Еще немного, и она будет дома. Чтобы сократить путь, Ванесса поехала напрямик через небольшой лесок, мимо заросшего футбольного поля… Вот уже детская площадка, куда она обычно ходит с Мелвином…
Ванесса затормозила так резко, что велосипед едва не развалился на части.
В кустах позади песочницы и качелей стояла машина полиции.
Ванесса замерла. Никке сидит в машине или стоит где-то поблизости?
Вцепившись в руль, Ванесса постаралась сконцентрироваться, и вскоре почувствовала на коже знакомый холодок. Во время летних упражнений она научилась делать невидимой не только себя, но и предметы, к которым она прикасается. Сейчас это умение ей пригодилось.
Очень тихо Ванесса приблизилась к кустам и, не выпуская велосипед из рук, остановилась в десятке метров от машины. Водительское окно открыто. За рулем сидит коротко стриженный полицейский в униформе. Это Никке? Ванесса подкралась еще ближе и почти перестала дышать, хотя знала, что, становясь невидимой, двигается абсолютно беззвучно.
Да, это он. Но что он здесь делает?
Голова Никке откинута назад, он лежит без движения. Может, ему плохо и нужно звонить в «Скорую»? Ванесса представила, как коллеги Никке рассказывают маме о его смерти, как мама бьется в истерике, Никке хоронят, и Ванесса рассказывает Мелвину, что значит «умереть». Тут она, однако, заметила, что на губах Никке играет усмешка. А его рука крепко держится за руль.
Вдруг Никке случайно задел сигнал, и Ванесса отпрыгнула в сторону. Велосипед чудом не выпал из ее потной руки.
Никке посмотрел вниз и тихо засмеялся, его смех эхом разнесся по пустой площадке.
– Ты супер, – сказал он, обращаясь куда-то вниз.
Ванесса постаралась отогнать непрошеные мысли. Но это было все равно что отгонять слона мухобойкой.
Из-под приборной панели появилась темноволосая голова. Женщина вылезла, села рядом с Никке на переднее сиденье и поцеловала его в губы. Он отвернулся и засмеялся. Потом поцеловал ее.
Ванесса попятилась. Она не могла на это смотреть. Плотно сжав челюсти и борясь с подступившей тошнотой, она вскочила на велосипед и с неизвестно откуда взявшейся энергией завертела педали.
7
Черный дым кружится вокруг Мину.
Анна-Карин, Ида, Линнея и Ванесса находятся где-то поблизости, но они ничем не могут помочь. Мину одна. Все зависит от нее.
Одна против Макса.
Он стоит перед ней, и вокруг него тоже кружится черный дым. Темные волосы красиво обрамляют его лицо.
– Я знаю, ты сейчас меня не понимаешь, – говорит он и улыбается. – Но единственное, чего я хочу… Единственное, чего я все время хотел, – это чтобы мы были вместе.
Дым обволакивает их все плотнее и плотнее. Их притягивает друг к другу, и Мину чувствует: пора что-то предпринять. Она должна переломить исход битвы.
Но у нее ничего не получается.
Она пытается бороться, но сил нет.
И вот уже Макс стоит вплотную к ней, его черные глаза блестят, как глаза неведомой птицы.
– Мы вместе.
Он наклоняется и целует ее влажными ледяными губами.
Мину открывает глаза. Поцелуй начисто прогнал сон.
«Все было не так, – пытается она убедить себя. – Я победила Макса. Я спасла остальных».
Повернувшись на бок, Мину долго смотрит в темноту комнаты.
Вдруг ей показалось, будто тени сгустились и в темноте комнаты началось движение.
Черный дым.
Мину садится в кровати.
Она отчетливо его различает. Черное дрожащее облако двигается прочь из комнаты – в коридор.
Ноги Мину запутались в пододеяльнике, но вот ей удалось выбраться, и она поспешила за черным дымом. Который прокрался вдоль белой стены и уже дополз до родительской спальни.
Мину вошла в открытую дверь.
Мама и папа лежали в кровати лицом вверх. Дым окружил их и стал пульсировать как живой, но мама с папой не двигались, их глаза мертво смотрели в потолок.
– Это ты их убила.
Мину повернулась.
В коридоре стоял Макс и смотрел на Мину темными птичьими глазами.
– Ты всегда знала, что это случится. Ты не пыталась изучить свои силы, потому что знала, какова их природа.
Он протягивает к ней руку:
– Мы вместе.
И она знает, что это правда.
Резкий звонок телефона вырывает Мину из состояния сна.
Она садится на кровати и оглядывает комнату.
Нигде никакого черного дыма.
Она выходит в коридор. Слышит шум и разговоры в кухне. Все как обычно.
«Ничего не случилось. На самом деле ничего не случилось», – думает она.
Однако не может отделаться от неприятного чувства.
* * *
Мама Анны-Карин сидит возле кухонного стола. Ее темные волосы собраны на макушке. Сигаретный дым кружится в душном воздухе кухни. Анна-Карин сидит напротив и возит ложкой по тарелке, глядя, как на поверхности йогурта образуются и лопаются пузырики.
Время от времени слышится шелест переворачиваемых страниц. Мать медленно читает «Энгельсфорсбладет», пропуская каждую новость через себя – словно затягивается сигаретой.
Голоса с улицы и звуки проезжающих машин делают тишину в квартире еще более оглушительной. Одиночество в городе ощущается гораздо сильнее, чем одиночество на природе.
Пеппар тихонько прокрадывается в кухню, на всякий случай нюхает свою миску. И выходит в прихожую, ловко лавируя между неразобранными коробками, лежащими там уже не один месяц. Анна-Карин чувствует укол совести. Зря она взяла котенка с собой, надо было оставить его кому-нибудь из деревенских жителей. Теперь бы жил на свободе, бегал, гулял в свое удовольствие. Но в нынешней городской жизни Пеппар для Анны-Карин – единственная отдушина.
– Ага, Монике опять пришлось закрыться.
Глаза матери загораются, когда она читает статью и видит фотографию заплаканной Моники возле заколоченных дверей кафе. Ничто так не радует мать, как информация о чужом несчастье. Сигареты да плохие новости – вот и все ее радости, и Анна-Карин не знает, что более вредно. И более отвратительно. Правда, в отличие от пассивного курения, пассивное злорадство, по крайней мере, не так опасно для здоровья окружающих.
Анна-Карин встает и с грохотом ставит тарелку в раковину.
– А вымыть тарелку? – спрашивает мама.
– Помою потом, – отвечает Анна-Карин, выходя в прихожую.
– На то, чтобы сполоснуть тарелку, много времени не нужно.
Мать говорит это так, будто именно ей приходится все время мыть посуду.
– Сейчас я тороплюсь. – Анна-Карин идет в ванную и чистит зубы.
Они живут на деньги от продажи фермы и на ту компенсацию, которую страховая компания все-таки выплатила за сгоревший коровник. Но этих денег надолго не хватит. Мать все время говорит, что будет искать работу. Но, когда Анна-Карин возвращается из гимназии, сплошь и рядом оказывается, что мать целый день просидела дома и даже не выходила в магазин за продуктами.
Анна-Карин не хочет даже себе самой признаться, что разочарована. В глубине души она надеялась на перемены, на то, что переезд в город вдохнет в мать жизнь. Однако ничего не произошло. На ферме у матери были хоть какие-то дела. А здесь – ничем не занятая и одинокая – она на глазах у Анны-Карин все глубже погружалась в парализующую депрессию.
Временами Анна-Карин в панике думала о том, что произойдет, когда деньги, на которые они живут, закончатся.
* * *
Воздух дрожит над горячим асфальтом, и от этого школа, виднеющаяся в отдалении, кажется миражом.
Мину проходит мимо автозаправки, где она когда-то купила газету со статьей про «сговор самоубийц в Энгельсфорской гимназии». Сколько воды утекло с тех пор, как она прочитала в той газете интервью с Густавом. Тогда ей казалось, что она будет ненавидеть его всю жизнь. Теперь они стали друзьями.
Ее мысли прервал резкий гудок автомобиля. Три коротких сигнала. Темно-синий «Мерседес» остановился на обочине. Окно беззвучно открылось, и женщина, сидевшая за рулем, обратилась к Мину:
