Сергей Павлович ждал этого разговора, давно подготовился к нему и был очень рад, что космонавт начал его первым. Он побаивался, как бы слава не вскружила голову этому молодому парню, чтобы положение «космической звезды», «Колумба космоса» не лишило его желания упорно трудиться, а всеобщая любовь не избаловала, не сделала из него человека-сувенира.

– Ясно. Понял, – пошутил Сергей Падлович. – Но это только констатация факта. А предложения?

– Еще раз слетать в космос.

– Согласен. Но с куда более сложным заданием. Потребуются новые знания, а для них время.

– Надо учиться. Я правильно вас понял, Сергей Павлович?

– Академия Жуковского. Сам в юности мечтал попасть в нее. Вы заметили, какими обширными знаниями обладают Владимир Михайлович Комаров, Павел Иванович Беляев? Их дала им академия. Без инженерных знаний нельзя.

– И Валентине моей тоже бы поучиться.

– Пусть поступает в медицинский. Моя дочь Наташа – ваша ровесница. Она медик. Пошла по следам матери – хирург. – Сергей Павлович помолчал. – Редко видимся – у нее работа, у меня работа. Она живет своей семьей. – Положив на плечо Гагарину руку и взглянув в посерьезневшие глаза космонавта, мягко проговорил: – В день совершеннолетия дочери я писал ей: «Всегда люби наш народ и землю, на которой ты выросла». Этого я и вам, Юрий Алексеевич, тоже хочу пожелать. В этом наша сила и счастье. – И уже совсем другим голосом спросил: – Как вы смотрите, Юрий Алексеевич, если следующий полет на 24 часа?

– Не знаю, Сергей Павлович. Три-четыре витка вынес бы, а дальше? Нет, не знаю.

– Спасибо за откровенность, Юрий Алексеевич. В нашем деле без правды не прожить. А ваши слова для меня очень важны, мы должны следующий полет де-гально обсудить.

– Следующим будет Герман?

– Это решит Государственная комиссия, но весьма иероятно, что вы правы. До августа все необходимо еще раз проверить и обсудить. Времени не так уж много.

Юрий Алексеевич ушел, Сергей Павлович проводил его и решил немного прогуляться по аллеям парка. 368

Вскоре увидел Нину Ивановну, уютно устроившуюся на скамейке в тени и читавшую книгу. «Сейчас не подойду к ней, надо еще немножко подумать», – решил Сергей Павлович и свернул на боковую аллею.

«Три витка должен сделать „Восток-2“ или пробыть в космосе больше, скажем, сутки? Как быть? С одной стороны, рисковать опасно, с другой – топтаться на месте некогда. Интересно, что думает об этом Титов? Советы по оборудованию корабля он дал весьма дельные. Толковый парень. Вот страна наша – везде таланты есть: Смоленск и Алтайский край, Украина и Поволжье. Ну на что же решиться? Многие за три витка. Нет, пой-ду-ка я к Нине». – И, приняв решение, он энергичной походкой пошел к тенистой скамейке. Сел рядом с женой, взял ее за руку.

– Три или семнадцать? – обратился Сергей Павлович к Нине Ивановне.

– Ты о чем, Сережа? – спросила Нина Ивановна, за многие годы привыкшая к внутренним диалогам мужа, но, заметив приближавшихся генерала Каманина, врача Яздовского и руководителя Центра подготовки космонавтов Карпова, предупредила: – К тебе гости.

Королев сразу оживился.

– Они-то мне и нужны! – и пошел к ним навстречу. – Так три или семнадцать? – испытующе взглянув на гостей, спросил Королев.

– За этим и пришли, Сергей Павлович, – ответил за всех Карпов.

Начался очередной разговор о втором полете: каким ему быть по длительности и насыщенности новыми исследованиями и экспериментами. Главный конструктор знал, что некоторые специалисты склоняются к постепенным шагам в космос. Есть над чем поразмыслить. И когда, казалось, обо всем переговорили, но единого мнения не выработали, Королев неожиданно предложил:

– Может, пригласим «ореликов» и посоветуемся? Им летать, им и решать!

– Когда?

– Сейчас.

И через несколько минут староста группы Павел Беляев и парторг Павел Попович собрали космонавтов в одной из беседок в парке санатория. Пришли также несколько специалистов. Когда все уселись, Королев обратился к собравшимся:

– Вношу на обсуждение проект программы второго полета в космос. Предлагаю на полные сутки. – Сергей Павлович взглянул на сидящих. Ничего, кроме крайнего изумления, не прочел на их лицах. «Не слишком ли смел СП? Может, у него голова закружилась от успехов?» – мысленно спрашивал себя каждый из присутствующих. Королев между тем как ни в чем не бывало негромко продолжал, излагая цель предстоящего эксперимента:

– Нас особенно интересует влияние длительной невесомости на человека: координацию его движений, психическое состояние, функции сердечно-сосудистой и пищеварительной систем. Точного ответа на этот вопрос у нас нет, даже после полета Юрия Алексеевича. Высказываются самые противоречивые мнения. Никто пока не может твердо говорить о характере влияния невесомости на жизненно важные функции человека.

Наступила пауза. Каманин и Карпов растерянно переглянулись, Яздовский раскрыл свою папку и уткнулся в документы, всем своим видом показывая, что не намерен выступать первым. Выжидающе молчали космонавты. Сергей Павлович, в мгновение оценив обстановку, внутренне улыбнулся:

– Хотелось бы в том порядке, в каком сидим, каждый пусть выскажет свое мнение о проекте. Потом подобьем «бабки».

Волей-неволей первым пришлось говорить Е. А. Карпову.

– Сергей Павлович, безусловно, прав, говоря, что мы не располагаем достаточными данными о влиянии космических факторов на организм человека. Но именно это обстоятельство требует от нас осторожности. Вы знаете, Сергей Павлович, я говорил Вам об этом – для начаг-ла ну, скажем, два-три витка. Не больше.

– А ваше мнение, Николай Петрович? – обратился Главный к Каманину. – Прошу.

– Отдаю приоритет в решении этого вопроса медикам. Надо собраться еще раз в Москве, пригласив специалистов. Академик Сисакян, да и Парин сторонники неторопливых шагов...

– Та-ак, – недовольно протянул Королев. – Попросим сказать свое веское слово медицину, – и взглянул на Яздовского, ожидая от него поддержки.

– В 1949 году, когда мы приступили к биологическим экспериментам, – начал издалека профессор, но Сергей Павлович прервал его:

– Не надо доклада, Владимир Иванович. Пожалуйста, кратко, самую суть.

– Хорошо. Опыты с полетами животных, как всем известно, велись довольно продолжительно. Тщательный аяализ всех данных, полученных во время экспериментов, убеждает нас в том, что невесомость не оставляет последствий на живых организмах. Но одно дело собаки, другое – человек. Я не хочу вас запугивать, – Яздовский повернулся к космонавтам. – Есть еще чисто психологическая проблема. Возможея глубокий эмоциональный стресс. Точнее – нервно-психическое расстройство... Разумом я за длительный полет, а вот на душе...

– Стрессовые обстоятельства? – удивился Андриян Николаев, будущий дублер Титова. – Для нас, летчиков, это не помеха. Мы с ними встречались не раз.

– Не будем забывать, Сергей Павлович, и о космической радиации, – напомнил Карпов. – Специалисты не раз предупреждали нас о вредном воздействии ее на все живое. Корабль длительное время окажется без защиты земной атмосферы. Не хотелось бы подвергать человека чрезмерной опасности. А если вспышки на солнце?!

– А заранее предсказать их нельзя? – поинтересовался Павел Попович.

– Задача пока чрезвычайно трудная, – ответил Королев.

– Системы жизнеобеспечения выдержат ли такую нагрузку? Надо бы над ними еще поработать, – посоветовал Павел Беляев.

– Справедливо, – принял предложение Главный. – Двадцать четыре часа – не сто восемь минут...

Герман Титов с удвоенным вниманием выслушал все точки зрения. Он все больше понимал, что его мневие как космонавта в данный момент имеет особый вес. И знал, что каждый из его друзей, космонавтов-дублеров, готов, как и он сам, в новый космический полет. Как дублер Гагарина, он еще в апреле определил для себя: полет должен быть более сложным по длительности и по насыщенности полетной программы.

– А как вы думаете, Герман Степанович? – раздался голос академика. Ученому нравился этот молодой смекалистый летчик, родившийся в семье учителя, члена одной из первых на Алтае крестьянских коммун.