– Ты про Элиаса? – осторожно спросила Мину.

Линнея кивнула:

– Про Элиаса.

– Странно, что она была священником.

– Люди вообще странные.

По лестнице спустилась Адриана Лопес и быстро прошла мимо девочек. Вид у нее был важный и отчужденный. Адриана спешила в актовый зал – приветствовать новых учеников гимназии.

– В субботу собираемся в парке, занятия продолжаются, – сказала Мину.

Линнея закатила глаза:

– Ах да, мы же еще не прошли «защитную магию», – вздохнула она.

– Адриана темнит, – сказала Мину. – Говорит, нас ждут какие-то изменения.

– Сделать наши занятия магией еще более бестолковыми ей, во всяком случае, вряд ли удастся. Кстати, ты поговорила с Николаусом?

– Да. Он категорически против.

– Он боится. Не знает, что в могиле, но боится того, что мы там найдем. – И быстро добавляет: – Я не читала его мысли специально, просто иногда это происходит как-то само собой.

Мину смотрит в темные глаза Линнеи. Как всегда при упоминании способностей Линнеи, Мину становится не по себе. Ей до сих пор стыдно за некоторые мысли, которые прочитала Линнея.

– У нас нет выбора, – говорит Линнея. – Будем копать, а Николаусу не скажем.

Ванесса вошла в класс, поискала глазами Эвелину и Мишель. Они еще не пришли, и Ванесса разозлилась. Хотя откуда подругам знать, что Ванесса кипит и вот-вот лопнет от ярости, если сию же минуту не расскажет им о том, что видела ночью.

Когда Ванесса уходила из дома, Никке еще не вернулся. За завтраком Ванесса старалась не смотреть маме в глаза. Ей хотелось заорать, вывалить всю правду. И наконец избавиться от ненавистного Никке. Навсегда. Но другая Ванесса, которую она не узнавала, приказывала ей молчать. Эта другая Ванесса не могла причинить матери такое горе.

Ванесса села за парту на последнем ряду, и тут в класс, обнимаясь и толкаясь, вошли Мишель и Эвелина. Они заняли парты с обеих сторон от Ванессы. Эвелина села и тяжело вздохнула:

– Боже, я сегодня совсем не спала!

– Ее мать всю ночь разговаривала с отцом по телефону, – объяснила Мишель.

– Я думала, что люди разводятся, чтобы не ругаться друг с другом ночи напролет, – сказала Эвелина.

Ее родители разошлись несколько лет назад. С тех пор Эвелина живет с матерью. Отец Эвелины – водитель-дальнобойщик – почти никогда не бывает в Энгельсфорсе, но это не мешает ему звонить из разных городов Европы и учить бывшую жену, как нужно воспитывать дочь.

– Сочувствую, – сказала Ванесса.

Эвелина опять испустила душераздирающий вздох:

– Господи, когда же я стану совершеннолетней!

– Давайте, как исполнится восемнадцать, снимем вместе квартиру! – предложила Мишель. – Вот круто будет!

– И ты наконец избавишься от Никке, – сказала Эвелина.

– Я, может, от него и раньше избавлюсь, – буркнула Ванесса.

– Как это? – удивилась Мишель. – Что ты имеешь в виду.

Ванесса посмотрела на любопытные лица подруг.

Они скажут, что надо все рассказать маме, пусть даже это ее расстроит. Им не понять, что тогда Ванесса станет вестником несчастья, а их во все времена пристреливают. К тому же мама может ей не поверить.

Выход был. Рассказать обо всем Никке и заставить его самого признаться.

Ванессе показалось, что это хорошая мысль. Но после бессонной ночи она не очень полагалась на свое здравомыслие.

Ванесса опять посмотрела на Мишель и Эвелину. Она любит их, но говорить с ними о таких вещах нельзя.

– Что ты имеешь в виду? – повторила Мишель, теребя пальцами прядь темных волос.

– Ничего, – ответила Ванесса. – Просто мечтаю.

Линнея успела проскользнуть в класс прямо перед носом Петера Бакмана, который, хлопнув дверью класса, громко протопал к учительскому столу. Он буравил глазами спину Линнеи, и она с трудом подавила желание стряхнуть с себя этот липкий, ищущий взгляд.

С тех пор как Линнея обрела магические способности, она с трудом заставляла себя посещать уроки изобразительного искусства. Про Бакмана сплетничали, что он любит обнимать девочек за плечи, прижиматься к ним во время разговора. Но Линнея никогда за ним ничего такого не замечала. Бакман был слишком осторожен, чтобы проделывать это явно. Зато мысленно он позволял себе все, и то, о чем он думал, стоя за учительской кафедрой или обходя класс, приводило Линнею в ужас.

Оливия сидела за последней партой и что-то рисовала в альбоме. Линнея подошла и села рядом. Объяснения все равно не избежать, так уж лучше не откладывать неприятный разговор.

– Ты где была вчера? – прошипела Оливия. – Почему на эсэмэски не отвечала?

Ее синие волосы напоминали Линнее радиоактивную сахарную вату. Сильно накрашенное лицо было бледнее, чем обычно. Струйки пота стекали по вискам, оставляя следы на густо напудренной коже.

– Я забыла ответить, – сказала Линнея.

– Как так можно! – возмущалась Оливия.

– Ты на все лето пропала, и ничего, – возразила Линнея.

– Я тут ни при чем, родители заслали меня на все лето в эту долбаную деревню.

Оливия обиженно смотрит на Линнею огромными, как у персонажей манги, карими глазами. А может, сказать ей, что она лжет, что Линнея несколько раз видела ее летом в городе. Не так много в Энгельсфорсе девушек с синими волосами.

– Ты ходила к Элиасу вчера, да? – говорит Оливия.

– Да.

Оливия старательно рисует в альбоме. Обычный сюжет – девушка с огромными глазами роняет черные слезы.

– Ты хоть бы позвонила, – шепчет она. – Я ведь тоже с ним дружила. Меня сегодня так ломало в школу идти. Это ведь здесь произошло.

Удивительно, даже после смерти Элиаса Линнее не дают побыть с ним наедине!

Она и Оливия познакомились с Элиасом одновременно. Стали ходить в одни и те же места, на одни и те же тусовки. Между Линнеей и Элиасом сразу возникло взаимное притяжение, как будто они были рождены друг для друга. Но за ними всюду хвостом следовала Оливия. Как младшая сестра, которая все делает, как старшие. И от излишней старательности постоянно попадает впросак.

Если Элиас упоминал какую-нибудь музыкальную группу, на следующий день ее название было вытатуировано у Оливии на руке, и она утверждала, что слушает эту музыку уже сто лет. Ее хитрости были так примитивны, что в конце концов Линнея перестала обращать на них внимание. Но вот что ее бесило по-настоящему, так это когда Оливия начинала вздыхать о «переживаниях» и «проблемах», которые были прикольным аксессуаром, украшавшим ее жизнь. На самом деле достаточно беспроблемную. Мама, папа, старшие браться и сестры обожали Оливию и обращались с ней как с принцессой.

Иногда Линнее казалось, что Оливия использует смерть Элиаса, чтобы поднять собственный статус, подчеркнуть собственную значимость в глазах окружающих.

Потом Линнее становилось стыдно за такие мысли. В конце концов, Оливия – единственная из прежней компании – звонит Линнее, хотя та перестала появляться на общих тусовках. Да, сейчас они практически не общаются, но когда-то неплохо проводили время вместе, хоть Линнея и не помнит, когда и где это было.

Оливия придвинулась ближе к Линнее, цепи на ее футболке звякнули.

– Я не хочу ссориться, – шепнула она.

– Мы и не ссорились, – ответила Линнея.

– Отлично. Тогда я хочу тебе кое-что рассказать. Я видела твоего отца в субботу в Вестеросе.

Линнея окаменела.

– Знаешь, что он сказал?

– Меня это не интересует.

– Перестань, это хорошая новость.

– Хороших новостей про моего отца быть не может.

– Он не пьет.

Линнея сидела, уставившись в парту, на крышке которой кто-то нацарапал название футбольной команды.

– Он сказал, что не пьет. И похоже, это правда. От него не пахло алкоголем. И он был такой… аккуратный.

Я не выдержу этого еще раз, – думала Линнея. – Я больше не могу.

– Да что с тобой! – обиженно воскликнула Оливия. – Я думала, ты обрадуешься…