— Боже мой, да ведь мы знакомы! Г-н Скальский? С живостью пан Рожер протянул руку.
— Где же у меня были глаза? — воскликнул он. — Барон Гельмгольд Каптур? Извините, mais jai la, vue basse (я близорук).
— И надо же было встретиться в этом захолустье, на этих развалинах? — молвил Гельмгольд. — Случайность, — сломалась ось в дороге.
— Позвольте вас познакомить: это мои родители и сестра, — сказал пан Рожер.
Панна Скальская присела чересчур неловко, но пан Рожер подумал, что барон этого не заметил.
Панна Идалия светилась от восторга. Одному Богу известно, как у нее чесался язык блеснуть чистым французским выговором, и как ей хотелось обворожить красотою бедного барона, осажденного на бельведере.
— Что же вы здесь делаете? — спросил пан Рожер, придя в отличное расположение духа. — С тех пор, как я имел удовольствие видеться с вами в Варшаве у графини, я был уверен, что вы давно уже в Галиции.
— Я располагал возвратиться, — сказал барон, — но у вас тут так хорошо. Завязались знакомства, и вот путешествую по краю. Теперь, собственно, еду к Туровским, которые живут где-то здесь по соседству.
Разговор долго продолжался половину на польском, половину на французском языке, и наконец зашла речь о поломке экипажа.
— Это уж наша удача! — сказал пан Рожер, хватая барона за руку. — Родители мои, у которых есть здесь дом в деревне и которые теперь живут в нем временно, — прибавил он, — будут счастливы пригласить вас к себе. Мы прикажем вашему кучеру ехать к нам на двор, а сами пойдем пешком к нам на чай.
— Покорнейше просим и не отпустим, — сказал старый Скальский.
— Не отпустим, — повторила аптекарша.
Барон поклонился, но ему хотелось, чтоб приглашение подтвердила хорошенькая девица, и он взглянул на панну Идалию, которая улыбнулась ему чрезвычайно приветливо.
Брат и сестра были счастливы, отец обрадовался, и только одна мать встревожилась немного, подумывая о приеме достойного гостя, за который боялась получить головомойку от дочери.
Сердце панны Идалии с живостью билось. Хотя она и смеялась как над предрассудками, так и над теми, кто им следовал, однако описанную встречу считала не простою случайностью… Она первая увидела молодого человека, на ней первой остановился его удивленный взор… Без сомнения, он должен быть богатый жених, отправляющийся к графиням Туровским, которому она, как разбойник на дороге, предназначена была вырвать сердце.
Она кипела досадой, что ей не дали еще выговорить слова, но обворожила его и чарующим взором, и артистическими позами. Мы живем не в эпоху сентиментализма; любовь доступна только простым, дурно воспитанным людям, в лучшем обществе страсть заменяют расчет, иногда минутная прихоть, фантазия. Панне Идалии было необходимо сделать блестящую партию и прикрыть атрибуты отцовского ремесла графской мантией или по крайней мере известной шляхетской короной. Она готова была улыбаться первому встречному жениху, лишь бы он отвечал требуемым условиям. Весьма разумное воспитание в духе века охраняло ее от того, то называется любовью; идеалом для нее служил не человек, но его оправа, то есть общественное положение, обстановка.
Она усердно хлопотала бы и о семидесятилетнем старике, если б он доставил ей княжескую корону. А теперь вдруг представляется барон, красивый молодой человек, по всей вероятности— богатый, и который едет к этим несносным Туровским, с которыми вскоре познакомится читатель.
— Признайтесь, барон, что местность наша принадлежит к красивейшим во всем крае, — сказал аптекарь, который в присутствии новых знакомых старался говорить отборными словами. — Она плодородна, обильна и, кроме того, усеяна памятниками прошедшего; растительность богатая, деревья великолепные, вообще на всем серьезный характер.
— Поэтому же вы и нашли меня любующимся, удивленным…
— Мой отец говорит об этом уголке, — вмешался пан Рожер, — а это еще город, а не та тихая, величественная в своей простоте наша деревня. Надобно видеть шляхетские домики, скрытые в глубине этих лесов, и…
— Вы едете, барон, из Галиции, — сказала, наконец, панна Идалия, — и я сомневаюсь, чтоб после тамошних красивых местностей понравились вам наши леса и равнины. Галиция гораздо разнообразнее.
— Местами, — отвечал барон, не намереваясь распространяться о родине, — но мне здешние окрестности очень понравились. А далеко отсюда живут Туровские?
— Графы Туровские, знакомством с которыми можем похвалиться, — отвечал аптекарь, — живут от нас в полутора милях, в Турове; да, до них будет мили полторы, а пожалуй, и с хвостиком.
"Хвостик" этот нечаянно вырвался у аптекаря, и дети взором выразили упрек родителю за слишком тривиальное выражение.
— А, — сказал барон, — значит, если б не сломалась коляска, я был бы там еще засветло.
— Мы, напротив, радуемся этому случаю, — молвил пан Рожер. — А так как она не может быть починена скоро, то о Турове нечего и думать, и мы берем вас с собою.
— Конечно, — сказал, засмеявшись, аптекарь. — Мы зайдем в гостиницу, прикажем коляске ехать прямо в город, а сами возвратимся вместе с пленником.
Панна Идалия молча, но выразительно посмотрела на пленника, который улыбался. Торжествующий пан Рожер пожимал ему руку.
Полюбовавшись окрестными видами, общество медленно начало собираться в город. Медлительность эта имела свою причину: пан Мартын рассчитал, что удобнее всего было бы возвратиться в сумерки, чтоб барон не заметил принадлежавшей им аптеки. Конечно, рано или поздно барон должен был узнать истину, а все-таки на первый раз, по мнению Скальского, лучше было не выказываться. Панне Идалии тоже хотелось опутать его в сети прежде, нежели он узнает, кто она, ибо самое название аптекарской дочери могло произвести на него неблагоприятное впечатление.
Не имея надобности в словах, семейство переговорило уже взорами.
Аптека имела два входа: один, к несчастью, с главной улицы официальный, с орлом и вывеской: "Привилегированная аптека", а другой — с небольшой улицы Вольской, частный, с крылечком, крытым цинковыми листами, откуда удалены были всякие намеки на хозяйскую профессию и удалены так старательно, что даже в окно, в котором виднелись склянки и бутылки, вставлены были матовые стекла.
Изменив несколько план путешествия, представлялась возможность провести гостя с этой стороны, куда не доходил аптечный запах, где не слышно было стука ступки, и поддерживать барона в той мысли, что он находится в доме помещика, живущего временно в городе.
Решение это произошло втихомолку, и панна Идалия была спокойна; но теперь хлопотала она о таком устройстве прогулки, чтоб не терять напрасно времени. Необходимо было соединить приличие с выгодою, utile dulci. Отправить барона с родителями вперед и отдать им его на жертву не подобало по многим соображениям: во-первых, отец и мать в дальнейшем разговоре могли сказать что-нибудь неприличное, во-вторых, время ушло бы без всякой пользы. Итак, устроен был авангард из молодежи, а старики пошли сзади в сопровождении Финетки.
Барон подал руку девице, и они начали говорить по-французски.
Нам хотелось бы передать эту живую, быструю, умную беседу, но признаемся, что чувствуем свое бессилие. Панна Идалия дошла в ней до наивысшего идеала искусства — девичьего очарования. Не хвастая, она умела рассказать о себе все, что ей хотелось — ловко затронула литературу, унеслась в высшие сферы, выразила свои возвышенные социальные идеи, — одним словом, представили свой миниатюрный портрет в желанном смысле. Она сумела быпм и кокетливой и скромной, наивной и остроумной, насмешливой н чувствительной, не забывая ни на минуту пользоваться и своей красивой наружностью.
Несмотря, однако же, на все это, панне Идалии, может быть, не удалось бы победить барона, который недавно возвратился из Парижа, если б она не встретила могучего пособника в брате.
Помощь пана Рожера основывалась на двояком побуждении: на привязанности к сестре и на известных расчетах относительно Турова. Ему хотелось перехватить этого жениха в дороге, а сестру он признавал способной на такое чудо. Итак, прежде чем гуляющие дошли до кладбища, галичанин был очарован уже дочерью аптекаря настолько, насколько может быть очарован человек XIX столетия, после многих легких предшествовавших побед.
