— Вовсе нет, — сказала Забава. — Мой хозяин никого не арестовывает — он не стражник.
И тут же поняла, что в разговоре этом все происходит вопреки ее желаниям. Она почти ничего не узнала об этой женщине, зато сама хоть по чуть-чуть, но давала ей какие-то знания.
— Мне надо идти, — сказала она. — Я вам еще нужна?
Кукла внимательно посмотрела на нее и сказала:
— Удивительно, как можно любить такой кусок льда!
Забава замерла:
— О чем это вы?
— О вашем хозяине, естественно. — Кукла мягко улыбнулась. — А точнее говоря — о вас.
— С чего вы взяли, что я в него влюблена?.. Он — мой хозяин, я просто должна выполнять его указания.
— И потому вы расскажете ему обо всем, что от меня узнали…
— А я ничего от вас и не узнала! — запальчиво воскликнула Забава. И прикусила язык, поняв, что фактически проговорилась.
Кукла снова мягко улыбнулась:
— Милая девочка! Да если он не обязал вас рассказывать ему, о чем мы с вами будем разговаривать, то он просто глупец. А он вовсе не глупец… Вы ведь очень его любите?
Забава вновь начала протирать тряпкой уже вытертую этажерку.
— Вижу, что очень, — сказала кукла, не дождавшись ее ответа. — А между тем, вашему хозяину угрожает опасность. И очень серьезная.
— Откуда вы знаете?
— Знаю. — Кукла продолжала улыбаться, но улыбка ее стала грустной. — Скажите, Забава, вы верите, что я — необычная женщина?
Забава пожала плечами.
— Будь я обычной женщиной, — продолжала кукла, — меня бы не заточили в доме вашего разлюбезного хозяина. Хотите, я вам помогу?
— Чем вы можете мне помочь! — Забава фыркнула.
— Я сделаю так, что ваш хозяин изменит к вам свое отношение.
Забава застыла, впилась глазами в лицо гостьи.
— Правда, правда, я могу так сделать. Хотите?
Кукла произносила обыкновенные словенские слова, и Забава прекрасно знала, что за ними вполне способна спрятаться столь же обыкновенная ложь. Верить было нельзя, но Забава поверила: за этими словами пряталось нечто такое, что не поверить оказалось просто невозможным.
— Хочу, — прошептала Забава. Лицо ее запылало, тряпка выпала из мгновенно вспотевших рук, но она этого даже не заметила. В приюте у додолок ходили рассказы о ведьмах, умевших присушить мужчину к женщине. Или женщину к мужчине. Почему бы Вере и не оказаться подобной ведьмой?.. Ведь она права, обычную женщину чародей не стал бы содержать в своем доме, а на лазутчицу она и тем паче не похожа.
— Впрочем, я могу поступить иначе, — сказала гостья. — Хотите, я излечу вас от любви к нему? Для вас, честно говоря, это было бы лучше.
— Нет, — прошептала Забава. И вдруг завопила с отчаянием: — Нет! Нет! Не-е-ет!!! Только попробуйте, и я убью вас. Нет! — Она бросилась на кушетку и затряслась в рыданиях…
…Когда Забаве удалось, наконец, с собой справиться, оказалось, что она залила слезами гостье всю кофточку.
— Ишь! — Она поднялась с кушетки. — Разревелась, корова, — не остановишь…
На душе было легко и чисто. Как и всегда, когда удается выплакаться на плече человека, понимающего ваше состояние.
— Ну вот и хорошо, — сказала гостья. — Вы верите мне, Забава?
Слова вырвались сами собой:
— Я верю вам, Вера.
— Тогда ничего не говорите своему чародею о том, что у нас здесь происходило. Якобы я все время молчала. А потом скажите, что вам показалось, будто бы я пыталась заколдовать вас.
Забава вытерла слезы, помотала головой:
— Ничего не получится. Он сразу поймет, что я вру.
— Не поймет! — Вера победно улыбнулась. — Он может понять только в том случае, когда ложь направлена ему во вред. А вы соврете исключительно для его же пользы.
Паломная седмица стала ближе еще на один день.
Репня сдал ключ от кабинета сменщику, доложился старшему врачу и покинул здание Временной медицинской комиссии. Перед ним во весь рост встала проблема свободного вечера. Ни с кем из приятелей он встретиться сегодня не договорился, а на любовном фронте в последнее время образовался небольшой отпуск, что было весьма не кстати. Но не все ведь в жизни зависит от мужчины. Любовь — работа для двоих…
Впрочем, если говорить честно, то нынешняя свобода была даже хороша. Во всяком случае, опосля недавнего знакомства с потерявшей память паломницей он бы не пожелал сейчас встречаться ни с кем другим.
Это было какое-то наваждение. Ну что могло быть в этой куколке такое, чего он не знал? Да, была в ней стать, но с каких это пор его можно было зацепить статью до такой степени. Стать — лишь повод для одной-двух встреч, покудова дело не дойдет до постели. Стать — чтобы переспать. А в постели сразу же выясняется, что за статью у них у всех скрывается одно и то же.
Но эту куколку ему хотелось увидеть снова.
Репня шел по площади Первого Поклона, поглядывая на хорошеньких паломниц, жаждущих преклонить колени перед богиней судьбы, и размышлял о том, что могло выгнать всех этих девиц из родительских домов и погнать в неблизкую дорогу. Правда, все они как правило отправлялись в паломничество под присмотром матерей, нянек или старших сестер, но ведь не секрет и то, что в Паломную седмицу около Перыни для многих паломников начинается путь, завершающийся свадьбой. Такова статистика, а статистика все знает. Может, за этим и едут сюда молоденькие красотки?
В то, что они желают токмо поклониться богам, Репня не верил. Как не очень верил в этих богов вообще. Он уже давно считал, что богов выдумали волхвы и волшебники, дабы держать в подчинении простых людей. Волшебников Репня еще терпел — без них не проживешь, — но какую пользу княжеству приносят волхвы?..
Он покинул площадь, и его мысли вновь вернулись к беспамятной паломнице. Но теперь он не ломал голову над тем, чем она могла его зацепить. Впрочем, теперь он себе и не лгал. Зацепила она его тем же, что и другие. И хотел он с нею не просто встретиться, он хотел с нею еще раз переспать. А вот такого с ним не было уже давно. В последнее время все они стали для него девицами на один вечерок. Познакомился, переспал, познакомился, переспал… Совсем перестали греха бояться!
Но эта куколка, кажется, затронула в нем не токмо корень. Жалко лишь, что она теперь ему совершенно недоступна. В дом к чародею Смороде запросто не проникнешь.
И тут Репне в голову пришла мысль, как это можно организовать. Он аж присел на уличную скамейку — такая в ноги ударила слабость. Идея была чрезвычайно дерзкой, но вполне могла оказаться осуществимой на практике. Вряд ли эта девица стала бы рассказывать кому бы то ни было о том, что произошло у нее с врачом во время медицинского осмотра. Для этого надо быть последней дурой!.. Нет, идея хороша. А попытка — она, как известно, не пытка. Может, что и выгорит — чародей Сморода, как известно, волшебник, его любовные эмоции не интересуют.
Репня вскочил со скамейки, кликнул проезжавшего мимо свободного извозчика и отправился на Торговую сторону.
За ужином прислуживала Ольга.
— А где Забава? — спросил Свет у Берендея.
— Она плохо себя почувствовала. Лежит в своей комнате.
Ужин протекал прекрасно. Гостья молчала и только поглядывала время от времени на хозяина. Словно ждала, что он украсит стол беседой. А он только рад был, что можно помолчать. После тренировки в нем явственно накопилось раздражение, и следовало побыстрее перебраться в кабинет и заняться разрядкой. Впрочем, надо было еще перемолвиться парой слов с Забавой. Если она заболела, позднее поговорить не удастся: ей придется пораньше лечь спать.
— Я, пожалуй, зайду к вашей племяннице, — сказал он Берендею. — Посмотрю, что с ней.
Берендей даже вздрогнул от удивления. А Свет подумал, что и в самом деле никогда особенно здоровьем прислуги не интересовался. И уж тем паче в ее комнаты не заходил. Но ведь можно и начать, не так ли?..
Он перехватил очередной взгляд Веры. Взгляд был странным — в нем явно читалось ожидание. Впрочем, мало ли что женщине на ум придет! Если считать содержимое ее мозга умом… Впрочем, не будем забывать, что наша гостья — предполагаемая волшебница. И стало быть, не свойственное волшебнице поведение преследует собой определенную цель. Во всяком случае, к этому надо быть готовым. Тогда она не застанет меня врасплох.
