– Против коммунизма или против коммунистов, точно не могу сказать. Прошу председателя суда пояснить, могу ли я говорить об этом не на закрытом заседании суда?!

– В Федеративной Народной Республике Югославии перед судом можно говорить все.

– Бейли сказал: нужно уничтожить партизан.

– Уничтожить партизан! – вскочил прокурор. – Я вас правильно понял?

– Да.

– У вас были и так называемые «черные тройки». Буква «З» означала «зарезать»?

– Да.

– Буква «З» означала и «запугать», и этой буквой обозначали исключительно тех, кто сотрудничал с оккупантами, – выкрикнул защитник. – Вы именно это сказали во время следствия.

– Совершенно верно. Я не отрицаю этого и сейчас, и я именно так сейчас ответил.

– Вы ответили «да», а не наоборот, – сказал судья.

– Разумеется, да. У меня в моей военной организации были «тройки», но не для того, чтобы резать людей, в чем меня клеветнически обвиняют.

– Скажите же, наконец, означала буква «3» зарезать или не означала? Да или нет?

– Я не хочу противоречить протоколу.

– Хорошо. Мы к этому вернемся во время допроса свидетелей. Чего касались велико-сербские тезисы Илии Бирчанина и его единомышленников?

– Я этого не понял. Это было очень мелко, не мой уровень.

– Может быть, речь шла о разделе Югославии? Фотич в Америке тоже выступал с этой точки зрения?

– Я не знаю. Это все действительно очень мелко.

– Сколько у вас было командиров.

– Достаточно.

– Чем объяснить единую линию в сотрудничестве с оккупантами?

– Это не моя линия.

– Обвиняемый Михайлович, – вмешался защитник Джонович. – Во время войны на территории, которую вы контролировали, выходило несколько ваших газет.

– Верно.

– В этих ваших газетах делалось какое-нибудь различие между великими державами-союзницами?

– Никогда. И к американцам, и к Советам отношение было одинаковое.

– Вы были убежденным монархистом?

– Я бы так не сказал. Просто я был верен присяге.

– Как случилось, что большое число республиканцев, причем очень авторитетных, оказалось членами вашего движения?

– Это произошло, господин Джонович, из-за того, что я уважаю чужое мнение.

– Ведь ваши дети – сын и дочь – еще до войны стали коммунистами. Вы знали об этом?

– Это был их свободный выбор. Мне было очень горько, но… Я всегда говорил, что коммунизм это большое зло.

– И из-за этого вы сотрудничали с Гитлером, – взбешенным голосом сказал прокурор. – Гитлер это не зло, а партизаны зло.

– Нет.

– С чего вдруг теперь вы говорите «нет»?

– Да, но они не такие, как немцы. В сущности – да. Но немцы разбиты и ушли.

– Вот так же вы говорили и вашему другу, американскому полковнику Макдауэллу.

– Не могу вспомнить.

– Макдауэлла?

– Пожалуйста, напомните. Прошу вас, доведем это до конца.

– Хотите уйти в сторону от обвинительного заключения, – усмехнулся прокурор. – Напрасно, ничего у вас не выйдет. Ваши преступления уже давно доказаны.

– Это мне безразлично… Прошу меня извинить, я не понял вопроса.

– Один ваш сын погиб, – сказал защитник Иоксимович. – Младший или старший?

– Совершенно верно.

– Младший или старший?

– Все зависит от ситуации на местах. Иногда младший офицер может оказаться старшим и наоборот.

– Я прошу это зафиксировать, – крикнул Иоксимович. – Как вы себя чувствуете, господин генерал?

– Защитник Иоксимович, – судья поморщился. – Как адвокат вы должны были бы знать, что на скамье подсудимых нет ни генералов, ни полковников, ни министров, ни шоферов, ни рыбаков. В зале заседаний суда есть только судья, прокурор, защитник и обвиняемый. Вам это известно?

– Разумеется, известно, – ответил Иоксимович.

– Это значит, что вы не можете обращаться к обвиняемому Михайловичу как к генералу.

– Это мне ясно, – сказал Иоксимович и, обращаясь к Драже, спросил: – Обвиняемый господин генерал, вы меня знаете? Кто я?

– Хоть вы-то не выставляйте меня сумасшедшим.

– Но вы скажите, кто я?

– Прошу вас, давайте это доведем до конца.

– Вы устали? – спросил судья Джорджевич.

– Ни в коем случае. Прошу только дать мне немного времени и возможность ознакомиться с моим архивом.

– Я вас спрашиваю, не устали ли вы, не чувствуете ли себя утомленным? Если это так, то давайте сделаем перерыв.

– Абсолютно нет. Я себя совершенно не чувствую виновным. Ни в коей мере. Давайте закончим, и я в письменной форме отвечу на все пункты обвинительного заключения.

– А как же свидетели? – издевательским голосом спросил прокурор. – Вам страшно встретиться лицом к лицу с вашими жертвами. Найдите в себе храбрости хотя бы настолько, чтобы посмотреть им в глаза. Ваши жертвы огромны… то есть огромно число тех, кого вы сделали несчастными.

– В этом вопросе не могу с вами не согласиться. Жертвы в этой войне действительно огромны… Извините, что вы только что сказали?

– Что вы совершили страшные преступления и у вас нет храбрости встретиться лицом к лицу со свидетелями.

– Я только этого и жду. Не вам рассказывать мне о преступлениях. Не вам, которые живьем закапывали людей в землю, перерезали горло, крали и поджигали дома. А вы помните, прокурор, что было на Таре? Собачье кладбище, так вы называли это место. Кто побросал сотни несчастных, и даже детей, в ямы в Черногори Лике и Герцеговине? Кто резал сербских священников? Кто заключал пакты с немцами? Давайте послушаем свидетелей, я только этого и жду…

– Допрос прерывается из-за усталости обвиняемого, – прервал его судья Джорджевич, с трудом перекрикивая возгласы и ругательства публики, разъяренной таким выступлением обвиняемого.

– Я протестую! Это просто свинство! – ударил по столу кулаком защитник Иоксимович. – Я требую, коллега председатель, чтобы вы призвали публику к порядку.

– В связи с чем вы протестуете? – спросил судья после того, как шум в зале затих.

– В связи с тем, что вы прерываете допрос как раз в тот момент, когда мой подзащитный пришел в себя. Он все время производил впечатление человека, который не в себе. Он не понимал вопросов, даже создавалось впечатление, что не вполне понимал значение некоторых своих слов. Возможно, он находился под действием каких-то препаратов или чего-то в этом роде, и действие ядов на его сознание только что прекратилось. Я делаю такой вывод на основании его слов и поведения всего несколько минут назад. Вы это почувствовали и именно из-за этого решили прервать допрос. Нет, ни в коем случае, я требую продолжить, – он опять стукнул кулаком по столу.

– Обвиняемый Михайлович, – с улыбкой обратился к нему судья. – Вы в полном сознании?

– Я не позволяю вам задавать такие вопросы. Это дерзость. Вы меня оскорбляете.

– Не я, а ваш защитник. Он хочет представить вас сумасшедшим.

– Мне недостает моего архива. Документов.

– А вообще, в умственном отношении, вы чувствуете себя здоровым?

– Конечно.

– Если у вас есть сомнения и проблемы в этом смысле, суд немедленно направит вас на психиатрическое освидетельствование.

– Разумеется. В этом я не сомневаюсь.

– Как понять ваш ответ?

– Я отвергаю подлые намерения объявить меня сумасшедшим. Прошу вас, закончим. И прошу дать возможность пользоваться моим архивом.

– Защитник Иоксимович, ваши необоснованные подозрения опровергает сам подзащитный. Он желает и даже требует отложить допрос.

– Продолжаем разбирательство и переходим к допросу свидетелей, – сказал судья Джорджевич. Перед началом заседания суд дает возможность корреспонденту белградского радио, которое осуществляет прямую трансляцию с процесса, познакомить слушателей с мнением иностранных журналистов, присутствующих в зале суда. Кино– и фоторепортерам разрешено произвести съемки. Суд просит всех заинтересованных в этом уложиться в десять минут.

– Дорогие радиослушатели, масса людей заполнила зал заседаний суда, – раздался голос репортера, а генерал в это время согнувшись сидел на скамье подсудимых, ладонями заслоняя лицо от то и дело вспыхивающих блицев. – Крестьяне, рабочие, интеллигенция, женщины, старики. Здесь можно увидеть костюмы, характерные для самых разных краев нашей страны: сербские пилотки, шапочки из Лики, шляпы из Славонии. Многие женщины одеты в черное. Все эти люди уже несколько дней подряд присутствуют на суде над Дражей Михайловичем. Мужчины и женщины сидят часами, не сводя взгляда со спокойного, собранного лица председателя суда и с бородатого монстра, который здесь, перед лицом народной справедливости, вынужден рассказывать о кровавых следах, тянущихся за ним по всем дорогам, по которым его вели его преступные планы. Среди тех, кто присутствует в зале суда, много людей, которые в письменной форме требовали от министра Ранковича и министра Крцуна убрать с лица земли чудовищного преступника Дражу Михайловича. Мы не знаем этих людей в лицо, но мы можем представить себе, как выглядят эти мужчины и женщины, какую боль чувствуют они всякий раз, когда только лишь упоминается имя Дражи. Сейчас эти лица здесь, перед нами, перед кино– и фотокамерами со всего мира. Но послушаем, дорогие радиослушатели, что говорят иностранные корреспонденты…