Покуда наши чувства не остыли,

я чувствую живое обожание

к тому, что содержимое бутыли

меняет наших мыслей содержание.

Ум – помеха для нежной души,

он её и сильней, и умней,

но душа если выпить решит,

ум немедля потворствует ей.

Я от века отжил только треть,

когда понял: бояться – опасно,

страху надо в глаза посмотреть,

и становится просто и ясно.

В натурах подлинно способных

играет тонкий и живой

талант упрямо, как подсолнух,

вертеть за солнцем головой.

Мир совершенствуется так —

не по годам, а по неделям, —

что мелкотравчатый бардак

большим становится борделем.

Хотя под раскаты витийства

убийц человечество судит,

но жить на земле без убийства —

не может, не хочет, не будет.

Естественно и точно по годам

стал ветошью мой рыцарский доспех,

поскольку у весьма прекрасных дам

терпел он сокрушительный успех.

Я подбил бы насильнику глаз,

а уж нос я расквасил бы точно,

очень жалко, что трахают нас

анонимно, безлико, заочно.

В чистом разуме скрыта отрава,

целой жизни мешая тайком:

мысля трезво, реально и здраво,

ты немедля слывёшь мудаком.

Поскольку есть мужчины и юнцы,

просящие готовые ответы,

постольку возникают мудрецы,

родящие полезные советы.

Свобода неотрывна от сомнения

и кажется обманом неискусным,

дух горечи и дух недоумения

витают над её рассветом тусклым.

Идея моя не научна,

но мне помогала всегда:

прекрасное – всё, что не скучно,

и даже крутая беда.

То ясно чувствуешь душой,

то говорит об этом тело:

век был достаточно большой,

и всё слегка осточертело.

В лени всякого есть понемногу,

а в решимости жить поперёк —

и бросание вызова Богу,

что когда-то на труд нас обрёк.

Чуя в человечестве опасность,

думая о судьбах мироздания,

в истину вложил Господь напрасность

поисков её и опознания.

Посреди миропорядка

есть везде, где я живу,

и моя пустая грядка,

я сажаю трын-траву.

Так же будут кишеть муравьи,

а планеты – нестись по орбитам;

размышленья о смерти мои —

только мысли о всём недопитом.

Борьба – не душевный каприз,

не прихоть пустого влечения:

плывут по течению – вниз,

а вверх – это против течения.

Конечно, я придурком был тогда,

поскольку был упрям я и строптив,

а умный в те кромешные года

носил на языке презерватив.

На всё подряд со страстью нежной,

как воробьи к любому крошеву,

слетались мы, томясь надеждой

прильнуть к чему-нибудь хорошему.

В беде, где всё пошло насмарку,

вразлом и наперекосяк,

велик душой, кто рад подарку,

что жив, на воле и босяк.

Готовлюсь к уходу туда,

где быть надлежит человеку,

и время плеснёт, как вода

над камешком, канувшим в реку.

Я не люблю живые тени,

меня страшит их дух высокий,

дружу я близко только с теми,

кого поят земные соки.

Я музу часто вижу здесь

во время умственного пира,

она собой являет смесь

из нимфы, бляди и вампира.

Осадком памяти сухим

уже на склоне и пределе

мы видим прошлое таким,

каким его прожить хотели.

Разгул наук сейчас таков,

что зуд учёного азарта

вот-вот наладит мужиков

рожать детей Восьмого марта.

Конечно, слёзы, боль и грех

всё время видеть тяжело Ему,

но Бог нас любит равно всех

и просто каждого по-своему.