Игорь Губерман Листая календарь летящих будней… Закатные гарики * * * Ушли и сгинули стремления, остыл азарт грешить и каяться, тепло прижизненного тления по мне течёт и растекается. * * * Уже вот-вот к моим ногам подвалит ворох ассигнаций, ибо дерьмо во сне – к деньгам, а мне большие говны снятся. * * * К похмелью, лихому и голому, душевный пришёл инвалид, потрогал с утра свою голову: пустая, однако болит. * * * Я не искал чинов и званий, но очень часто, слава Богу, тоску несбывшихся желаний менял на сбывшихся изжогу. * * * Вчера взяла меня депрессия, напав, как тать, из-за угла; завесы серые развесила и мысли чёрные зажгла. А я не гнал мерзавку подлую, я весь сиял, её маня, и с разобиженною мордою она покинула меня. * * * Я в зеркале вчера себя увидел и кратко побеседовал с собой; остался каждый в тягостной обиде, что пакостно кривляется другой. * * * Это был не роман, это был поебок, было нежно, тепло, молчаливо, и, оттуда катясь, говорил колобок: до свиданья, спасибо, счастливо. * * * На любое идейное знамя, даже лютым соблазном томим, я смотрю недоверчиво, зная, сколько мрази ютится под ним. * * * Слежу без испуга и дрожи российских событий пунктир: свобода играет, как дрожжи, подкинутые в сортир. * * * Когда остыл душевный жар, а ты ещё живёшь зачем-то, то жизнь напоминает жанр, который досуха исчерпан. * * * Когда бы сам собой смывался грим и пудра заготовленных прикрас, то многое, что мы боготворим, ужасно опечалило бы нас. * * * Надежды огненный отвар в душе кипит и пламенеет: еврей, имеющий товар, бодрей того, кто не имеет. * * * Вижу лица или слышу голоса — вспоминаются сибирские леса, где встречались ядовитые грибы — я грущу от их несбывшейся судьбы. * * * Уже мы в гулянии пылком участие примем едва ли, другие садятся к бутылкам, которые мы открывали. * * * Еврей опасен за пределом занятий, силы отнимающих; когда еврей не занят делом, он занят счастьем окружающих. * * * Казённые письма давно я рву, ни секунды не тратя: они ведь меня всё равно потом наебут в результате. * * * Мне слов ни найти, ни украсть, и выразишь ими едва ли еврейскую тёмную страсть к тем землям, где нас убивали. * * * Покуда мы свои выводим трели, нас давит и коверкает судьба, поэтому душа – нежней свирели, а пьёшь – как водосточная труба. * * * Зачем-то в каждое прощание, где рвётся тесной связи нить, мы лживо вносим обещание живую память сохранить. * * * Я искренне люблю цивилизацию и все её прощаю непотребства за свет, автомобиль, канализацию и противозачаточные средства. * * * Я даже мельком невзначай обет мой давний не нарушу, не выплесну мою печаль в чужую душу. * * * Мы столько по жизни мотались, что вспомнишь – и каплет слеза; из органов секса остались у нас уже только глаза. * * * Не знаю блаженней той тягостной муки, когда вдоль души по оврагу теснятся какие-то тёмные звуки и просятся лечь на бумагу. * * * Когда наплывающий мрак нам путь предвещает превратный, опасен не круглый дурак, а умник опасен квадратный. * * * Есть люди – пламенно и бурно добро спешат они творить, но почему-то пахнут дурно их бескорыстие и прыть. * * * Высок успех, и звучно имя, мои черты теперь суровы, лицо значительно, как вымя у отелившейся коровы. |
