Mats Strandberg, Sara Bergmark Elfgren

Eld

Печатается с разрешения литературных агентств

Grand Agency и Banke, Goumen and Smirnova

© Mats Strandberg och Sara Bergmark Elfgren, 2012

Солнечный свет льется в комнату сквозь высокие окна, безжалостно выставляя напоказ старые пятна на белых тканевых обоях. Стоящий на полу вентилятор медленно крутится, но в комнате все равно нестерпимо жарко.

– Как прошло лето? – Психолог Якоб поправляет шорты и откидывается на спинку кожаного кресла.

Не удержавшись, Линнея заглядывает в его мысли. И видит, что Якоба раздражает прилипающая к потным ногам кожа кресла и очень радует встреча с ней, с Линнеей. Тут же одернув себя, Линнея останавливается, ей стыдно своего подглядывания.

– О’кей, – отвечает она, а про себя думает: «Какое, к черту, о’кей!»

Взгляд ее упирается в висящее за спиной Якоба панно в рамке под стеклом. Пастельные тона, геометрические формы. На редкость невыразительная картинка. Интересно, зачем Якоб повесил ее здесь?

– Есть ли что-то важное, о чем тебе хотелось бы поговорить?

«Смотря что считать важным», – думает Линнея, глядя поверх бритой макушки Якоба на голубой треугольник, нарисованный на картине.

– Не то чтобы очень важное…

Якоб кивает и больше ничего не говорит. С тех пор как Линнея обнаружила у себя способность читать мысли, ей не раз приходило в голову, что Якоб тоже отчасти наделен этим даром и каким-то образом догадывается, что происходит у нее в голове. Например, он знает, как и когда нужно замолчать, чтобы вызвать ее на откровенность. Обычно Линнее удается противостоять этой уловке, но сейчас слова начинают литься сами собой.

– В общем, я поссорилась с подругой. Даже, можно сказать, с несколькими.

Вьетнамка соскакивает у нее с ноги. Линнея ненавидит шлепанцы, но, когда так жарко, другую обувь носить невозможно.

– А что случилось? – спрашивает Якоб спокойно.

– Я знала кое-что такое, что им тоже нужно было знать. Но я им ничего не сказала. А когда сказала, они разозлились. И теперь мне больше не доверяют.

– А мне можешь рассказать, о чем идет речь?

– Нет.

Якоб кивает. Интересно, что бы стало с его профессиональной выдержкой, если бы Линнея рассказала правду? Наверное, он бы ей не поверил. И тогда она бы сказала, что сначала не умела управлять своими способностями и случайно читала мысли Якоба, и знает, что он прошлой осенью изменял жене с коллегой. Втайне от всех.

Тогда Якоб испугается. И впредь будет избегать Линнею. Так же как все Избранные.

Через несколько дней после начала каникул девочки наконец поговорили по душам. Мину объяснила всем, что произошло в ту ночь в школьной столовой, и рассказала о том, чего не видел никто, кроме нее: о черном дыме – благословении демонов, выходившем из нее и из Макса. Анна-Карин призналась, что осенью заколдовала свою мать и довольно далеко зашла в отношениях с Яри. Это были тяжелые признания, но они не шли ни в какое сравнение с секретом Линнеи. Выяснилось, что Линнея умеет читать мысли. И занимается этим уже целый год. Никого не предупредив.

С тех пор все пошло наперекосяк. Избранные регулярно встречались летом, чтобы потренировать свои магические способности, но никто не хотел смотреть Линнее в глаза. А Ванесса вообще почти перестала с ней разговаривать. При мысли об этом Линнее становилось так больно, словно ее сердце разрывалось на куски.

– Как ты реагировала, когда они рассердились? – спросил Якоб.

– Пыталась защищаться. Но я их понимаю. Я имею в виду, что на их месте тоже бы разозлилась.

– Почему ты не рассказала им обо всем раньше?

– Я знала, что им это не понравится.

Снова профессионально выдержанная пауза. Линнея отвела глаза и уставилась на свои ноги. Ногти были покрашены черным лаком.

– И потом, это было прикольно, – добавила она.

– Что именно?

– Чувствовать, что у тебя есть то, чего у других нет.

– Слишком тесные отношения с людьми иногда могут напрягать. Подпустить к себе кого-то близко бывает сложно. Иногда спокойнее быть одному.

Не сдержавшись, Линнея фыркнула.

– Что тебя рассмешило? – спросил Якоб.

Линнея подняла глаза и увидела его ласковую улыбку. Что он знает об одиночестве? Не о том одиночестве, которое бывает, когда друзья заняты и не с кем пойти в кино, и не о том, когда жена уезжает в командировку. А о таком, от которого физически больно и ломает так, как будто еще немножко – и ты не выдержишь, рассыплешься на мелкие частички и совсем исчезнешь. От такого одиночества хочется орать, чтобы только убедиться, что ты еще существуешь. Хотя если даже ты исчезнешь, никто об этом не узнает и не расстроится.

В такие минуты в воображении Линнеи всегда всплывал список. Список людей, которые будут горевать, если она умрет. Со смертью Элиаса надежных кандидатур в этом списке не осталось.

Очевидно поняв, что Линнея не хочет отвечать на его вопрос, Якоб сменил тему разговора:

– Перед летними каникулами ты говорила, что встретила человека, к которому испытываешь особые чувства.

Острый нож снова повернулся в сердце, причинив резкую боль.

– Все уже закончилось, – соврала она. – Меня эти отношения слишком сильно напрягали.

Шлеп, шлеп, – раскачивалась на ноге вьетнамка, Линнея смотрела в пол, стараясь не встречаться взглядом с Якобом.

Якоб продолжал задавать вопросы, Линнея отвечала механически, перемежая крохи правды с тоннами лжи.

Она о многом не могла рассказать ему. «Мир не такой, как вы думаете. В нем есть магия. И здесь, в Энгельсфорсе, скоро начнется битва с силами, живущими в другом измерении. Добро против зла. Я и мои одноклассницы против демонов. Потому что я, между прочим, ведьма. Я избрана, чтобы победить зло и предотвратить апокалипсис. Еще есть вопросы?»

Были и другие, немагические секреты и тайны, о которых Линнея не могла рассказать Якобу. «После смерти Элиаса я начала спать с Юнте, да, тем самым, который торгует наркотой, и даже с ним вместе курила травку. Но этого больше никогда не будет, я обещаю. Я действительно вполне зрелый и ответственный человек и могу жить одна. Ведь именно так вы думаете, и так же думает Диана из социальной службы, да?»

Произнеси она это вслух, ее бы моментально отправили под надзор в социальное учреждение или нашли каких-нибудь приемных родителей. Причем не таких, какими были Ульф и Тина, которые никогда не приставали к ней почем зря, не требовали, чтобы она вела себя идеально, понимали, что она уже давным-давно не ребенок и, может быть, даже никогда ребенком не была. Если бы Ульф с Тиной не уехали учителями в Ботсвану[1], Линнея бы продолжала жить с ними.

– Как тебе в школе после каникул? – спросил Якоб, и Линнея поняла, что она уже давно сидит молча.

– Нормально.

– Часто вспоминаешь Элиаса?

Удивительно, но это имя все еще причиняло ей сильную боль.

– Естественно, – буркнула она, хотя понимала, что Якоб не хотел обидеть ее своим вопросом. – Каждый день. Особенно сегодня.

– Почему сегодня?

Горло Линнеи перехватило, и ей пришлось очень постараться, чтобы не заплакать.

– Сегодня его день рождения.

Якоб сочувственно кивнул. Линнея с ненавистью посмотрела на него. Она не хотела, чтобы ей сочувствовали. Да, ее жизнь разбита, но почему все кому не лень мечтают склеить ее волшебным суперклеем, чтобы она хоть внешне выглядела целой?

Линнея опять заглянула в мысли психолога. Полагая, будто он нащупал ее слабое место, Якоб ждал, что Линнея сейчас заговорит про Элиаса.