой матери. Отведя тяжелый взгляд от испуганного человека, она спустилась к озеру, напилась и так же спокойно ушла прочь. Волчонок, даже не успев разыграться на поляне, побежал за нею.

«Видать, и ее с места псоглавцы стронули, — подумал Лютик, — Даже зверям лесным от них житья нету, что ж о людях-то говорить!.. Над князем они вон как изгиляются! И управы на них нет… Что же боги-то, не видят ничего?!»

Лютик уже собрался было с духом и встал, но тут новый шорох в чаще остановил его, и он опрометью бросился назад, под серо-зеленую прозрачную сень листвы. Там, закрывшись податливыми ветвями, он затаился, выглядывая нового гостя поляны.

Гость оказался совсем не страшным, даже наоборот — появись он раньше волчицы, Лютик давно бы уже выскочил ему навстречу с криком.